ИЗ ГОРОДА ЭНН

 

ОМРИ РОНЕН

ТАЛИСМАН

Недавно отмечалось столетие драмы Блока «Роза и Крест», настолько противоречивой и как будто не заладившейся окончательно по сюжетной структуре и по внутренней системе ценностей, что ее анализ — в том числе и в замечательной монографии Жирмунского, едва ли не единственного современного ему филолога, к которому поэт питал уважение, — ограничивался исследованием источников.

Указывалось неоднократно, что в этой пьесе явственно обозначены, отчасти вследствие дружбы Блока с передовым предпринимателем и вольным каменщиком Терещенко, современные применения, социально-идеологиче­ские, связанные с борьбой непривилегированных классов за эмансипацию.

Но присутствует в ней и другое применение, не замеченное исследователями. Оно касается женского вопроса в его общественно-политическом, биологическом и мистическом смысле.

В опыте, посвященном Ирине Ильиничне Эренбург, мне уже приходилось упоминать, что в 2012 году прошла — почти незамеченной — столетняя годовщина смерти величайшего противника женских прав и притязаний, Августа Стриндберга.

Сто лет назад, к 1912 году, недвусмысленно обозначился и трагический поворот в главной идее, которая питала поэзию Блока, — в сотериологиче­ской идее женственности. Воплощение Софии, Девы, Зари, Купины изменило облик уже в «Итальянских стихах» 1909 года, но там женский образ был еще зыбок и, сочетая спасительность с поруганьем, освящался личным мифом о жертвенном младенце и покровителе-обручнике.

Блок давно страшился такой перемены священного для него образа: «Но страшно мне: изменишь облик Ты, / И дерзкое возбудишь подозренье, / Сменив в конце привычные черты» (1901). Эту опасную перемену толковали по-разному. Сам Блок отверг мысль своих критиков, будто первоначальная сущность, явленная ему, подверглась превращениям: «До сих пор я встречаюсь иногда с рассуждениями о „превращении“ образа Прекрасной Дамы в образы следующих моих книг: Незнакомки, Снежной Маски, России и т. д. Как будто превращение одного образа в другой есть дело простое и естественное! Как будто сущность, обладающая самостоятельным бытием, может превратиться в призрак, в образ, в идею, в мечту!»

Дело, очевидно, не в «превращениях», а в иерархическом распределении различных женских персонажей у Блока в разные периоды. После 1912 года есть только одно стихотворение, в котором спасительный образ фигурирует, не возбуждая сомнений: «...Чем ближе веянье конца, / Тем лучезарнее, тем зримей / Сияние Еe лица», и еще одно, в котором он снова обретает черты личного спасительного мифа, черты Беатриче: «...Та, кого любил ты много, / Поведет рукой любимой / В Елисейские поля» (1914).

В других стихах женский образ другой: «молчаливая ложь» (1909), «коварные Мадонны», «ты, Мария, вероломна» (1909), «не хочет воскресать она…» (1910), «В ее лице, девически прекрасном, / Бессмысленный восторг» (1912), «И мне страшны, любовь моя, / Твои сияющие очи: / Ужасней дня, страшнее ночи / Сияние небытия» (1912), «Гляди, — продашь Христа / За жадные герани, / За алые уста!» (1912), «Вон лицо мое — злое, влюбленное! / Ах, как мне надоело оно!» (1913), «За твоими тихими плечами / Слышу трепет крыл... / Бьет в меня светящими очами / Ангел бури — Азраил!» (1913), «Страстная, безбожная, пустая, / Незабвенная, прости меня!» (1915) и т. п.

Самое «дерзкое подозренье» о Софии возбуждают варианты, примыкающие к характеристике отца в «Возмездии»: «Его прозрения глубоки, / Но их глушит ночная тьма, / И в снах холодных и жестоких / Он видит „Горе от ума“». Черновая редакция 1911 года перекодирует «Горе от ума» мистически. Горе Чацкого — от ума, от Софии, а она: «Ты, Софья… Вестница небес, / Или бесенок мелкий в юбке?..» Даже самое слово «небес» частично здесь анаграммируется в «бесенок».

Так у Блока возникают «подозренья», и в своих страданиях он ищет товарищей по несчастью.

14 мая 1912 года умер Август Стриндберг, жертва и великий ненавистник женщин. Вскоре после вести об этом, 14 мая по старому стилю, Блок записал «Соображения и догадки о пьесе», то есть о пьесе «Роза и Крест», и в них — о «Châtelaine» — самое грубое, что он когда-либо писал о «даме»: «низкое бабье самолюбие», «истая баба». Но в женственности он ей не может отказать, и облик ее двоится, в ней два стремления, «одно пошлое, житейское сладострастное», другое — в котором «скрыты высокие и женственные возможности». Так и в Стриндберге, памяти которого он посвятил патетиче­скую статью, Блок, видевший в нем союзника, «товарища», хотел отличить презрение и вражду к «женскому» от уважения к «женственному».

В литературе вопроса «Блок и Стриндберг», приводимой у Д. Магомедовой («Автобиографический миф в творчестве А. Блока», 1997, с. 164 и прим. 309), проблематика «Розы и Креста», насколько я могу судить, не затрагивается. Между тем она важна, потому что под влиянием Стриндберга сложился в 1912 году у Блока новый, стоический, взгляд на взаимоотношение поэтического и женского.

Блок хотел умерить женоненавистничество Стриндберга, будто бы отличавшего «женское» от «женственного»: «Женоненавистничество, наконец, черта, столь свойственная среднему мужчине, есть почти всегда пошлость; для Стриндберга же, который им прославился, оно было Голгофой. В жизни Стриндберга было время, когда все женское вокруг него оказалось „бабьим“; тогда во имя ненависти к бабьему он проклял и женское; но он никогда не произнес кощунственного слова и не посягнул на женственное; он отвернулся от женского только, показав тем самым, что он не заурядный мужчина, так же легко „ненавидящий женщин“, как подпадающий расслабляющему бабьему влиянию, — а мужественный человек, предпочитающий остаться наедине со своей жестокой судьбой, когда в мире не встречается настоящей женщины, которую только и способна принять честная и строгая душа» («Памяти Августа Стриндберга», май, 1912).

Отчасти Блок был прав: Стриндберг писал, что «мужчина, как правило, превосходящий женщину умом, оказывается счастливым только тогда, когда находит себе ровню». Но разделение между женским и женственным у него встречается очень редко — например, в замечательной пьесе о королеве Кристине, где он пользуется гегелевским «отрицанием отрицания», чтобы утвердить женственность, как ясно из его предисловии к пьесе: «Будучи воспитана как мужчина, она боролась за свою самостоятельность, хотела победить свою женскую природу, но, в конце концов, уступила ей... Кристина, сама женщина до кончиков ногтей, была женоненавистницей. В мемуарах она отмечала, что женщин не следует допускать к власти. Я нахожу естественным нежелание Кристины вступать в брак, и мне представляется в высшей степени драматичным тот факт, что, играя с любовью, она попала в свои же собственные сети».

 В самом важном и памятном выступлении Стриндберга против женского, в «Слове безумца в свою защиту», похвала женственности встречается один раз — и отнюдь не в том смысле, что в традиции Софии-Премудрости и Das Ewig-Weibliche. Женственность Стриндберга отнюдь не мироправительница, не та, которая «помазана от века». Она — добрая благонравная немочка: «В Германии, стране солдат, где еще сохранился патриархальный уклад жизни, Мария со своими глупостями о правах женщины сразу потеряла почву под ногами. Там девушкам запрещено учиться в университете, <…> там все должности по закону принадлежат только мужчине как кормильцу семьи. <…> …я охотно бывал в их (немецких женщин. — О. Р.) обществе, греясь теплом, исходящим от настоящих женщин, которые внушают уважительную любовь и которым бессознательно подчиняется мужчина, именно потому, что они бесконечно женственны».

Такова «женственность» у Стриндберга, а о «женском» в заключении «Слова безумца» сказано: «Я заклинаю законодателей как следует обдумать все возможные последствия, прежде чем подписать закон о гражданских правах для этих полуобезьян, для этих низших животных, для этих больных детей, страдающих от недомогания, впадающих чуть ли не в безумие тринадцать раз в году во время месячных, для этих буйных припадочных в период их беременностей и полностью безответственных существ во все остальные дни их жизни, для всех этих не осознающих себя негодниц, инстинктивных преступниц, злобных тварей, не ведающих, что творят!»

 Зато у Блока противопоставление женственного женскому сохранилось до конца — и оно очень ярко в образе Изоры.

Ее женскость — это ее презрение к Рыцарю-Несчастью и к «старику» Гаэтану, это ее счастье с пажом Алисканом («мальчик красивый лучше туманных и страшных снов!»), это ее стриндберговская извращенность (наперс­ница Алиса недаром почти тезка Алискана) и это ее страх перед крестом на груди певца вместо черной розы, о которой она грезила. Роза и крест не сочетаются, а враждуют в сердце Изоры: «Возьми эту розу! / Так черна моя кровь, как она! <…> Дай страшный твой крест / Черною розой закрыть!..» Черная роза Изоры — это черная кровь блоковского цикла о неутолимой и презренной женской страсти. Самое имя Изоры, которое во французской традиции связано с Clémence Isaure и тайным «языком цветов», в русской напоминает о пушкинском «даре Изоры» — об отраве и смерти гения.

В чем же вечная женственность Изоры?

Она — в туманной, мистической памяти о песне, в которой радость и страданье — одно, как радость и скорбь в стихотворении Жуковского, не разводящем розу-любовь и крест-страдание, как они противопоставлены в сюжете Блока, а соединяющем их:

 

Роз разновидных семья на одном окруженном шипами

Стебле — не вся ли тут жизнь? Корень же твердый цветов —

Крест, претворяющий чудно своей жизнедательной силой

Стебля терновый венец в свежий венок из цветов?

Веры хранительный стебель, цветущие почки надежды,

Цвет благовонный любви в образ один здесь слились, —

Образ великий, для нас бытия выражающий тайну;

Все, что пленяет, как цвет, все, что пронзает, как терн,

Радость и скорбь на земле знаменуют одно: их в единый

Свежий сплетает венок Промысл тайной рукой.

 

В этом контрасте между темной драмой войны полов, заданной Стриндбергом, и воспоминанием о розенкрейцерской аллегории Жуковского, в которой представлено религиозное единение креста как мужского начала и розы как женского, мне кажется, состоит подспудный сюжет «Розы и Креста».

Одна из функций поэзии — оберегательная, талисманная. Мандельштам. «Розы» Жуковского описывают талисман розенкрейцерства, это стихотворение само должно было быть талисманом, но тем талисманом, который оберегает не земную жизнь, а переход от нее к вечной. Это было последнее стихотворение Жуковского.

За двадцать лет до того в его переложении баллады Уланда «Роланд оруженосец» рыцари охотятся за талисманом короля Артура, делающим владельца неуязвимым в бою.

 

Раз Карл Великий пировал;

Чертог богато был украшен;

Кругом ходил златой бокал;

Огромный стол трещал от брашен;

Гремел певцов избранных хор;

Шумел веселый разговор;

И гости вдоволь пили, ели,

И лица их от вин горели.

 

Великий Карл сказал гостям:

«Свершить нам должно подвиг трудный.

Прилично ль веселиться нам,

Когда еще Артуров чудный

Не завоеван талисман?

Его укравший великан

Живет в Арденском лесе темном,

Он на щите его огромном».

 

Отважный Оливьер, Гварин,

Силач Гемон, Наим Баварский,

Агландский граф Милон, Мерлин,

Такой услыша вызов царский,

Из-за стола тотчас встают,

Мечи тяжелые берут;

Сверкают их стальные брони;

Их боевые пляшут кони.

 

Тут сын Милонов молодой

Роланд сказал: «Возьми, родитель,

Меня с собой; я буду твой

Оруженосец и служитель.

Ваш подвиг не по лБтам мне;

Но ты позволь, чтоб на коне

Я вез, простым твоим слугою,

Копье и щит твой за тобою».

 

В Арденский лес одним путем

Шесть бодрых витязей пустились,

В средину въехали, потом

Друг с другом братски разлучились.

Младой Роланд с копьем, щитом

Смиренно едет за отцом;

Едва от радости он дышит;

Бодрит коня; конь ржет и пышет.

 

И рыщут пЛ лесу они

Три целых дня, три целых ночи;

Устали сами; их конЕ

Совсем уж выбились из мочи:

А великана все им нет.

Вот на четвертый день, в обед,

Под дубом сенисто-широким

Милон забылся сном глубоким.

 

Роланд не спит. Вдруг видит он:

В лесной дали, сквозь сумрак сеней,

Блеснуло; и со всех сторон

Вскочило множество оленей,

Живым испуганных лучом;

И там, как туча, со щитом,

Блистающим от талисмана,

Валит громада великана.

 

Роланд глядит на пришлеца

И мыслит: «Что же ты за диво?

Будить мне для тебя отца

Не к месту было бы учтиво;

Здесь за него, пока он спит,

Его копье, и добрый щит,

И острый меч, и конь задорный,

И сын Роланд, слуга проворный».

 

И вот он на бедро свое

Повесил меч отцов тяжелой;

Взял длинное его копье

И за плеча рукою смелой

Его закинул крепкий щит;

И вот он на коне сидит;

И потихоньку удалился —

Дабы отец не пробудился.

 

Его увидя, сморщил нос

С презреньем великан спесивый.

«Откуда ты, молокосос?

Не по тебе твой конь ретивый;

Смотри, тебя длинней твой меч;

Твой щит с твоих ребячьих плеч,

Тебя переломив, свалится;

Твое копье лишь мне годится».

 

«Дерзка твоя, как слышу, речь;

Посмотрим, таково ли дело?

Тяжел мой щит для детских плеч —

Зато за ним стою я смело;

Пусть неуч я — мой конь учен;

Пускай я слаб — мой меч силен;

Отведай нас; уж мы друг другу

Окажем в честь тебе услугу».

 

Дубину великан взмахнул,

Чтоб вдребезги разбить нахала,

Но конь Роландов отпрыгнул;

Дубина мимо просвистала.

Роланд пустил в него копьем;

Оно осталось с острием,

Погнутым силой талисмана,

В щите пронзенном великана.

 

Роланд отцовский меч большой

Схватил обеими руками;

Спешит схватить противник свой;

Но крепко стиснут он ножнами;

Еще меча он не извлек,

Как руку левую отсек

Ему наш витязь; кровь струею;

Прочь отлетел и щит с рукою.

 

Завыл от боли великан,

Кипучей кровию облитый:

Утратив чудный талисман,

Он вдруг остался без защиты;

Вслед за щитом он побежал;

Но по ногам вдогонку дал

Ему Роланд удар проворной

Он покатился глыбой черной.

 

Роланд, подняв отцовский меч,

Одним ударом исполину

Отрушил голову от плеч,

Свистя, кровь хлынула в долину.

Щит великанов взяв потом,

Он талисман, блиставший в нем

(Осьмое чудо красотою),

Искусной выломал рукою.

 

И в платье скрыл он взятый клад;

Потом струей ручья лесного

С лица и с рук, с коня и с лат

Смыл кровь и прах и, севши снова

На доброго коня, шажком

Отправился своим путем

В то место, где отец остался;

Отец еще не просыпался.

 

С ним рядом лег Роланд и в сон

Глубокий скоро погрузился

И спал, покуда сам Милон

Под сумерки не пробудился;

«Скорей, мой сын Роланд, вставай;

Подай мой шлем, мой меч подай;

Уж вечер; всюду мгла тумана;

Опять не встретим великана».

 

Вот ездит он в лесу густом

И великана ищет снова;

Роланд за ним, с копьем, щитом —

Но о случившемся ни слова.

И вот они в долине той,

Где жаркий совершился бой;

Там виден был поток кровавый;

В крови валялся труп безглавый.

 

Роланд глядит; своим глазам

Не верит он: что за причина?

Одно лишь туловище там;

Но где же голова, дубина?

Где панцирь, меч, рука и щит?

Один ободранный лежит

Обрубок мертвеца нагого;

Следов не видно остального.

 

Труп осмотрев, Милон сказал:

«Что за уродливая груда!

Еще ни разу не видал

На свете я такого чуда:

Чей это труп?.. Вопрос смешной!

Да это великан; другой

Успел дать хищнику управу;

Я прЛспал честь мою и славу».

 

Великий Карл глядел в окно

И думал: «Страшно мне по чести;

Где рыцари мои? Давно

Пора б от них иметь нам вести.

Но что?.. Не герцог ли Гемон

Там едет? Так, и держит он

Свое копье перед собою

С отрубленною головою».

 

Гемон, с нахмуренным лицом

Приближась, голову немую

Стряхнул с копья перед крыльцом

И Карлу так сказал: «Плохую

Добычу я завоевал;

Я этот клад в лесу достал,

Где трое суток я скитался:

Мне враг без головы попался».

 

Приехал за Гемоном вслед

Тюрпин, усталый, бледный, тощий.

«Со мною талисмана нет:

Но вот вам дорогие мощи».

Добычу снял Тюрпин с седла:

То великанова была

Рука, обвитая тряпицей,

С его огромной рукавицей.

 

Сердит и сумрачен, Наим

Приехал по следам Тюрпина,

И великанова за ним

Висела на седле дубина.

«Кому достался талисман,

Не знаю я; но великан

Меня оставил в час кончины

Наследником своей дубины».

 

Шел рыцарь Оливьер пешком,

Задумчивый и утомленный;

Конь, великановым мечом

И панцирем обремененный,

Едва копыта подымал.

«Все это с мертвеца я снял;

Мне от победы мало чести;

О талисмане ж нет и вести».

 

Вдали является Гварин

С щитом огромным великана,

И все кричат: «Вот паладин,

Завоеватель талисмана!»

Гварин, подъехав, говорит:

«В лесу нашел я этот щит;

Но обманулся я в надежде:

Был талисман украден прежде».

 

Вот наконец и граф Милон.

Печален, во вражде с собою,

К дворцу тихонько едет он

С потупленною головою.

Роланд смиренно за отцом

С его копьем, с его щитом,

И светятся, как звезды ночи,

Под шлемом удалые очи.

 

И вот они уж у крыльца,

На коем Карл и паладины

Их ждут; тогда на щит отца

Роланд, сорвав с его средины

Златую бляху, утвердил

Свой талисман и щит открыл...

И луч блеснул с него чудесный,

Как с черной тучи день небесный.

 

И грянуло со всех сторон

Шумящее рукоплесканье;

И Карл сказал: «Ты, граф Милон,

Исполнил наше упованье;

Ты возвратил нам талисман;

Тобой наказан великан;

За славный подвиг в награжденье

Прими от нас благоволенье».

 

Милон, слова услыша те,

Глаза на сына обращает...

И что же? Перед ним в щите,

Как солнце, талисман сияет.

«Где это взял ты, молодец?»

Роланд в ответ: «Прости, отец;

Тебя будить я побоялся

И с великаном сам подрался».

 

Но в истории, в литературе воображения и в поэзии есть талисманы не только от плотского, но и от душевного страдания — от него Артур, как мы знаем, не спасся, когда Гиневра-Гвенхуивар, которую кельтский эпос о Тристане называет невернейшей из британских жен, изменила ему.

 

Талисман — от преступленья.1

 

 


1 Развитие темы этого очерка шло в дальнейшем по пушкинской линии («последний дар моей Изоры»). Заготовленная длинная цитата из «Моцарта и Сальери» здесь опущена. Очевидно подверглась бы какому-нибудь сокращению и баллада Уланда. — И. Р.

Елена Бердникова

Площадь восстания. Роман (№ 8)

Михаил Ефимов

Парамонов-85 (№ 5)

Дягилев. Постскриптум (№ 8)

Юлий Рыбаков

На моем веку. Главы из книги (№ 4—6)

Алексей Комаревцев

Цикл стихотворений (№ 10)

ЗА ЛУЧШИЙ ДЕБЮТ В "ЗВЕЗДЕ"

Данила Крылов

Цикл стихотворений (№ 1)

Подписка на журнал «Звезда» оформляется на территории РФ
по каталогам:

«Подписное агентство ПОЧТА РОССИИ»,
Полугодовой индекс — ПП686
«Объединенный каталог ПРЕССА РОССИИ. Подписка–2024»
Полугодовой индекс — 42215
ИНТЕРНЕТ-каталог «ПРЕССА ПО ПОДПИСКЕ» 2024/1
Полугодовой индекс — Э42215
«ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ» группы компаний «Урал-Пресс»
Полугодовой индекс — 70327
ПРЕССИНФОРМ» Периодические издания в Санкт-Петербурге
Полугодовой индекс — 70327
Для всех каталогов подписной индекс на год — 71767

В Москве свежие номера "Звезды" можно приобрести в книжном магазине "Фаланстер" по адресу Малый Гнездниковский переулок, 12/27


Вячеслав Вербин (Вячеслав Михайлович Дреер) – драматург, поэт, сценарист. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Ленинградского Малого театра оперы и балета, Ленинградской областной филармонии, заведующим редакционно-издательским отделом Ленинградского областного управления культуры, преподавал в Ленинградском государственном институте культуры и Музыкальном училище при Ленинградской государственной консерватории. Автор многочисленных пьес, кино-и телесценариев, либретто для опер и оперетт, произведений для детей, песен для театральных постановок и кинофильмов.
Цена: 500 руб.


В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» (2018) и «Ночь – мой божественный анклав» (2019). Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики.
Цена: 150 руб.



Жизнь и творчество Льва Друскина (1921-1990), одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака (своего первого учителя) и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры.
Цена: 250 руб.




А.Б. Березин – физик, сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в 1952-1987 гг., занимался исследованиями в области физики плазмы по программе управляемого термоядерного синтеза. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В 1989-1991 гг. работал в Стэнфордском университете по проблеме конверсии военных технологий в гражданские.
Автор сборников рассказов «Пики-козыри (2007) и «Самоорганизация материи (2011), опубликованных издательством «Пушкинский фонд».
Цена: 250 руб.



Литературный критик Игорь Сергеевич Кузьмичев – автор десятка книг, в их числе: «Писатель Арсеньев. Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». br> В новый сборник Игоря Кузьмичева включены статьи о ленинградских авторах, заявивших о себе во второй половине ХХ века, с которыми Игорь Кузьмичев сотрудничал и был хорошо знаком: об Олеге Базунове, Викторе Конецком, Андрее Битове, Викторе Голявкине, Александре Володине, Вадиме Шефнере, Александре Кушнере и Александре Панченко.
Цена: 300 руб.

Алексей Пурин - Незначащие речи


В книге впервые публикуются стихотворения Алексея Пурина 1976-1989 годов.
Алексей Арнольдович Пурин (1955, Ленинград) — поэт, эссеист, переводчик. С 1989 г. заведует отделом поэзии, а с 2002 г. также и отделом критики петербургского журнала «Звезда». В 1995–2009 гг. соредактор литературного альманаха «Urbi» (Нижний Новгород — Прага — С.-Петербург; вышли в свет шестьдесят два выпуска). Автор двух десятков стихотворных сборников (включая переиздания) и трех книг эссеистики. Переводит голландских (в соавторстве с И. М. Михайловой) и немецких поэтов, вышли в свет шесть книг переводов. Лауреат премий «Северная Пальмира» (1996, 2002), «Честь и свобода» (1999), журналов «Новый мир» (2014) и «Нева» (2014). Участник 32-го ежегодного Международного поэтического фестиваля в Роттердаме (2001) и др. форумов. Произведения печатались в переводах на английский, голландский, итальянский, литовский, немецкий, польский, румынский, украинский, французский и чешский, в т. ч. в представительных антологиях.
Цена: 130 руб.

Михаил Петров - Огонь небесный


Михаил Петрович Петров, доктор физико-математических наук, профессор, занимается исследованиями в области управляемого термоядерного синтеза, главный научный сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе. Лауреат двух Государственных премий СССР. В 1990 – 2000 работал приглашенным профессором в лабораториях по исследованию управляемого термоядерного синтеза в Мюнхене (ФРГ), Оксфорде (Великобритания) и Принстоне (США), Научный руководитель работ по участию ФТИ в создании Международного термоядерного реактора.
В книге «Огонь небесный» отражен незаурядный опыт не только крупного ученого, но и писателя, начинавшего литературный путь еще в начале шестидесятых. В нее вошли рассказы тех лет, воспоминания о научной работе в Англии и США, о дружбе с Иосифом Бродским, кинорежиссером Ильей Авербахом и другими незаурядными людьми ленинградской культуры.
Цена: 300 руб.

Мириам Гамбурд - Гаргулья


Мириам Гамбурд - известный израильский скульптор и рисовальщик, эссеист, доцент Академии искусств Бецалель в Иерусалиме, автор первого в истории книгопечатания альбома иллюстраций к эротическим отрывкам из Талмуда "Грех прекрасен содержанием. Любовь и "мерзость" в Талмуде Мидрашах и других священных еврейских книгах".
"Гаргулья" - собрание прозы художника, чей глаз точен, образы ярки, композиция крепка, суждения неожиданны и парадоксальны. Книга обладает всеми качествами, привлекающими непраздного читателя.
Цена: 400 руб.

Калле Каспер - Ночь - мой божественный анклав


Калле Каспер (род. в 1952 г.) — эстонский поэт, прозаик, драматург, автор пяти стихотворных книг и нескольких романов, в том числе эпопеи «Буриданы» в восьми томах и романа «Чудо», написанного на русском. В переводе на русский язык вышла книга стихов «Песни Орфея» (СПб., 2017).
Алексей Пурин (род. в 1955 г.) — русский поэт, эссеист, переводчик, автор семи стихотворных книг, трех книг эссеистики и шести книг переводов.
Цена: 130 руб.

Алексей Пурин - Незначащие речи


Алексей Арнольдович Пурин (1955, Ленинград) — поэт, эссеист, переводчик. С 1989 г. заведует отделом поэзии, а с 2002 г. также и отделом критики петербургского журнала «Звезда». В 1995–2009 гг. соредактор литературного альманаха «Urbi» (Нижний Новгород — Прага — С.-Петербург; вышли в свет шестьдесят два выпуска). Автор двух десятков стихотворных сборников (включая переиздания) и трех книг эссеистики. Переводит голландских (в соавторстве с И. М. Михайловой) и немецких поэтов, вышли в свет шесть книг переводов. Лауреат премий «Северная Пальмира» (1996, 2002), «Честь и свобода» (1999), журналов «Новый мир» (2014) и «Нева» (2014). Участник 32-го ежегодного Международного поэтического фестиваля в Роттердаме (2001) и др. форумов. Произведения печатались в переводах на английский, голландский, итальянский, литовский, немецкий, польский, румынский, украинский, французский и чешский, в т. ч. в представительных антологиях.
В книге впервые публикуются ранние стихотворения автора.
Цена: 130 руб.

На сайте «Издательство "Пушкинского фонда"»


Национальный книжный дистрибьютор
"Книжный Клуб 36.6"

Офис: Москва, Бакунинская ул., дом 71, строение 10
Проезд: метро "Бауманская", "Электрозаводская"
Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 245
Многоканальный телефон: +7 (495) 926- 45- 44
e-mail: club366@club366.ru
сайт: www.club366.ru

Почта России