ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

 

Валерий  Кислов

Обложение

обозвали оборвали

обобрали ободрали

 

ох и обдурили ох и обделили

 

оболгали облевали

обругали обрыгали

 

ох и обдурили ох и обделили

 

Они объявляли отечество в опасности. Они орали как одержимые. Они обещали обеспечить охлократию и охламонократию всей ойкумене. Они оглашали одномерное обновление. В октябрьское одночасье отрицали и отвергали, отменяли как обскурантизм и оппортунизм; обязывали и организовывали обрезом и обухом. Без обиняков и оговорок облагали оброками, обкладывали ордынщиной. От твоего имени они, особо осознающие, обременяли и обирали, обобществляли и огосударствляли, однако сами обжирались и обпивались. Обличали отмежевавшихся и не щадили никого: ни ответствующих, ни безответных, ни однозначно коростовых, ни определенно увечных, ни с опущенными от орхита ятрами. Обрушивали обители до основания на опустелых окра­инах и в опустошенных окрестностях. Отчуждали как обособленно, так и оптом; они отсылали поодиночке и отселяли целыми общинами в отдаленные края угрюмой мысли. Отстреливали без отпущения и отпевания, обагряли руки кровью. И темя волосатое их косневело в беззакониях.

У тебя, огражденного и ограниченного, ничего не спрашивали. Тебя, отмалчивающегося и отмаливающегося, отдавали на откуп обещанной свободе, грядущему равенству и будущему братству. Ты подвергался обструкции, тебя попирали, как солому в навозе. Ты закатывал омраченные очи, и стоны твои выплескивались как отбеленная вода с оловянными оксидами. Тебя окружали обшныры, обступали обыскиватели, отслеживали и обрабатывали оглядатаи; тебя обвиняли как оголтелого ослушника и осуждали на оптимальный отшиб. Ты, озябший и окоченевший, отмахивал по бездорожью в отсветах и отблесках огнища, а отпрыски твои на общих основаниях обмирали от обмерзания и оголодания на обледенелых обочинах необъятных просторов отчизны.

 

одно к одному

все одно

от кого кому

отдано

 

Они объявляли отечество в опасности. Они орали как оголтелые. Они оглашали общенародную дисциплину и общереспубликанское обривание: отстреливали, обрубали и отправляли на однозначную смерть или на относительную жизнь в отдаленных и отчужденных землях. От твоего имени они, особо уполномоченные, отнимали и оскверняли, обрушивали обиталища до основания. Без обиняков и околичностей опрокидывали оземь и отбивали органы и всякую охоту жить. Они не щадили никого: ни оккультистов, ни отзовистов, ни отсталых разумом, ни однобоко мочащихся у ограды. И темя волосатое их косневело в беззакониях.

У тебя, огражденного и ограниченного, ничего не спрашивали. Тебя, отмалчивающегося и отмаливающегося, отдавали на откуп грядущему миру и будущей справедливости. Ты, ошеломленный и обуянный ужасом, ел обалиху с отрубями и пил охристую от желчи воду. Ты подвергался остракизму. Ты, отработанный и отчужденный, отмахивал по отлогам и обмерзал в окопах. Ты отживал осторожно между орясиной и оглоблей, ты отбывал от оплеухи до оглоушины. Тебя окружали обшныры, обступали обыскиватели, отслеживали и обрабатывали оглядатаи; охмуряли и облапошивали; обвиняли как оголтелого отступника и осуждали на отшиб. В твоих обмотках и онучах облупливались опарыши, а отпрыски твои на общих основаниях обмирали от осилья и оспы в общепрофильных лазаретах на необъятных просторах отчизны.

 

одно к одному

одно и то же

к чему

почему

в одной колее

 

Они объявляли отечество в опасности. Они орали как окаянные. Они обеспечивали оковы и орала, оснащались оружием, оборудованием и обмундированием. Без обиняков и околичностей оглашали общенародную ди­сциплину и общеполезную повинность. От твоего имени они, особо облачен­ные, озвучивали описи: призывали человека будущего и организовывали его как одномерный одноразовый скот, отправляли на освоение и обустройство. Они не щадили никого: ни отшельников-обновленцев, ни юродивых отщепенцев, ни одичалых обреутков. Однако сами, овельможенные и опекающие, отправив отчетность, отъедались и тучнели выей. И темя волосатое их косневело в беззакониях.

У тебя, огражденного и ограниченного, ничего не спрашивали. Тебя, отмал­чивающегося и отмаливающегося, отдавали в жертву грядущему созиданию и будущему процветанию: опоре отрадного обновления. Ты ел осоку с опилками и пил оранжевую от окиси воду; тебя окунали по горло в навозную жижу обновляющейся жизни. Ты, ободранный и оборванный, обливался потом в обваливающихся шахтах и обгорал у обжигающих печей. Тебя окружали обшныры, обступали обыскиватели, отслеживали и обрабатывали оглядатаи; тебя обвиняли как оголтелого опрокидня и осуждали на отшиб. И не было силы в объятиях твоих, проклят ты был в обществе, и проклят ты был в одиночестве, а отпрыски твои на общих основаниях обретались обездоленными по бескрайним просторам отчизны.

 

одно к одному

одно не в одном

все никому

все ни о ком

 

Они объявляли отечество в опасности. Они орали как озверелые. Без обиняков и околичностей оглашали общенародную облаву и общегосударственный отлов; оплачивали орды огломызд-осведомителей для участия в общенациональном омнициде. Они, окольничие и окружные, огульно обвиняли и облыжно осуждали. От твоего имени они, охолуенные, обыскивали, осматривали и ощупывали; оглашали ордера и описи, отождествляя отдельных особей и целые организации с отродьем и охвостьем общества. Врагов народа с семьями отлавливали и отстреливали; друзей врагов народа с семьями обкладывали и отлучали. Они не щадили никого: ни одряхлевших старцев на одре, ни орущих младенцев под оберегами, ни отощавших и оплакиваемых в утробах. Они заставляли детей отрекаться от родителей, а родителей отказываться от детей. Они объедались, обжирались, обпивались. Они жирнели пальцами и тучнели выей. И темя волосатое их косневело в беззакониях.

У тебя, огражденного и ограниченного, ничего не спрашивали. Тебя, отмалчивающегося и отмаливающегося, отдавали на откуп будущей законности и грядущему счастью. Тебя, образованного оппонента и осведомленного оппозиционера, заставляли оговаривать и очернять. Тебя окружали обшныры, обступали обыскиватели, отслеживали и обрабатывали опытные опросчики; охмуряли и облапошивали; обвиняли как оголтелого отщепенца и осуждали на отшиб. Тебя, жертву оргии и ордалии, арестовывали утром, днем, вечером и ночью; тебе наобум определяли особую литеру; тебя в ошейнике и оковах везли в отдельных воронках и общих теплушках. Тебя без права обжалования, опротестования и описания отсылали из околотков на отпилку, отвалку и отгрузку, на отвод каналов и отрыв котлованов для будущих дворцов и грядущих садов. Тебе, под гром оваций, отбивали органы и охоту жить; тебя на фоне оймяконских останцев отстреливали без суда и следствия по всей строгости закона военного времени. Ты, обнаженный и опустошенный, лежал на обындевелых лагах у параши; над тобой измывались орки-урки; ты озирался озадаченно и отчаивался очумленно. Ты ел овсюг с олиготрофной омелой и пил обуревшую от октана воду. Ты не был уверен ни в ощущениях своих, ни в образе своем, а отпрыски твои и отпрыски твоих отпрысков на общих основаниях обучались петь оды и осанны вождю как отцу родному в детских домах имени вождя на необъятных просторах отчизны.

 

все одно

все одни

все давно

все равно

ночи дни

и он и она и они

 

Они объявляли отечество в опасности. Они орали как осатанелые. Они оглашали оккупацию. Они, особо откомандированные, не скупились ни на обеты, ни на обещания. Они объединяли в общесоюзное ополчение, призывали дать отпор и отважно обороняться до последней обоймы. А сами, озаренные и не оглядывающиеся, опрометью отступали. Они отправляли отряды босых и безоружных окопников на огнеметы оккупантов, отсылали обозы под обстрел и в окружение, а сами без оглядки отходили. Организовывали всех и не щадили никого, ни облыселых остарков, ни осиротелых отроков. Определяли без обиняков и отмеряли без околичностей. А сами объедались, обжирались, обпивались. Они жирнели пальцами и тучнели выей. И темя волосатое их косневело в беззакониях.

У тебя, огражденного и ограниченного, ничего не спрашивали. Они определяли тебя освободителем и отдавали в жертву грядущей победе и будущей славе. Тебя отправляли на передовую как пушечный огузок и окорок, а сзади обставляли заградительными отрядами; тебя, одножильного и одномерного, обстреливали с двух, трех, пяти сторон, спереди, сзади, сверху, снизу, отовсюду, тебя пускали в расход без суда и следствия по всей строгости закона военного времени. Тебя отправляли на верную смерть или в неверный плен, а встречали организованно: тебя окружали обшныры, обступали обыскиватели, отслеживали и обрабатывали оглядатаи; тебя обвиняли как оголтелого отступника и осуждали на отшиб. Обрывали ордена и отличия, отправляли в тыл как обвиняемого, отсылали без права обжалования, опротестования и отписки на лесоповал, рытье каналов и котлованов в отдаленные края угрюмой мысли. Тебя, обесчещенного и обесславленного, отождествляли с отбросами и отходами общества. Ты ел отаву и осоту, ты пил орнитозную воду. Ты трепетал сердцем, истаивал очами и изнывал душой. Ты, окровавленный и обескровленный, отмахивал по бездорожью, обмерзал в окопах, обретался у параши, а отпрыски твои и отпрыски твоих отпрысков обучали других отпрысков петь оды и осанны вождю на необъятных просторах отчизны.

 

одно к одному

все одно

думы в дыму

то да се дно

 

Они объявляли отечество в опасности. Они орали как очумелые. Они оглашали общеукрепляющее освоение и общезначимое обустройство. Без обиняков и околичностей призывали человека будущего, организовывали как одномерный рабочий скот и отправляли на восстановление целых отраслей и областей. Они не щадили никого, ни оглохших орочей, ни ослепших ороков, ни отечных ойратов. От твоего имени они одаривали себя. Они объедались и обпивались. Они жирнели пальцами и тучнели выей, покрывали лицо олеем и обкладывали туком лядвеи свои. И темя волосатое их косневело в беззакониях.

У тебя, огражденного и ограниченного, ничего не спрашивали. Тебя, отмалчивающегося и отмаливающегося, отдавали на откуп грядущей чести и будущей совести. Тебя окликали на отчетных собраниях и совещаниях, дабы ты, ораторствуя, осуждал учителей, очернял коллег и оговаривал учеников, а также общенародно каялся в собственных и чужих ошибках, огрехах и опущениях. Тебя обязывали отрешаться и отчуждаться, оплевывать и обругивать, причем творческим образом. Твоя отсебятина и околесица должна была быть не только обстоятельной и однозначной, не только обоснованной и осмысленной, но еще орфоэпически отточенной и артистически оригинальной. Тебя самого обоснованно и осмысленно отождествляли с отребьем и отрепьем общества; огульно и облыжно обвиняли как отъявленного обструкциониста. Тебя окружали обшныры, обступали обыскиватели, отслеживали и обрабатывали оглядатаи; тебя как оголтелого охальника осуждали на отшиб. Тебя арестовывали утром, днем, вечером и ночью, везли в отдельных воронках и общих теплушках; тебя били, насиловали и пытали в околотках, отсылали в остроги и на острова, на канал и лесоповал; тебя осуждали, а после суда и следствия расстреливали по всей строгости закона мирного времени. Ты, одуревший и омертвелый, лежал оземь на обындевелых лагах у параши, над тобой измывались отморозки, тебе отшибали органы и память и даже охоту вспоминать. Октана охватывала тебя и трясла все кости в тебе, дыбом вставали волоса на тебе, а отпрыски твои и отпрыски твоих отпрысков безо всяких оснований мечтали о светлых городах и цветущих садах и оплакивали умершего вождя как отца родного на необъятных просторах отчизны.

 

все одно

все одно и то же

однородно дно

и на ржу похоже

 

Они объявляли осиротевшему отечеству официальную общепартийную оттепель. Они орали как ошалелые. Они слегка журили за отдельные отклонения и огрехи, но оправдывали в силу объективных обстоятельств. С обиняками и околичностями отпускали из острогов, реабилитировали уже отживших или еще только отживающих за отсутствием состава преступления, восстанавливали в отъемлемых правах и напоминали о неотъемлемых обязанностях. Они организовывали обустройство одухотворенного светлого бущего и обосновывали лишения в обрыдлом настоящем. Однако сами определяли, обретали и обладали в обилии. Они объедались и обпивались. Они жирнели пальцами и тучнели выей, покрывали лицо олеем и обкладывали туком лядвеи свои. И темя волосатое их косневело в беззакониях.

У тебя, огражденного и ограниченного, ничего не спрашивали. Тебя, отмалчивающегося и отмаливающегося, отдавали на откуп твоим же опорожненным иллюзиям и опростанным надеждам. Тебе и твоим обидчикам разрешали сообща обживать и обустраивать отечество. Тебя обязывали созидать очередную юдоль общественного опустения. Отечество оттаивало, отогревался и ты. Ты, обескураженный и ожидающий облегчения и ослабления, осмысливал и оживал. Тебя окружали обшныры, обступали обыскиватели, отслеживали, но не обрабатывали оглядатаи; тебя не обвиняли и не осуждали, но, ожидая дальнейших ордонансов, обневоливали и оболдахивали. Олеумный прах с неба все падал и падал, осыпая тебя, а отпрыски твои и отпрыски твоих отпрысков одушевленно спрашивали, опрятно слушали и даже иногда осторожно высказывались в определяемых отчизной пределах.

 

одно к одному

все одно

суметь самому

дунуть на дно

 

Они объявляли отечество в опасности. Они орали как ошпаренные. Без обиняков и околичностей призывали человека оборонять темное прошлое и светлое будущее. Оповещали о борьбе с идейными врагами. От твоего имени обосновывали, а затем отождествляли и обоюдничали. Они, одутловатые и оплывшие, обмеривали и обвешивали, обмызгивали и обмусоливали. А сами обладали и осваивались. Они жирнели пальцами и тучнели выей, покрывали лицо олеем и обкладывали туком лядвеи свои. И темя волосатое их косневело в беззакониях.

У тебя, огражденного и ограниченного, ничего не спрашивали. Тебя, отмалчивающегося и отмаливающегося, отдавали на откуп грядущим успехам и будущим достижениям. Отечество остужалось, и ты обмерзал. Тебя окружали обшныры, обступали обыскиватели, отслеживали и опять обрабаты­вали оглядатаи; тебя охмуряли и облапошивали; тебя обвиняли как отъявленного оглоеда и осуждали. Ты был как одинокий обессилевший овчар, бредущий лежа и не могущий лаять. Ты, обманутый и обиженный, оплакивал обеты и обещания. Отпрысков твоих за опрометчивый ответ и опасную оговорку отчисляли и отлучали; их отзывали куда следует, осуждали как надо и по всей строгости мирного времени отправляли в остроги и на острова, в обособленные зоны обезумья, а то и отсылали за пределы необъятных просторов отчизны.

 

все одно

все одно и то же

сук стук сукно окно

на стороне настороже

 

Они объявляли отечество в опасности. Они орали как обезумевшие. Без обиняков и околичностей призывали отстраивать общечеловеческое будущее, а также отвыкать, оправляться, очищаться и обеспечивать обществу человеческий облик. Оплазивые оглядатаи из особых отделов ожидали и не обрабатывали, но все равно отслеживали. Со путниками и ополичниками открывали общества и сообщества. От твоего имени отмахивали обдуманно и организованно; отчаянно обособляли, оформляли и отправляли со счетов на счета. Они, одутловатые и оплывшие опрокидни, обманывали и обкрадывали. Они жирнели пальцами и тучнели выей, покрывали лицо олеем и обкладывали туком лядвеи свои. И темя волосатое их косневело в беззакониях.

У тебя, огражденного и ограниченного, ничего не спрашивали. Тебя, отмалчивающегося и отмаливающегося, отдавали на откуп грядущему обилию и довольству. Тебе и твоим мучителям разрешали сообща отвечать за огрехи и ошибки, а также очищаться на облагораживание отечества. Тебя обязывали обустраиваться в омерзении общественного опустения и в оптимизме неведения. Отечество оттаивало, и ты отмокал и отогревался. Ты был как обмерший овцебык, отпущенный обходить вокруг огромного овощного огорода. Ты, обнадеженный и осмелевший, оживал и отвлекался. Отрадные отблески озаряли тебя, а отпрыски твои спрашивали, слушали и высказывались, а отпрыски твоих отпрысков открыто обсуждали и даже острословили по поводу необъятных пределов отчизны.

 

все одно

все одно и то же

чудно

в чуть чужой коже

 

Они ничего не объявляли и ни к чему не призывали. Они орали как остервенелые. Без обиняков и околичностей отменяли ориентиры и еще больше обкрадывали: обособляли, организовывали, оформляли и отсылали со счетов на счета. Они, оборотливые и ориентирующиеся, отсуживали, отторгали, отчуждали; от твоего имени оттесняли, оттирали и оттеняли. Оглядатаи из особых отделов ожидали и не обрабатывали, но все равно отслеживали. Сообща.

С опросчиками делали тебя ответчиком и отчуждали. Они отбирали все, что было, и даже то, чего не было. Они, осоловевшие и оплывшие охлынцы, отмазывали, откупали, откатывали и обогащались. Они жирнели пальцами и тучнели выей, покрывали лицо олеем и обкладывали туком лядвеи свои. И темя волосатое их косневело в беззакониях. Они, одиозные оборотни, теряли облик и принимали обличья; оказывались то обгорелым орангутаном, онанирующим на офигуры, то голоносым орнитоподом, то ослом-онагром в опалесцентном ореоле.

У тебя, огражденного и ограниченного, ничего не спрашивали. Тебя как обычно оттесняли и отстраняли; тебе давали номер в очереди. Тебя брала оторопь общераспространенного неведения. Тебя, оскуднелого и отощалого, искушали обладанием и прельщали обретением, а ты, неимущий и немощный, брел по земле-ожеледи, что не одаривала; тебя опаливал ветер и отмечала ржа. От тебя отщипывали каждый день, от тебя отслаивали каждую ночь. Ты, как ослепший в потемках, ощупью ходил в полдень меж трех осин и ораторствовал в овине, а отпрыски твои и отпрыски твоих отпрысков были как озлобленные обезьяны, огрызающиеся на оводов.

 

все одно

все нудней

и течет оно

между дней

и ночей

ты ничей

 

Они объявляли отечество в опасности и призывали к общечеловеческому гуманизму и общенациональному патриотизму. Они орали как оглашенные. Без обиняков и околичностей ожесточали. Отстраивали власть по вертикали, горизонтали и диагонали. Ответвляли империю в длину, ширину и глубину. Оптимально обеспечивали общенациональную идею, окучивая ее, как обруч или орало. Обдумывали гимн, стяг и герб. Опять окружали тебя осмотрщиками осочники, обрабатывали тебя особыми отделами. А сами, как обычно, обкрадывали и обворовывали: обособляли обособленное, оформляли оформленное и отправляли отправленное со счетов на счета. Они отбирали все, что было, все, чего не было, и даже то, чего быть не могло. От твоего имени об-ла­дали, все больше оттесняя, оттирая и оттеняя. Они жирнели пальцами и тучнели выей, покрывали лицо олеем и обкладывали туком лядвеи свои. И темя волосатое их косневело в беззакониях. Они, олицетворяющие и ознаменовавшие, обширяли чертоги и хранилища свои и увеличивали воскрилия одежд своих. Они, обмасленные и опойливые, любили предвозлежания на обильных пиршествах, председания в собраниях, приветствия и преклонения на сценах. Они, одиозные оборотни, теряли облик и принимали обличья; оказывались то обесцвеченным окапи с оловянным огузком, то обсклизнутым однорогим ориксом, то огромным окостенелым огурцом. Они оседали одесную, а ты ошуюю.

У тебя, огражденного и ограниченного, ничего не спрашивали. Тебя, отмалчивающегося и отмаливающегося, опускали в омут общественного обездолья. Тебя отождествляли с обрезком, обрывком, огрызком; тебя оставляли отвоевывать откосы и осколины под солнцем. Тебя, обывателя и остолопа, искушали обладанием и прельщали обретением, а ты, облинялый, и отступал огородами, что орошались не для тебя. От тебя откусывали каждый день, от тебя отгрызали каждую ночь. Тебя опаливал ветер, отмечала ржа, обуревала жажда. К отпрыскам твоим относились на общих основаниях, отроков твоих, осолдаченных, отправляли отважно окочуривать и окочуриваться,
а отрочиц твоих отпускали неограниченно обнажаться и продаваться как в пределах отчизны, так и вне оных.

 

все одно

всем дано

днем

или ночью

что-то прочное наворочено

что-то вечное

вот оно

 

Они объявляли отечество в опасности. Они орали как одержимые. Оглашали отчаянную борьбу с общенациональным бедствием и общемировым злом. Без обиняков и околичностей ожесточали ради оптимальной охраны отчизны. Организовывали оргбюро, оргкомитеты и прочие официозные организации для обессмысливания и оболванивания. Оттесняли и отстраняли, все больше обижали и все чаще отказывали. Отслеживали и обрабатывали. Они, осовремененные и обновленные особисты, опять начинали обвинять и осуждать, но не переставали обкрадывать: обособлять обособленное, оформлять оформленное и отправлять отправленное со счетов на счета. Они отбирали все, что было, все, чего не было, и даже то, чего быть не могло, но выдавалось ими за быть могущее. Они жирнели пальцами и тучнели выей, покрывали лицо олеем и обкладывали туком лядвеи свои. И темя волосатое их косневело в беззакониях.

Они раздавались в длину, ширину и глубину, отстраивая по вертикали, горизонтали и диагонали оплот и опору в округах и областях. Огромные объемы общепринятого отбирания они объясняли ортогональной оптимизацией и обосновывали законом отрицания отрицания. Оптимизировали они себе, а отрицали тебе; отрицали тебя и подобных тебе, отверженных и отринутых. Они объективизировали, опредмечивали и овеществляли. Они, олицетворяющие и ознаменовавшие, расширяли чертоги и хранилища свои и увеличивали воскрилия одежд своих на орхестрах. Любили обильные пиршества и отдохновения под опахалами рядом с ореадами и одалисками. Любили обожание и овации, отмечали себя на орифламмах и обелисках, отливали себе одиозных кумиров деревянных, бронзовых и каменных, окантованных обсидианом, ониксом и опалом. Одаривали себя от щедрот своих и определяли себя в олигархи. Они, обдувные и облыжные, опухали в осударевой особенности, они гнили в олимпийской отдаленности. Они, одиозные оборотни, теряли облик и принимали обличья; оказывались то опрелой ондатрой в овальных оплешинах, то огромным оцинкованным омаром с отростком олеандра в охвостье, то однокрылым опоссумом, однобоко обросшим овчиной. Они, облаченные и озолоченные, определяли, как тобой помыкать, и присылали к тебе одноклеточных опричников, преднамеренно чуждающихся мерцаний совести и не ощущающих от этого ни малейшего стеснения. Они, отмахивающиеся и отплевыва­ющиеся, отжимали из тебя соки, отдавливали мякоть и ожидали одобрения.

А ты, оскорбленный и осрамленный, и рта расширить не смел, лишь роптал тихо и плакал горько, и была земля твоя оскудевшая и реки обмелевшие притчею во языцех и осмеянием у народов. Шорох опадающего листа гнал тебя из дома, в трудах ты, одряхлевший и одрябнувший кожей, совокупно стенал и мучался вместе со всякими тварями. Ты, обтрепанный и обмызганный, ослабевал душой, отслаивался телом и отсыхал костью. Ты был как окольцованная онцилла, отбивающаяся от острозубых оцелотов. К отпрыскам твоим относились на общих основаниях: отроков твоих, осолдаченных, отправляли отважно окочуривать и окочуриваться, а отрочиц отвозили не­ограниченно обнажаться и отдаваться как в пределах отчизны, так и вне оных. Тебя, обшарпанного и ошарашенного, опаивали ячменной оковиткой и овсяной обливой — отравой аспидов; тебе отваливали очерствелые останки и остатки, отбросы и отстой, обкуски и объедки в блестящих обертках.
И мясо было не мясом, и рыба была не рыбой: ты ел и никак не мог унять голод. Ты опивался водой, отравленной органосилоксанами, и никак не мог утолить жажду, а затем, оплеванный и облеванный, брел в отсвете огней вдоль аляповатых отелей и особняков; под околесицу охолощенных отплясывающих обаев ты сходил с ума от того, что видели очи твои и слышали уши твои. Тебя, неимущего и немощного, обольщали обладанием и обретением. Тебя, отчаявшегося и отмаявшегося, обаивали играть и выигрывать. Ты, обезволенный и обездоленный, играл и проигрывал то, что у тебя было, и то, чего у тебя не было, и никак не мог отыграться. Тебе, обрюзглому и облезлому, обрисовывали отличную чужую жизнь-объявление там наверху, а твоя собственная обесцененная жизнь, жизнь-объект, болталась перед тобою здесь внизу, словно гуано в проруби. Тебя оболванивали и обескураживали оккультизмом и озоновыми отверстиями, описторхозом и онейроидной опио­манией, и ты ощущал себя отвлеченным остроготом или отстраненным ольмеком в отрогах ориньякских отложений. Ты искал отдушину, а обретал отек и одышку. Ты бежал без оглядки, как обгаженный олень, и не мог остановиться. Ты, ощупанный и ощипанный, обмерзал в омерзении общественного опустения, тебя одолевал озноб, и лишь пепел отчаяния отстукивал в твоем сердце: «О! О! О!» Тебя обирали и приглашали откупаться; тебе затыкали уши и призывали внимать, закрывали глаза и предлагали завидовать, затыкали рот и звали отдать голос. Ты, оцепеневший и как бы отсутствующий, околевал. И не было у тебя сил ни отогреться, ни очнуться, ни отрезветь, ни опохмелиться. От тебя откалывали каждый день, от тебя отламывали каждую ночь, и небо было, как железо в окисле, и земля, как медь
в окалине. Облака обволакивали солнце, и отдалялась обитель обетованная, и обреченно отворачивались оракулы. Ты, ослепший и оглохший, не оглядывался. Тебя, обалдуя и олуха, отождествляли с осколком, обмылком, оскребком; тебя отметали, как озубину, и отрыгивали, как оскомину. Ты был словно опостылый обглодыш, огарок, оплевок. Ты был словно обуза, однако в очках и с опытом отвержения. Но что ты, опытный оглузд, ощущал? Отрыв? Оцепенение? Осознавал ли ороговевшие образования в мозговых оболочках? Осмысливал онкологическую опухоль в отаре? Онтологию оскопленного овна? Обобществленной овцы? Опутанного осокой осьминога?

О чем ты вообще думал?

 

объегорили, объемелили, обкузьмили

обкорнали, обкургузили, окоротили

обескровили, обезглавили, обессмыслили

 

Определенная тебе вольность в объеме все уменьшалась и уменьшалась, уменьшается и уменьшается и отныне будет уменьшаться, пока не убудет, до тех пор, пока ты, одномерный и односторонний, отживаешь, то есть пока у тебя, опуевшего и охиздинелого, еще есть, что отчетливо отдавать (даже если это всего лишь обесцвеченный голос) и от чего откровенно отказываться (даже если это всего лишь обесцененное право).

У тебя никогда не спрашивали. Ни опрежь ни опосля. Не спросят и сейчас.

А они, то есть оно обло, озорно, огромно, стозевно и орет, все орет и орет…

 

 

 

 

Анастасия Скорикова

Цикл стихотворений (№ 6)

ЗА ЛУЧШИЙ ДЕБЮТ В "ЗВЕЗДЕ"

Павел Суслов

Деревянная ворона. Роман (№ 9—10)

ПРЕМИЯ ИМЕНИ
ГЕННАДИЯ ФЕДОРОВИЧА КОМАРОВА

Владимир Дроздов

Цикл стихотворений (№ 3),

книга избранных стихов «Рукописи» (СПб., 2023)

Подписка на журнал «Звезда» оформляется на территории РФ
по каталогам:

«Подписное агентство ПОЧТА РОССИИ»,
Полугодовой индекс — ПП686
«Объединенный каталог ПРЕССА РОССИИ. Подписка–2024»
Полугодовой индекс — 42215
ИНТЕРНЕТ-каталог «ПРЕССА ПО ПОДПИСКЕ» 2024/1
Полугодовой индекс — Э42215
«ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ» группы компаний «Урал-Пресс»
Полугодовой индекс — 70327
ПРЕССИНФОРМ» Периодические издания в Санкт-Петербурге
Полугодовой индекс — 70327
Для всех каталогов подписной индекс на год — 71767

В Москве свежие номера "Звезды" можно приобрести в книжном магазине "Фаланстер" по адресу Малый Гнездниковский переулок, 12/27

Михаил Толстой - Протяжная песня
Михаил Никитич Толстой – доктор физико-математических наук, организатор Конгрессов соотечественников 1991-1993 годов и международных научных конференций по истории русской эмиграции 2003-2022 годов, исследователь культурного наследия русской эмиграции ХХ века.
Книга «Протяжная песня» - это документальное детективное расследование подлинной биографии выдающегося хормейстера Василия Кибальчича, который стал знаменит в США созданием уникального Симфонического хора, но считался загадочной фигурой русского зарубежья.
Цена: 1500 руб.
Долгая жизнь поэта Льва Друскина
Это необычная книга. Это мозаика разнообразных текстов, которые в совокупности своей должны на небольшом пространстве дать представление о яркой личности и особенной судьбы поэта. Читателю предлагаются не только стихи Льва Друскина, но стихи, прокомментированные его вдовой, Лидией Друскиной, лучше, чем кто бы то ни было знающей, что стоит за каждой строкой. Читатель услышит голоса друзей поэта, в письмах, воспоминаниях, стихах, рассказывающих о драме гонений и эмиграции. Читатель войдет в счастливый и трагический мир талантливого поэта.
Цена: 300 руб.
Сергей Вольф - Некоторые основания для горя
Это третий поэтический сборник Сергея Вольфа – одного из лучших санкт-петербургских поэтов конца ХХ – начала XXI века. Основной корпус сборника, в который вошли стихи последних лет и избранные стихи из «Розовощекого павлина» подготовлен самим поэтом. Вторая часть, составленная по заметкам автора, - это в основном ранние стихи и экспромты, или, как называл их сам поэт, «трепливые стихи», но они придают творчеству Сергея Вольфа дополнительную окраску и подчеркивают трагизм его более поздних стихов. Предисловие Андрея Арьева.
Цена: 350 руб.
Ася Векслер - Что-нибудь на память
В восьмой книге Аси Векслер стихам и маленьким поэмам сопутствуют миниатюры к «Свитку Эстер» - у них один и тот же автор и общее время появления на свет: 2013-2022 годы.
Цена: 300 руб.
Вячеслав Вербин - Стихи
Вячеслав Вербин (Вячеслав Михайлович Дреер) – драматург, поэт, сценарист. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Ленинградского Малого театра оперы и балета, Ленинградской областной филармонии, заведующим редакционно-издательским отделом Ленинградского областного управления культуры, преподавал в Ленинградском государственном институте культуры и Музыкальном училище при Ленинградской государственной консерватории. Автор многочисленных пьес, кино-и телесценариев, либретто для опер и оперетт, произведений для детей, песен для театральных постановок и кинофильмов.
Цена: 500 руб.
Калле Каспер  - Да, я люблю, но не людей
В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» (2018) и «Ночь – мой божественный анклав» (2019). Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики.
Цена: 150 руб.
Лев Друскин  - У неба на виду
Жизнь и творчество Льва Друскина (1921-1990), одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака (своего первого учителя) и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры.
Цена: 250 руб.
Арсений Березин - Старый барабанщик
А.Б. Березин – физик, сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в 1952-1987 гг., занимался исследованиями в области физики плазмы по программе управляемого термоядерного синтеза. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В 1989-1991 гг. работал в Стэнфордском университете по проблеме конверсии военных технологий в гражданские.
Автор сборников рассказов «Пики-козыри (2007) и «Самоорганизация материи (2011), опубликованных издательством «Пушкинский фонд».
Цена: 250 руб.
Игорь Кузьмичев - Те, кого знал. Ленинградские силуэты
Литературный критик Игорь Сергеевич Кузьмичев – автор десятка книг, в их числе: «Писатель Арсеньев. Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». br> В новый сборник Игоря Кузьмичева включены статьи о ленинградских авторах, заявивших о себе во второй половине ХХ века, с которыми Игорь Кузьмичев сотрудничал и был хорошо знаком: об Олеге Базунове, Викторе Конецком, Андрее Битове, Викторе Голявкине, Александре Володине, Вадиме Шефнере, Александре Кушнере и Александре Панченко.
Цена: 300 руб.
Национальный книжный дистрибьютор
"Книжный Клуб 36.6"

Офис: Москва, Бакунинская ул., дом 71, строение 10
Проезд: метро "Бауманская", "Электрозаводская"
Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 245
Многоканальный телефон: +7 (495) 926- 45- 44
e-mail: club366@club366.ru
сайт: www.club366.ru

Почта России