ЭССЕИСТИКА И КРИТИКА

Григорий Кружков

«Заглохший горох» Пастернака

«В основе метафоры лежит неназванное сравнение предмета с каким-нибудь другим предметом на основании признака, общего для обоих сопо­ставляемых предметов», — формулирует А. П. Квятковский.¹ Таких признаков, вообще говоря, может быть несколько. Если в первую очередь обратить внимание на второстепенный признак, упуская главный, можно неточно или совсем неверно понять смысл метафоры. Парадоксально, что порой, рассматривая в качестве признака предмета его свойства и функции, актуальные и модальные, и проявляя немало фантазии в поиске таких признаков, исследователь не замечает очевидного, то есть непосредственного зрительного сходства сравниваемых предметов. Разберем два таких примера.

Это — круто налившийся свист,

Это — щелканье сдавленных льдинок,

Это — ночь, леденящая лист,

Это — двух соловьев поединок.

Это — сладкий заглохший горох,

Это — слезы вселенной в лопатках,

Это — с пультов и с флейт — Фигаро

Низвергается градом на грядку. <…>

«Определение поэзии» (1917), вошедшее в книгу Бориса Пастернака «Сестра моя — жизнь», начинается (первые четыре строки) с образа соловьиного пения в ночном лесу. Вторая строфа представляет, на первый взгляд, импрессионистическое смешение образов, связь между которыми устанавливается не сразу: тут и «горох», и «Фигаро», и загадочные «слезы вселенной в лопатках». Впрочем, именно эта строка оказывается самой легкой для истолкования, если знать, что лопатками называют стручки гороха. Обычный комментарий к второй строфе не идет дальше этого объяснения. Но естественно возникает вопрос: по какому капризу Пастернак от соловьиного пения (1—4) переходит к гороху (5—6), а затем к музыке (7—8), причем музыка связана с горохом — она «низвергается» на грядку?

В обстоятельном анализе С. Н. Бройтмана², обобщающем результаты преж­них исследований, мы не найдем прямого ответа на этот вопрос — лишь ссылку на многолинейность семантических цепей и сложность их переключений. Между тем ответ прост — надо лишь вспомнить, как растет горох; возможно, городские жители это уже подзабыли. Горох, как известно, растение вьющееся, без опоры он будет стелиться по земле и в дождь загнивать; поэтому на полях с давних времен его сажали вместе с овсом, чтоб он мог обвиваться вокруг прочных овсяных стеблей. В огородах на грядках устраивают шпалеры, то есть вбивают колышки и натягивают в несколько рядов веревочки (в последнее время появилась специальная сетка для шпалер). Горох поднимается вверх по веревочкам и плодоносит.

Если мы поглядим на всю эту картину — колышки, ряды веревочек между ними, ползущие вверх стебли и стручки, — перед нами предстанет то же самое, что и на любой нотной странице: колышки — разделения тактов, веревочки — нотные линейки, ростки и завитки гороха — штили и флажки нот, стручки, наполненные горошинами, — аккорды. Посмотрите на любую музыкальную запись, хотя бы на первую страницу си-минорной сонаты Б. Пастернака, и вы увидите грядку с горохом!

Нет никакого сомнения, что автор «Определения поэзии» — будучи сам музыкантом и композитором — видел это сходство, доходящее до зрительного тождества. Вот откуда взялся горох; кстати, его эпитет «заглохший» в таком случае оборачивается вторым смыслом — «онемевший», ибо ноты — это, конечно, застывшая, немая музыка. Яснее становится и связь горошины со «слезами вселенной»; ноты-горошины, неслышимые звуки человече­ской музыки, сродни неслышимой музыке сфер, музыке космоса.

Таким образом, у Пастернака нет произвольного перескока от соловьиного пения к грядке с горохом. Вторая строфа обретает цельность — она вся посвящена музыке: сначала идет визуальный образ нот или партитуры (разросшийся на шпалерах горох), затем эти ноты оживают и свергаются со шпалер на грядку. Обратим внимание, что вторая строфа не только сходна с первой по смыслу (поэзия — это… музыка), но и противопоставлена ей: в первой строфе — музыка природы (соловьи), во второй — рукотворная музыка искусства (образ партитуры, затем пультов и флейт).

Мы вновь убеждаемся, что за кажущимся поэтическим произволом у Пастернака четкий план, продуманная логика. «Пока нет композиционного замысла, стихотворения не существует, — говорил он. — Сколько бы ты ни подбирал строки или вслушивался в ритм, ничего еще нет. Только после возникновения композиции появляется стихотворение, начинается работа».³ Прояснив истинную роль «заглохшего гороха», мы яснее видим композицию пастернаковского «Определения поэзии». Его первые две строфы содержат утверждение: поэзия — это, во-первых, музыка — и, во-вторых, тоже музыка (что вдвое крепче верленовского «de la musique avant toute chose»).

Интерпретацию «заглохшего гороха» как музыки, застывшей на нотных линейках, можно подкрепить еще одним примером. Стихотворение «Хор» из «Близнеца в тучах» начинается строками:

Уступами восходит хор,

Хребтами канделябр…

«Уступами восходит…» — относится не только к рядам хора, возвышающимся друг над другом, это и образ восходящей мелодии, когда восьмые или шестнадцатые доли сгруппированы с помощью горизонтальных ребер — они и есть «уступы». Если группы нот обращены штилями вверх, то вместе с ребрами они образуют зажженные «канделябры» — выразительная визуальная метафора (в третьей строфе упоминается еще «жирандоль» — синоним «канделябра»). Нет сомнения, что Пастернак, слушая музыку, всегда представлял себе ее нотную запись, которая, в свою очередь, метафориче­ски преображалась у него в странные (если не знать, откуда они возникли) зрительные образы.

Вторая строфа:

Сперва — плетень, над ним — леса,

За всем — скрипучий блок.

Рассветно строясь, голоса

Уходят в потолок.

М. Л. Гаспаров и К. М. Поливанов в своих комментариях к стихотворению пишут: «Ряд образов может быть понят как иконическое изображение музыки (подобно „трезубцу“ в „Венеции“^4 ): „уступы“ — запись вновь вступающих голосов на нотных станах; „леса“ — линии строк, пересекаемые знаками нот; „плетень“ — знаки диезов (ср. „над плетнем симфонии загоралось солнце Ван Гога“ в „Охранной грамоте“, I, 3)...»⁵ Соглашаясь с главным утверждением относительно связи образов «Хора» с музыкальной нотацией, мы интерпретируем те же образы несколько иначе; по нашему мнению, «плетень» — не знаки диезов, а нотный стан с записанной на нем музыкой — поэтому: «над плетнем симфонии», а «леса» — не линии строк, а столпившиеся ноты, особенно когда они идут вверх и возвышаются над линейками; это и изображено в стихотворении: «Сперва — плетень, над ним — леса…»

Образ «плетня» — ключевой, соединяющий «Хор» и «Охранную грамоту» с «Определением поэзии»; шпалеры из сплетенных веток также используются для посадки гороха в огородах наряду с колышками и веревочками; заросшие горохом шпалеры — зрительный символ музыки в «Определении поэзии» Бориса Пастернака.⁶ 

Дополнительное подтверждение этой трактовки мы находим в «Египет­ской марке» Мандельштама. Целая страница повести представляет собой каталог визуальных образов на тему нот и нотного стана. Ослепительная импровизация включает множество причудливых картин: лестницы, фонарщики с фонарями, кавалерия, идущая в атаку, скворцы на проводах, шахматы, связки сушеных грибов, развешенное белье и так далее. Выпишем только два отрывка:

«Громадные концертные спуски шопеновских мазурок, широкие лестницы с колокольчиками листовских этюдов, висячие парки с куртинами Моцарта, дрожащие на пяти проволоках, — ничего не имеют общего с низкорослым кустарником бетховенских сонат».

«Нотный виноградник Шуберта всегда расклеван до косточек и исхле­стан бурей».⁷

Образное мышление поэтов, особенно современников, во многом сходно. Нетрудно заметить, что «низкорослый кустарник… сонат» и особенно «нотный виноградник» Мандельштама (виноград — вьющееся растение) представляют собой образы того же типа, что «заглохший горох» Пастернака, и изображают одно и то же — музыку, записанную нотными знаками на бумаге.

Еще горох у Пастернака «заглохший» оттого, что эту свою грядку (музыку) он забросил в ранней юности и она заглохла без его призора.

¹ Квятковский А. П. Поэтический словарь. М., 1966. С. 156.

² Бройтман С. Н. Поэтика книги Бориса Пастернака «Сестра моя — жизнь». М., 2007. С. 327­—341.

³ Пастернак Е. Б. Понятое и обретенное. Статьи и воспоминания. М., 2009. С. 410.

⁴ Имеется в виду образ «Трезубец вымерших гитар», разъясняемый самим Б. Пастернаком как нотная запись гитарного арпеджио — три ноты под общей крышечкой (письмо родителям от 15—16 мая 1914 г.). В Полном собрании сочинений (М., 2005. Т. 7. С. 166) рисунок рукописи воспроизведен неточно — сходство с трезубцем утрачено.

⁵ Гаспаров М. Л. Поливанов К. М. «Близнец в тучах» Бориса Пастернака: опыт комментария. М., 2005. С. 123.

⁶ Благодарю Е. В. и Е. Б. Пастернаков за ценное обсуждение и полезные советы.

⁷ Мандельштам О. Э. Сочинения. В 2 т. Т. 2. Проза. М., 1990. С. 73—74.