ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Алексей Машевский

Из цикла «РИМ»

*  *  *

Они там, они там в полумраке,

В чешуе пламенеющих смальт.

Мир — снаружи: дворцы и бараки,

Тибр оливковый, серый асфальт.

И не то чтобы мне не хватало

Красок, запахов римской весны,

Чашки кофе, музейного зала,

Но гнетут безымянные сны.

А святых золотистые нимбы —

Это шлемы скафандров, ответь?

В нескончаемом космосе им бы

Вечно к звездам предвечным лететь.

Впрочем, вот же — мозаики чудо:

Взгляд из купола неотвратим.

Они там уже, там и оттуда

Соблазняют тебя: полетим!

СИКСТИНСКАЯ КАПЕЛЛА

Здесь дважды сказано о нашей встрече с Богом.

Сначала как с Отцом — глядите на плафон,

А после — на стене: в негодованье строгом

Как грозный Судия нас отрицает Он.

Что может быть ясней свидетельств этих страстных

Художника, навек прославившего Рим!

А сколько было грез, надежд, потуг напрасных,

Но Богочеловек, увы, — невоплотим.

Трагедия конца безудержных стремлений.

Какою пеленой наш мир заволокло!

И над судьбою всех грядущих поколений

Мария плачет: нас, людей, объяло зло.

И как же быть теперь? Надеяться, что снова

Придет лечить, жалеть, в рай за собой вести?

На фреске — Страшный суд, и зарево лилово.

Уже спасенных раз по новой не спасти.

*  *  *

До нас, как помнится, жизнь лишь при Антонинах

Была комфортна так, безбедна и пуста.

Рим, утвердившийся «навек» на рабских спинах,

Судьбы неведомой поджатые уста.

Как пировалось им с цекубским и фалернским,

Как каждый был собой, своим достатком горд!

Но близился уж час непоправимым, дерзким

Набегам варварских из-за Дуная орд.

И всей накопленной, отлаженной веками

Культуры не хватило, чтоб спастись.

Не так ли и сейчас? Тяжелыми шагами

Срок близится. Не трусь, не суетись!

В конце концов за нас заплачено с лихвою,

А жизнь и в гуще бед, и в череде утрат —

Все жизнь; и кто вперед, с душою, с головою

Идет по ней, всегда останется богат.

ОТДЫХ НА ПУТИ В ЕГИПЕТ

Все спит, но ты не спишь, хотя, быть может,

Тебе лишь снится этот твой «не сон».

Игрою скрипки ангел растревожит,

И сам тревожен и прекрасен он:

Одежды ярко-белы, тонки руки,

Дрожание ресниц, орлиных крыл…

И так слились черты его и звуки,

Что о Младенце плотник наш забыл.

Забыл о доме брошенном, о долгом

Пути в страну, откуда был исход.

Мария спит. Не связан больше долгом,

Иосиф смотрит, как играет тот.

Сему свидетель только глаз осляти.

В руках лишь ноты — странно самому.

Но всех небесных сил святые рати

Ему в минуту эту ни к чему.

Есть что-то выше Божьего Завета,

Любви, несущей тяжкую суму, —

В твоей душе таящееся это,

Неведомое больше никому.

*  *  *

Компостная яма культуры —

Вот Рим твой, его травертин,

Колонны его и скульптуры,

Полотна церковных картин,

Бредовые сны Борромини,

Сикстинских атлетов тела

И тяжесть небесная сини,

Сжимающая купола.

Вот так, проникая друг в друга,

Природа с искусством искус

Создали. Фонтаны упруго

Вздымают свой радужный груз.

И всюду костяк Колизея

В нас тычется, неотвратим,

Чтоб толпы туристов, глазея,

Не спутали: Рим это! Рим!

ВИЛЛА АДРИАНА В ТИВОЛИ

Даже здесь твои боги только

Слепки, тени чужих богов.

Опустевшей экседры долька,

Пруд, из мраморных берегов

Выступающий изумрудом,

Кладка залов каких-то, бань.

Я дивился печальным грудам,

Отдающим Элладе дань.

И так странно: почти что греку,

Филоэллину — а ведь нет! —

К своему не притиснуть веку

Славу Фидиевых побед.

Мы иные, и все иное,

Дух лишь в каждом неизлечим.

Возле статуи Антиноя

Остановимся, помолчим.

*  *  *

Среди бессчетных мертвых копий

Божеств и венценосных рож

Идешь вдыхать музейный опий,

Почти безропотно идешь.

И в зале смотрят истуканы,

Брезгливо поджимая рот,

Как все народы к ним и страны

Стекаются из года в год.

Увы, не меньше мертвечины

В искусстве, чем в твоем быту.

И я, поверь мне, без причины

Сюда особой не приду.

Но вдруг — как в жизни взгляд случайный,

И ты, волнуясь и любя,

Стоишь, застигнут, зритель тайный,

Тем, что касалось лишь тебя.

Стекают складки, словно пена,

И, к небу руки вознося,

Венера Анадиомена,

Светясь, сейчас предстанет вся.

Не зная времени урона,

Еще недовоплощена,

В мир этот с Людовизи трона

Вступает царственно она.

*  *  *

Полюбить невозможно, увы, — но забыть

Во сто крат этот город трудней:

Сон руин, водометов искрящихся прыть,

Распростертое небо над ней,

Божьи храмы, покрытые струпьями всех

Здесь промаршировавших веков,

Пиний ярко-зеленый игольчатый мех,

Паруса кучевых облаков.

Почему так случается, что нелюбим,

А важнее всех тех, кто твои?

Сколько дней любовался и мучился им,

Вскрыть последние силясь слои,

И, от башни Сант-Анджело до катакомб

По нему пролагая свой путь,

Сколько тайных сорвал с неизвестного пломб,

Но осталась загадочной суть

Рима — мира — твоей одинокой судьбы

И любви-нелюбви. Кабы знал!..

В памяти не холмы выпирают — горбы:

Авентин, Палатин, Квиринал.