ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Андрей Окулов

Агент Манфред

— Купите свежий номер нашей газеты в помощь бездомным!

Явно обкуренный человек с жидкой бородкой ходил по вагону берлин­ской электрички и ненавязчиво, но нудно предлагал пассажирам свежий номер никчемной газетки. Никто не реагировал. Кроме самой электрички: берлинская кольцевая дорога пропускала через себя поезда с завидной регулярностью, но шла она не только вокруг германской столицы, — она еще изгибалась самыми неожиданными поворотами. На одном из таких поворотов несчастного чуть не отбросило: поезд будто петлял вслед за путями. Настырный хиппи не выронил своей пачки газет — он просто схватился за поручень на другой стороне вагона. Но для хиппи он был явно староват, наверняка больше сорока. Хотя наркотики и беспутная жизнь старят человека довольно быстро.

Поезд подходил к Потсдаму. Все пассажиры покинули вагон и разошлись в разные стороны. Я вышел со всеми и зашагал в направлении, казавшемся мне верным.

Прямо возле вокзала была остановка трамваев, в расписании одного из маршрутов была обозначена конечная остановка — «Глиникер брюке». За­блудиться невозможно. Зайдя в вагон, я заметил, что продавец газет зашел туда же.

— Купите свежий номер газеты в помощь бездомным....

Его возглас был унылым и безнадежным, сродни призыву срочно провести озеленение обратной стороны Луны. Реакция пассажиров была соответствующей: все повернулись к окнам и начали изучать проплывающие мимо здания.

Вот и конечная. Трамвай опустел. Я тоже вышел и зашагал к мосту.

Через несколько метров я заметил, что продавец газет движется туда же. Он не шел за мной, а держался чуть впереди. Получалось, что это я чуть ли не следил за ним. Я на всякий случай чуть отстал, а незнакомец, покачиваясь и обнимая обеими руками пачку газет, направился к галерее, которая была чем-то вроде предбанника моей цели. Вероятно, и его тоже.

Вот он, мост Глинике. Тот самый «Мост шпионов» между Западным и Восточным Берлином. Во время холодной войны именно здесь проходил обмен западных агентов на восточных. Сбитого над Свердловском американского летчика Пауэрса обменяли на советского агента Абеля, диссидента Щаранского обменяли на каких-то восточных шпионов и еще кого-то на кого-то... Три случая были точно, остальные затерялись в истории. Может быть, их и было всего три. А сам мост стал символом подобных обменов. Понятно, что, оказавшись в Берлине, я должен был рано или поздно прийти сюда.

Высокий белобрысый немец с пачкой газет под мышкой неожиданно остановился и повернулся ко мне — я чуть было не налетел на него.

— Простите, вы никуда не спешите? Не могли бы вы подержать мою пачку газет. Если меня опять не обменяют, я заберу ее у вас через пять минут. А если повезет на этот раз, она мне больше не понадобится.

Тирада была необычной.

— «Обменяют»? Кто? Ну давайте подержу...

Он поблагодарил меня и передал тяжеленную пачку.

— Ровно пять минут! Время можете засечь...

Он стряхнул с себя воображаемую пыль и медленно зашагал к мосту. Я стоял с пачкой газет в руках и удивленно смотрел на странного незнакомца. Интересно, он уже перешел на тяжелые наркотики или все еще «травку» курит? Я повернул голову: у основания моста был небольшой стенд с его историей и фотографиями. Мне бросилась в глаза одна из них, с надписью на старом плакате на четырех языках; по-русски на плакате было написано: «На середине моста вы оставляете американский сектор».

Он был белобрысым, высоким, похожим на немца с советских плакатов времен Второй мировой. Подойдя к мосту, он замедлил шаг, будто весь напрягся, и начал осторожно измерять мост шагами. Случайные машины проезжали мимо, одна из них чуть не сбила чудака и сердито загудела. Два гранитных кентавра на другом берегу вели себя по-разному: мужчина сердито оглядывался на непрошеного гостя, а женщина, гордо вскинув голову, презрительно отвернулась.

Он подошел к самой середине моста и остановился. Посмотрел налево, потом направо. Поднял глаза и вперил взгляд в ажурные фермы. Потом посмотрел на серую гладь реки.

Река Хафель в этом месте больше похожа на озеро, которое сужалось как раз возле моста Глинике. На другом берегу высилась белая беседка с позолоченной оградой. Он с надеждой посмотрел на нее, вероятно, надеясь, что за ним наблюдают оттуда. Но беседка была пуста.

Он зашагал на другую сторону, ускоряя шаг. Замер.

Мне надоело ждать. Подхватив пачку газет, я перешел через мост. В конце концов я за этим сюда и приехал.

— Вы закончили? Пять минут прошли. Вот ваши газеты...

Он поднял мокрые блеклые глаза.

— Спасибо... Опять никто не приехал. Ладно, пойду газеты продавать, может быть, завтра повезет.

Он бережно взял пачку газет под мышку.

— А кто вы и кто вас должен на что-то обменять?

Он улыбнулся правым краешком рта.

— Я — Манфред. Меня здесь все знают. Меня должны обменять на другого проваленного агента. Те, кто всегда это делают...

— «Манфред»? А фамилия?

Он скривился.

— Просто агент Манфред. Фамилия мне больше не нужна...

Ветра не было, но он покачивался. Может быть, от тяжести своего груза или от расстройства.

Мне его стало жаль.

— Манфред, вы пива хотите?

Он перехватил пачку газет другой рукой.

— Пива? Ну, если вы угощаете, тогда не откажусь. Здесь, в парке, есть неплохой ресторанчик. «Золотой гриф». И парк красивый. Будто витрина Западного Берлина.

Возле указателя с названием ресторана он остановился.

— Совсем забыл. Сегодня же понедельник. Ресторан по понедельникам закрыт. Спасибо за приглашение...

Он тоскливо махнул рукой. Мы поравнялись с автобусной остановкой.

— Куда едет этот автобус?

Он обернулся и грустно посмотрел на меня.

— До остановки электрички Ванзее. Я туда. Мне все равно снова газеты продавать. А вам?

Я вздохнул.

— Ну, если я решил вас пивом угостить, то мне туда же. Там уж наверняка что-нибудь открыто.

Впервые за весь день он улыбнулся. Автобуса мы ждали недолго.

В автобусе Манфред молчал. Он крепко держался за свою пачку газет и тряс головой. Автобус шел мимо парка. Несколько поворотов, и на пути выросло здание вокзала.

— Приехали! Здесь мы все успеем. А там и на электричку.

Мы сошли возле невзрачного вокзального ресторана. Но — с террасой. Здесь можно было курить, в отличие от прочих немецких ресторанов, где курильщиков уже давно выставили на улицу.

Шустрый официант-итальянец вырос будто из-под земли. Я уже собирался начать расспрашивать Манфреда, но мое внимание привлекла отчетливая тирада на родном языке, которая донеслась из-за соседнего столика. Причем тирада состояла из слов, знакомых с детства, коротких и тяжелых. Это двое соотечественников-строителей обсуждали хозяев здания, в котором они только что проводили ремонт. Я поморщился и постарался не подать виду, будто что-нибудь понимаю.

— Манфред, давайте перейдем на другую половину веранды.

Он пожал плечами.

— Ну, если платите все равно вы...

Он подхватил свою пачку и засеменил за мной.

— Вот, думаю, за этим столиком будет удобнее... Значит, пиво?

Он устало кивнул. Итальянец проворно записал наш заказ и убежал.

Я еще раз обвел взглядом собеседника.

— Манфред, вы берлинец?

Он кивнул.

— Да, я родился и вырос в Восточном Берлине.

Я вспомнил его «неудачный обмен на мосту».

— Ну, сегодня это значения не имеет. Берлин теперь один...

Итальянец принес пиво для Манфреда и сок для меня.

— Ну, это смотря для кого.

Я не спешил выказывать своего удивления.

— Так значит, в Восточном...

Манфред отхлебнул сразу полстакана.

— Да. Было все как у всех. Учеба, работа, женился... Но где-то рядом был недоступный и вечно манящий Запад. Помню, как мы часами стояли в очередь на дискотеку. Она опоясывала культурный центр чуть не в два ряда. У всех парней были длинные волосы до плеч. Нам тогда казалось, что это верх моды...

Манфред вздохнул.

— Только попав в Западный Берлин, я увидел, что все уже давно стригутся коротко. Да, так вот. Граница охранялась жестко, но другой мир был чересчур близок, чтобы его оградить от нас наглухо. А социализм был слишком сер и убог, чтобы нормальный человек мог его терпеть вечно.

Он допил свое пиво.

— Хафель — не такая уж широкая река. Местами. Там где это река. Это ведь цепь озер. И пограничники стреляют не всегда метко. Жена знала, что я собираюсь бежать, и пожелала мне удачи. Она обещала, что, если мой побег удастся, она последует за мной. А я поверил...

Он вопросительно заглянул в стакан. Я понял его прозрачный намек и заказал еще одно пиво.

— Да. Я уже давно присмотрел участок реки, где патруль проходил достаточно редко. Плавал я неплохо. Они все же заметили меня и открыли огонь. Но, думаю, солдаты не очень стремились убить еще одного беглеца. Так, постреляли для острастки. На том берегу тоже переполошились, но опять-таки не слишком: событие было не таким уже необычным. Мой побег занял несколько минут. Последствия же были куда более длительными...

Манфред рассказывал мне свою историю монотонно и медленно. Видно, что просто хотел выговориться. Честно признаться, пока что она меня не очень заинтриговала. Беженцев из Восточного Берлина за время холодной войны было немало.

Манфред взял бокал в обе руки.

— Да, сначала беженский лагерь. Там я и встретился с представителем ЦРУ. Он был улыбчивый и внимательный, он расспросил меня обо всем, что могло представлять интерес для американцев. Особо много времени это не заняло: я знал очень мало. Но моя жена оставалась на Востоке, о чем я сразу же сообщил. Равно как и о том, что мечтаю вытащить ее на Запад. Офицер ухватился за это, и вскоре мне предложили снабдить меня фальшивыми документами и послать назад под видом туриста. Я сразу же согласился: не хотел упускать такой верный шанс. Я еще был молод и наивен. Наверное, американский офицер тоже не отличался большим опытом и хотел вы­служиться.

«Неужто хочет меня разжалобить и сбыть свои газеты? Нет, все равно не куплю».

Манфред замолчал, осторожно выпил глоток пива и продолжил:

— Мне выдали два фальшивых паспорта: на мое имя и на имя моей жены. Ее фото я взял с собой при побеге: оно было запаяно в полиэтилен и лежало в кармане рубашки. От меня прежнего оставили только имя: «Ман­фред». На всякий случай: чтобы я не очень запутался. Я должен был поехать в Восточный Берлин, захватить свою жену и вернуться. Опять-таки легально. Как же я был глуп...

— Манфред, вы не голодны?

Он помотал головой. Его речь стала более быстрой.

— Казалось, что все идет гладко. Я перешел границу в новеньком западном костюме. Мало ли западных немцев приезжало в Восточный Берлин? Власти видели в них источник драгоценной валюты. Но конспиратор из меня был никакой: в первый же день я пошел навестить своих родителей. Мать и отец были вне себя от радости! И тут же бросились звонить моей жене...

Губа Манфреда задергалась.

— Машина «штази» в тот же вечер стояла у подъезда нашего дома. Одиночная камера. Многочасовые допросы. Да, «штази» — это не ЦРУ...

Он глубоко вздохнул.

— Но что я мог им сообщить?! Как я бежал, они знали и без меня. Их интересовали все данные американского офицера, который со мной работал. Все, с кем я имел дело в Западном Берлине. Им казалось, что я что-то скрываю: они пригласили мою жену. И она начала упрашивать меня раскаяться!

Манфред покачал головой.

— Я дал показания на всех, кого знал и не знал. Подписал все, что они требовали. А однажды офицер «штази» пришел в мою камеру и радостно сообщил мне, что достигнуто соглашение о моем обмене...

Я сидел на кровати пытался собраться с мыслями: чей я агент? ЦРУ или «штази»? И ни к какому выводу не приходил.

Мне сообщили, что обмен произойдет на мосту Глинике. На каких-то провалившихся восточных агентов. Я ждал, а меня все не вызывали. Я начинал беситься.

Наконец надзиратель отпер двери камеры и молча проводил меня к выходу. Там он сказал, что Берлинская стена находится в процессе сноса и что я свободен... Других объяснений не последовало. Я вышел на улицу: она была полна народа. Все ликовали. А про меня забыли...

Он залпом осушил свой бокал.

— Манфред, но стены больше нет, ГДР больше не существует. Холодная война закончилась. Что вам сегодня нужно на мосту Глинике?

Он посмотрел сквозь меня.

— Моя жена вышла за другого. Мои родители умерли. Но я был чьим-то агентом! Чьим — еще нужно понять. Я бездомный и продаю газеты о судьбе бездомных. Но агентов забывать нельзя! Я каждый день приезжаю на мост. Когда-нибудь обмен должен состояться...

Я вздохнул. Холодная война — тяжелый вид психического расстройства.

Манфред поблагодарил за пиво, подхватил свою пачку газет и направился к электричке. Он сел в поезд, идущий на Запад. Я предусмотрительно сел в электричку, направлявшуюся на Восток.