ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Регина Дериева 

* * *

Виноградная кисть разговора,

пересчитаны гласные нёбом.

Так любовь измеряется взором,

на вине проставляется проба.

Так чеканится шепот шершавый,

медно-розовый шелк урожая.

Так вливается в ухо отрава —

страсть ночная, работа дневная.

* * *

Имея богатый жизненный опыт,

предпочитаешь ты моря ропот,

а не толпы, ее топот перед

всем, что приносит всегда потери.

Только лишь парус, что смотрит косо,

не вызывает у волн вопросов.

А потому он один в пейзаже

незаменим, как свобода, даже

если ее не так много, если

волны ее состоят из лестниц

шелковых (как у Россини) или

более зримых, что без усилий

ввысь поднимают, и там, в той выси,

ты в море воздуха независим.

И, уплывая за данность края,

знаешь, что это — преддверье Рая.

Послушай, я тебя любила,

а ты меня опять убила,

скажу я жизни, ты меня

убила навзничь с наповалом,

и вот меня совсем не стало,

нигде не стало, никогда.

Повсюду нет меня на месте

и на местах, где всех, что вместе,

жалеют как одно лицо.

Чернеет насыпь, поезд скорый

уходит террористом в горы,

в тунель и в первое число.

Есть много вех на свете, чтобы

их не иметь в виду, попробуй

кустом дрожать на пустыре

без предпосылки и прописки,

имея только света списки,

внутри который и извне.

От голубого и морского

до безымянного, где слово

сверкает синею звездой.

И свет ее восьмиугольный

горит и ранит, как шиповник.

И смерть не больше чем любовь.

                                    Май 1988

За сроком давности

Там куст стоял живым букетом

и было лето, лето, лето

такое зимнее, такое

прозрачное, что мы с тоскою

прощались с ним в его начале.

Моря сирени полоскали

в своих трех водах нашу юность.

Земля вертелась вместе с Бруно

Джордано и еще быстрее —

волчком или картинкой Клее.

И мы крутились в ритме этом,

пока не наложили вето

на молодость и радость нашу.

Я траур зеленью закрашу.

Пускай кипит она, трепещет,

взрывается и льет на вещи

свет изумруда, жадеита

морской волны, стеклом увитой

венецианским, листья, травы

из малахита, чьей оправой

всегда служило древо или

взмах ангельских и птичьих крыльев.

Я так хочу, а значит, будет

опять июль бросаться людям

на шею, возвращая годы.

Поскольку нет иной свободы,

чем зелень с синью, зелень сини.

Среди небес в уступах пиний,

среди волны в своих уступах

мир отражается, что с лупой

не прочитать, не спеть по нотам,

куда попасть возможно, что-то

постигнув в глубине и выси,

где каждый стебель независим,

где каждая звезда — осколок

волны, чей путь в пространстве долог,

чтобы прибиться до рассвета

к брегету или брегу лета.