ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Виктор Куллэ

* * *

В небе полно чаинок.

Речка на все времена.

Плещется о ботинок

меленькая волна.

Сядь, передернув плечи,

точно от сквозняка.

Эта водичка лечит.

Честно. Наверняка.

От любви, от распада,

одиночества от.

Из всего звукоряда —

пара прозрачных нот.

Чай, посильнее слова

плещущая вода.

Я не верю, что снова

вместе придем сюда.

* * *

О чем вы, птички? — Ни о чем.

Мы просто так.

Звук наудачу извлечем:

лови, простак!

Пой, как молитву перед сном.

Пытай умом.

Но все, что ты услышишь в нем, —

в тебе самом.

Авангард

Тому назад бессчетно лет

здесь был мой дом — но дома нет.

Близкие умерли по одному,

и дом похож на тюрьму.

Там, где весельем воздух мерцал

для неразумного сердцем мальца, —

изо всех щелей проросли

вещи. Они в пыли.

Надобно как-то прибрать этот хлам,

с мокрой тряпкой пройтись по углам,

все вверх ногами перевернуть,

форточку распахнуть,

просто проветрить. Просто понять:

что учудили отец и мать?

что здесь на мусорку? что для житья?

кто здесь, собственно, я?

Но недостанет сил — ибо он

волей собственной наделен.

Не расстается с вещами дом —

плюшкинский синдром.

Проще отдаться стихии слов

и запалить с четырех углов,

чем над таинственной силой вещей

чахнуть, что твой Кощей.

Вот и свершилось. Щекотно в груди.

Весело пламя тугое гудит.

Искры стреляют. Стены в дыму.

(Жаль, не видать никому.)

Что ж с обгоревшею бородой

ты, поджигатель, от пепла седой,

ищешь чего-то в мертвой золе,

каясь в невольном зле?

Все получилось! Теперь ты один

сам себе раб и сам господин.

Заново выстроишь все по уму.

Прочие ни к чему.

Вот ты в поту работы, но что ж

все узнаваемей твой чертеж

и прорастают новых взамен

контуры прежних стен?

Вновь собезьянничал? Сам виноват.

Может, не стоило рушить уклад.

Может, честнее с азов начать,

чем интересничать.

На пепелище родного стиха

то ли стружка, то ли труха.

Жуткие души сгоревших вещей.

Ничего вообще.