ИСТОРИЧЕСКИЕ ЧТЕНИЯ
Валерий Сендеров
Устряловщина
Сдача и гибель русского мыслителя
Шел
последний год имперской России, когда на мыслительном небосклоне взошла звезда
Николая Устрялова. Вчерашний выпускник Московского университета, философ и
правовед, оставленный при альма-матер для приготовления к профессорскому
званию, выступил со статьями и лекциями о славянофильстве. Никто, разумеется,
не мог предвидеть тогда его дальнейшей судьбы. Ученый и публицист, видный
кадет; министр колчаковского правительства; беженец, «харбинский одиночка»;
возвращенец, сотрудник и автор центральных советских газет — расстрелянный как
японский шпион в 1937 году. Назвать такую судьбу уникальной? Наш современник
лишь плечами пожмет…
Но
воистину необыкновенна судьба устряловской политической философии.
Сменовеховства. Национал-большевизма. При статическом
рассмотрении эта философия однообразна и скучна. Но стоит вглядеться в ее
развитие, в постепенную трансформацию. Грустная и поучительная картина
предстанет перед нами. И вполне современная. Как это ни странно на первый
взгляд.
…Жизнь
в России быстро менялась в начале ХХ века, и с новой силой вспыхнули споры о
русских путях. Это значило — о путях государственности. Общество в западном
смысле (система дееспособных конструктивных
политических сил) у нас не сложилось; и лишь к государству обычно обращались
жаждущие обустроить страну. Взгляды их, конечно, не совпадали. Укрепить
монархию; даровать неограниченные свободы; созвать православный Собор;
«подморозить Россию»… Всего этого требовали от государства. Различны были
понятия взыскующих о добре; рефрен же обращений был одинаков. «Твори добро,
Великий Князь! Не то отнимется от тебя твое Царство!» — с Филофеевых времен
звучало над Россией.
Подход
молодого ученого оказался иным. «Нужно выбирать: или откровенный космополитизм
(будь то социалистический, будь то анархический, будь то религиозный), или
державная политика. Tertium non datur».1 Этот
современно звучащий тезис навсегда определит мировоззрение Устрялова. Пока же с
позиций провозглашенного универсального подхода исследователь анатомирует
мировоззрение славянофилов.
«Сперва Церковь — потом государство». Устрялов, конечно же,
резко отрицает этот хомяковский приоритет. Кошелевское «без Православия наш
народ — дрянь» вызывает лишь иронию. Славянофилы пишут
об универсализме самодержавия? «Грех гордыни!» — своеобразно ответствует
Устрялов. Забыли, проще говоря: всякая власть — Власть! Разделение властей,
деление власти на государственную и земскую? — чушь, разумеется: наш народ —
истово государственнический народ…
«Жизненные
испытания не подрывают веры в мировое призвание Родины, но изменяют взгляд на
формы его конкретного воплощения».2 Взгляды Николая Устрялова уже
сложились. 1916-й стоял пока на дворе. И вряд ли кто мог представить, что
взгляды эти вот-вот станут мировоззрением государства. Искренней религией
миллионов подданных; защитным убежищем для не уверовавших
до конца…
Лекции
в городах, выезды на фронт… Устрялов был очень активен, когда революционный вал
накатил на страну. Теперь уже не до лекций. Чудом
избежав ареста в Калуге, Устрялов бежит в Москву. Здесь вместе с другими
будущими сменовеховцами, молодыми кадетами Потехиным и Ключниковым, он начинает
издавать газету «Накануне». Многие тексты Устрялова производят странное
впечатление: словно под довольно плоской поверхностью бьется малозаметное
инородное ей течение. «„Диктатор“ идет, не звеня шпорами и не гремя саблею,
идет не с Дона, Кубани или Китая. Он идет „голубиною походкою“, „неслышною
поступью“… Он зреет в сердцах и недрах сознания, и неизвестны еще конкретные
формы его реального воплощения».3 Не с Дона и не с Кубани… Категорично
указывает завтрашний белый министр…
Голубиная
или нет походка у близкого будущего, — но лучше не задерживаться в Москве.
Бегство в красную Пермь, после ее падения — переезд в белый Омск. Ключников уже
здесь, министром иностранных дел Сибирского правительства. В правительство,
директором Пресс-бюро, вошел и Устрялов.
В
омской эпопее Устрялова есть один заслуживающий внимания эпизод: он
последовательно и активно агитировал за введение Колчаком абсолютной диктатуры.
Что ж, диктатура — частая и естественная форма власти в условиях гражданской
войны. Но для Устрялова-то вопрос стоял по-другому. Военные колеблются,
пытаются сохранить правовые формы — их побуждает к
решительности профессор-кадет… Право окончательно становится в глазах
Устрялова помехой, досадным балластом на государственном корабле. Эта позиция
облегчит юристу и правоведу принятие большевизма, позднее — полное подчинение
ему. И она же, грустно-ироническим образом, станет причиной гибели мыслителя…
Поражение
Колчака. Гражданская война идет к концу. Начинается эмиграция. Устрялов бежит
в Харбин, несколько его единомышленников оседают в городах Европы. Мысль
работает напряженно, пытается охватить и понять случившееся.
«В борьбе за Россию» — озаглавил Устрялов вышедший в Харбине в 1920-м сборник
своих статей. Осенью 1921-го борьба уже подытожена: в Праге выходит знаменитый
сборник «Смена вех».
В
«устряловском» сборнике много и других авторов: Ю. Потехин, Ю. Ключников, А.
Бобрищев-Пушкин, С. Чахотин… Эти имена практически не дожили до наших дней, и
пишущие о сборнике, включая А. И. Солженицына, подчас объявляют их
второстепенными. Но это неточно. Перед нами крепкие публицисты газетного плана:
пишут они плоско, четко, убедительно, доходчиво. Именно негуманитарная
интеллигенция — главный адресат «Смены вех». Простые и ясные доводы сборника
близки и понятны «спецам»: военным, инженерам,
экономистам.
Доводы
эти можно разделить на два класса. Первый: новая власть крепка и она продолжает
укрепляться. Другой русской государственности нет и не
предвидится. А посему долг патриота — безоговорочно сотрудничать с новой
властью.
К
этому с точки зрения устряловской философии ничего можно бы уже и не добавлять.
Власть крепка и еще укрепляется — чего ж, интересно, еще от нее хотеть?! Но
больно уж много чего «национальная» власть в стране натворила…
И во многих живы еще настроения, в цветаевском «Перекопе» обретшие
вечное бытие:
После всех: «Воздам
За Царя и Русь!»
Каково губам
Прошептать: «Сдаюсь!»?
Что
ж — в сборнике есть доводы и другого рода. Большевизм не только укрепляется. Он
еще и видоизменяется. Эволюционирует. И все мы призваны способствовать этой
эволюции.
Речь
идет, таким образом, о повторении Термидора. Тот, классический, Термидор
завершился явлением Наполеона. Великий полководец, главным делом своим он
считал создание Кодекса — твердой правовой основы жизни французов на все
времена. Но было бы странно, если б Устрялов с единомышленниками вспомнили об
этом: у них иные критерии величия страны. «…Русское влияние в Малой Азии,
Персии, а отчасти и в Индии, русские радиостанции и русские военные инструкторы
<…> в Афганистане — крупное историческое достижение России»4,
— захлебывается восторгами Ю. Потехин.
Сменовеховцы
все же знают, что творится на пространствах посылающей инструкторов в
Афганистан страны. Вымирающие деревни, поросшие травой города… Авторы
сменовеховского круга едины в отрицании хозяйственной системы большевизма.
Однако: «Коммунизм отрицает самые основы человеческой
хозяйственной деятельности. <…> Но коммунизм отрицал также начала
милитаризма. Это не помешало Советской власти, после некоторого периода шатаний
и колебаний, создать годную Армию. Можно ли утверждать, что <…> Советская
власть не сумеет осуществить „обуржуазивания“ хозяйствования?»5
Иными
cловами, хоть главное и в порядке — эволюция все-таки
необходима. В каком же направлении? Разумеется, в том, которое Устрялов вскоре
ясно обозначит как «фашистский цезаризм». Что ж, даже вариант муссолиниевского
типа был бы в те годы передышкой для несчастной страны. Но протираешь глаза,
видя, кого персонально прочат сменовеховцы в грядущие «собиратели России».
«Залогом будущей дружбы и согласия народов» сделаться суждено — товарищу
Сталину!6
Писано
это в 1921 году. Известные нам источники не выделяют этого — самого рокового
для России — круга сменовеховских идей. Свирепый этатизм — все-таки еще
абстракция. И первыми в русском политическом мышлении сменовеховцы
персонифицировали его. На глубинном, органическом уровне отождествились в их
философии — Государство и Вождь.
Но
вернемся к главным для своего времени кругам идей сборника. Первыми их оценили
Троцкий, Ленин, Сталин. Давно покончившие с разномыслием в России, большевики
сразу поняли: эти «оппоненты» им нужны. Абсолютно необходимы. Вожди не
обольщались, они прекрасно знали отношение интеллигенции к строю. Особенно
интеллигенции технической: «спецы» не балдели от
«скифства» и прочих «всемирных пожарищ». Можно заставить людей молчать, даже
кланяться революционным идолам. Но от специалистов требовалась искренняя
отдача, самоотверженный труд. Сменовеховство же было ключом к спецам. Единственным. Но безотказным. Пусть проникнутся
этим… как его… патриотизмом. Или просто махнут рукой: все равно нам всегда с
этой властью жить. А если мы еще и повлиять на нее можем… Многие
задачи сменовеховство помогло большевикам решить и на внешнем фронте. Да эти
фронты были подчас и неразделимы. «Спецы» необходимы
советской России — и десятки тысяч ценных работников сразу после выхода
сборника вернулись в страну.
Финансирование
сменовеховского движения проводилось Москвой открыто — зачем, собственно, было
его и скрывать.
После
выхода «Смены вех» издания нищей еще вчера просоветской эмиграции множатся как
грибы. Тотчас после выхода знакового сборника в Париже начал издаваться
одноименный журнал; политика этого редактируемого Юрием Ключниковым
двадцатичетырехстраничного ежесубботника определяется Политбюро. Позже
(1922—1924) журнал преобразован в газету «Накануне» (Берлин—Москва). Газета
имела литературное приложение, среди редакторов были Ю. Ключников, Ю. Потехин,
А. Толстой. Издание по-прежнему финансировалось и курировалось Политбюро,
теперь уже и Сталиным лично. Просоветские сменовеховские газеты и журналы
возникают в Софии и Риге, в Харбине, в Берлине; сменовеховство активно
пропагандируется и в «чужих» изданиях. Разрешенным оно оказывается и в давно
лишенной оппозиции советской стране. И не просто разрешенным. В Петрограде
начинает выходить сменовеховский журнал «Новая Россия» (редактор И. Лежнев, из
советских верхов). Сам сборник «Смена вех» издан в России многотысячным тиражом,
в государственной типографии. И — разошелся, имел успех.
При
всем этом сменовеховство сохраняет «позицию отстраненности»: да, мы «за», — но
и за эволюцию, и критикуем то, с чем не согласны. Очень удачен
в этом смысле оказался и устряловский термин «национал-большевизм». Но
пунктов несогласия становилось все меньше. Чаемая эволюция режима оборачивалась
быстрой эволюцией самого движения. Считается, что сменовеховство оживилось с
введением нэпа: вот он, все ближе, заветный Термидор… Но
так ли это? Мы писали уже о двойственности многих устряловских построений.
Трансформация большевизма — это, конечно, хорошо. И именно ее, в расчете на
читателя, и надо пропагандировать. А укрепление режима — сильного, уже
устоявшегося — разве не лучше? Сквозящее в статьях Устрялова сочувствие
подлинным ленинским планам вполне согласуется с целостной политической
философией вчерашнего кадета.
Но
будет там еще эволюция или нет — пока же сменовеховцы за добро платили добром. Что в конце концов для Запада русская периодика? Кто, кроме
эмигрантов, читает ее? Но среди сменовеховцев — рафинированная интеллигенция,
владеющая языками, со связями во влиятельных европейских кругах. Юрий
Ключников, например, — вчерашний представитель Омского правительства на
Версальской конференции. И сменовеховцы не теряют времени. Они активно
лоббируют советскую внешнюю политику, служат прикрытием для политики внутренней
— включая искусственный голод и политический террор.
Однако
воистину неоценимой оказалась прежде всего сама
идеология новых попутчиков Кремля.
Несдавшаяся,
отступившая с оружием в руках военная эмиграция объединилась в Русский
общевоинский союз. РОВС жил ожиданием «весеннего похода», близкого силового
освобождения страны: смутные слухи о грядущей высадке войск в
Крыму возникали подчас по обе стороны границы. Были ли надежды абсолютно
нереальны? Мы никогда не получим ответа на этот вопрос. Как, по-видимому, и на
возникающие подчас вопросы о Тухачевском, о возможных связях части
расстрелянных генералов и маршалов с русскими военными «на той стороне».
Выдумал Сталин военный заговор или «всего лишь» преувеличил его масштаб и
расправился с ним со стократным запасом прочности? У историков ответа нет.
Так
или иначе, режим считал РОВС серьезнейшим противником. Против Врангеля и его
соратников были брошены лучшие интеллектуальные кадры ГПУ. И результаты их
работы оказались блестящими. При туманных обстоятельствах (предполагают
отравление) умирает Врангель; похищен и убит его преемник — популярнейший
грозный Кутепов; эта же судьба постигла преемника Кутепова — генерала Миллера… В РОВСе активно действует «внутренняя линия» — целая армия
из чекистской агентуры.
Детективы
на этот сюжет были бы неправдоподобны: вчерашние корниловские офицеры, генералы
— работают на ЧК, крадут и убивают друзей? Продались Советам? Дело, конечно,
было не в продажности: вчерашние белые не продались, а купились. Купились на
неотразимые устряловские доводы: Великая Россия — теперь там! Вот и служи ей,
ничего не жалея! — Да, но все-таки… боевые друзья, мораль… — Э-э-э, господа…
была у нас мораль… А у них не было — вот и победили…
Но
это происходило уже потом. После уничтожения Кремлем последних попутчиков —
сменовеховцев. Яд устряловщины был уже впрыснут,
лошадиными дозами влит — и теперь сам собой разливался по венам. В попутчиках
же, даже таких, власть к 1924 году окончательно перестает нуждаться.
Финансирование изданий сворачивается, а внутри страны движение просто попадает
под запрет.
Все
это, впрочем, происходит не сразу: сменовеховцам дают, как говорится, время
подумать. И выводы их вполне прогнозируемы. Интеллигенция эволюционирует: от
«тактики отстраненности» переходит к полному подчинению Кремлю. Многие
сменовеховцы принимают советское подданство.
В
их числе и Николай Устрялов. Но эволюция его еще не завершена: жизнь в Харбине
оставляет советскому гражданину некоторые степени свободы. Летом 1925-го он
совершает поездку в Москву. С глубоким и полным удовлетворением Устрялов
констатирует: советский патриотизм окончательно сменяет патриотизм русский.
Другой вывод из путешествия широко обнародован не был: служащий КВЖД решает не
возвращаться в страну.
Но
время идет. «Национальная власть» борзеет — и подданные цепенеют перед ней. К
тридцатым годам лидер сменовеховства отказывается от своей идеологии. Зачем в самом деле какой-то особый «национал-большевизм»?
«Сталин, — пишет теперь Устрялов, — типичный национал-большевик».7 Все просто. Все
ясно.
1935-й.
КВЖД продана Маньчжурии. Устрялов возвращается в СССР. Мог ли он не понимать,
что его ждет? А тысячи других возвращенцев — могли ли? Да и выбор у вчерашнего
сменовеховца невелик. На Западе его ждет нищета и неустроенность, полная
изоляция; со стороны несдавшихся эмигрантов — презрение и бойкот.
В
Москве товарищ Устрялов не занимал высоких должностей; может,
крохотный шанс уцелеть у него и был. Но остатки «позиции отстраненности»
подвели правоведа: на принятие сталинской конституции он откликнулся статьей. К
чему конституции, когда все и так хорошо! Уже название статьи — «Рецидив права»
— звучало непереносимой крамолой.
Рецидива
не последовало. И, может быть, лишь перед смертью Николай Васильевич понял,
сколь полно осуществился в СССР его государственный идеал.
Ну
а теперь о главном вопросе. Чтобы поставить его, и написана, собственно, эта
статья.
Устряловщина
стала нашей философией — это не имеющий подобия в современном нам мире этатизм.
А этатизм и сталинолюбие в России неразделимы.
Попробуйте, в самом деле, найти более чистое, более идеальное, чем Сталин,
воплощение идеала самодовлеющей государственной власти! Мы так привыкли к
проповедуемому на всех углах этатизму, что нам просто нечего на него возразить.
Лишь две ущербные позиции существуют в обществе. Одни поддакивают — кто с
энтузиазмом, кто довольно вяло. Но и эти последние соглашаются: и правда,
можно ли Родину не любить? Другие отплевываются: а ну ее совсем, эту Родину. Я
человек, я личность — и точка. И забыты, при всей нашей моде на правизну,
великие слова Константина Леонтьева: «Я не понимаю французов, которые умеют любить всякую Францию и всякой Франции служить… Я желаю,
чтобы отчизна моя достойна была моего уважения, и Россию всякую <…> я
могу разве по принуждению выносить».
Примеров
чистого этатизма в нашей истории очень немного. Зато они выразительны: Иван
Грозный и Сталин. А потому истинная, правильная история для многих и
ограничивается эпохами этих вождей. С предпочтением последнего,
разумеется.
Понять
бы это нашим верховным десталинизаторам. Кивающим на Ивана Ильина. Но воспитанным, вольно или
невольно, Николаем Устряловым.
1 Н. Устрялов. К вопросу о
русском империализме // Проблемы Великой России. № 15. 15 (28) октября 1916 г.
С. 3.
2 Н. Устрялов.
Национальная проблема у первых славянофилов // Русская мысль. Книга X. 1916 г.
С. 19.
3 Н. Устрялов. Мнимый
тупик // Накануне. №2. 14 (1) апреля 1918 г. С. 6.
4 Смена вех. Цит. по: Н.
Мещеряков. Новые вехи (о сборнике «Смена вех») // Красная новь. 1921. № 3. С.
270.
5 П. Н. Савицкий. Письмо
П. Струве от 5 ноября 1921 г. — В кн.: «Континент Евразия». М., 1997.
6 Смена вех. 1921. № 6.
Цит. по: М. Агурский. Идеология национал-большевизма.
http://historik.ru/books/item/f00/s00/z0000026/st017.shtml.
7 См.: О. А.Воробьев.
«Политическая эмиграция — не наш путь». Письма Н. В. Устрялова Г. Н. Дикому. 1930—1935 гг. // Исторический архив. Москва. № 1—3.
1999.
| |
|
|
Подписка на журнал «Звезда» оформляется на территории РФ по каталогам:
«Подписное агентство ПОЧТА РОССИИ»,
Полугодовой индекс — ПП686
«Объединенный каталог ПРЕССА РОССИИ. Подписка–2022»
Полугодовой индекс — 42215
ИНТЕРНЕТ-каталог «ПРЕССА ПО ПОДПИСКЕ» 2022/1
Полугодовой индекс — Э42215
«ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ» группы компаний «Урал-Пресс»
Полугодовой индекс — 70327
Для всех каталогов подписной индекс на год — 71767
|
В Москве свежие номера "Звезды" можно приобрести в книжном магазине "Фаланстер" по адресу Малый Гнездниковский переулок, 12/27
Новые книги издательства "Журнал «Звезда»": |
В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» (2018) и «Ночь – мой божественный анклав» (2019). Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики.
Цена: 150 руб.
Жизнь и творчество Льва Друскина (1921-1990), одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака (своего первого учителя) и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры.
Цена: 250 руб.

А.Б. Березин – физик, сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в 1952-1987 гг., занимался исследованиями в области физики плазмы по программе управляемого термоядерного синтеза. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В 1989-1991 гг. работал в Стэнфордском университете по проблеме конверсии военных технологий в гражданские.
Автор сборников рассказов «Пики-козыри (2007) и «Самоорганизация материи (2011), опубликованных издательством «Пушкинский фонд».
Цена: 250 руб.

Литературный критик Игорь Сергеевич Кузьмичев – автор десятка книг, в их числе: «Писатель Арсеньев. Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». br>
В новый сборник Игоря Кузьмичева включены статьи о ленинградских авторах, заявивших о себе во второй половине ХХ века, с которыми Игорь Кузьмичев сотрудничал и был хорошо знаком: об Олеге Базунове, Викторе Конецком, Андрее Битове, Викторе Голявкине, Александре Володине, Вадиме Шефнере, Александре Кушнере и Александре Панченко.
Цена: 300 руб.

В книге впервые публикуются стихотворения Алексея Пурина 1976-1989 годов.
Алексей Арнольдович Пурин (1955, Ленинград) — поэт, эссеист, переводчик.
С 1989 г. заведует отделом поэзии, а с 2002 г. также и отделом критики петербургского журнала «Звезда». В 1995–2009 гг. соредактор литературного альманаха «Urbi»
(Нижний Новгород — Прага — С.-Петербург; вышли в свет шестьдесят два выпуска).
Автор двух десятков стихотворных сборников (включая переиздания) и трех книг
эссеистики. Переводит голландских (в соавторстве с И. М. Михайловой) и немецких
поэтов, вышли в свет шесть книг переводов. Лауреат премий «Северная Пальмира»
(1996, 2002), «Честь и свобода» (1999), журналов «Новый мир» (2014) и «Нева» (2014).
Участник 32-го ежегодного Международного поэтического фестиваля в Роттердаме
(2001) и др. форумов. Произведения печатались в переводах на английский, голландский, итальянский, литовский, немецкий, польский, румынский, украинский,
французский и чешский, в т. ч. в представительных антологиях.
Цена: 130 руб.

Михаил Петрович Петров, доктор физико-математических наук, профессор, занимается исследованиями в области управляемого термоядерного синтеза, главный научный сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе. Лауреат двух Государственных премий СССР. В 1990 – 2000 работал приглашенным профессором в лабораториях по исследованию управляемого термоядерного синтеза в Мюнхене (ФРГ), Оксфорде (Великобритания) и Принстоне (США), Научный руководитель работ по участию ФТИ в создании Международного термоядерного реактора.
В книге «Огонь небесный» отражен незаурядный опыт не только крупного ученого, но и писателя, начинавшего литературный путь еще в начале шестидесятых. В нее вошли рассказы тех лет, воспоминания о научной работе в Англии и США, о дружбе с Иосифом Бродским, кинорежиссером Ильей Авербахом и другими незаурядными людьми ленинградской культуры.
Цена: 300 руб.

Мириам Гамбурд - известный израильский скульптор и рисовальщик, эссеист, доцент Академии искусств Бецалель в Иерусалиме, автор первого в истории книгопечатания альбома иллюстраций к эротическим отрывкам из Талмуда "Грех прекрасен содержанием. Любовь и "мерзость" в Талмуде Мидрашах и других священных еврейских книгах".
"Гаргулья" - собрание прозы художника, чей глаз точен, образы ярки, композиция крепка, суждения неожиданны и парадоксальны. Книга обладает всеми качествами, привлекающими непраздного читателя.
Цена: 400 руб.
Калле Каспер (род. в 1952 г.) — эстонский поэт,
прозаик, драматург, автор пяти стихотворных книг
и нескольких романов, в том числе эпопеи «Буриданы»
в восьми томах и романа «Чудо», написанного
на русском. В переводе на русский язык вышла
книга стихов «Песни Орфея» (СПб., 2017).
Алексей Пурин (род. в 1955 г.) — русский поэт, эссеист,
переводчик, автор семи стихотворных книг, трех книг
эссеистики и шести книг переводов.
Цена: 130 руб.

Алексей Арнольдович Пурин (1955, Ленинград) — поэт, эссеист, переводчик.
С 1989 г. заведует отделом поэзии, а с 2002 г. также и отделом критики петербургского журнала «Звезда». В 1995–2009 гг. соредактор литературного альманаха «Urbi»
(Нижний Новгород — Прага — С.-Петербург; вышли в свет шестьдесят два выпуска).
Автор двух десятков стихотворных сборников (включая переиздания) и трех книг
эссеистики. Переводит голландских (в соавторстве с И. М. Михайловой) и немецких
поэтов, вышли в свет шесть книг переводов. Лауреат премий «Северная Пальмира»
(1996, 2002), «Честь и свобода» (1999), журналов «Новый мир» (2014) и «Нева» (2014).
Участник 32-го ежегодного Международного поэтического фестиваля в Роттердаме
(2001) и др. форумов. Произведения печатались в переводах на английский, голландский, итальянский, литовский, немецкий, польский, румынский, украинский,
французский и чешский, в т. ч. в представительных антологиях.
В книге впервые публикуются ранние стихотворения автора.
Цена: 130 руб.

Эта книга посвящена одному из творцов «серебряного века», авангардному преобразователю отечественной сцены, режиссеру, драматургу, теоретику и историку театра Николаю Николаевичу Евреинову (1879-1953). Она написана его братом, доктором технических наук, профессором Владимиром Николаевичем Евреиновым (1880-1962), известным ученым в области гидравлики и гидротехники. После смерти брата в Париже он принялся за его жизнеописание, над которым работал практически до своей кончины. Воспоминания посвящены доэмигрантскому периоду жизни Николая Евреинова, навсегда покинувшего Россию в 1925 году. До этого времени общение братьев было постоянным и часто происходило именно у Владимира, так как он из всех четверых братьев и сестер Евреиновых оставался жить с матерью, и его дом являлся притягательным центром близким к семье людей, в том числе друзей Николая Николаевича - Ю. Анненкова, Д. Бурлюка, В.Каменского, Н. Кульбина, В. Корчагиной-Алексан-дровской, Л. Андреева, М. Бабенчикова и многих других. В семье Евреиновых бережно сохранились документы, фотографии, письма того времени. Они нашли органичное место в качестве иллюстраций, украшающих настоящую книгу. Все они взяты из домашнего архива Евреиновых-Никитиных в С.-Петербурге. Большая их часть публикуется впервые.
Цена: 2000 руб.

Книга Леонида Штакельберга «Пасынки поздней империи» состоит из одной большой повести под таким же названием и нескольких документальных в основе рассказов-очерков «Призывный гул стадиона», «Камчатка», «Че», «Отец». Проза Штакельберга столь же своеобразна, сколь своеобразным и незабываемым был сам автор, замечательный рассказчик. Повесть «пасынки поздней империи» рассказывает о трудной работе ленинградских шоферов такси, о их пассажирах, о городе, увиденном из окна машины.
«Призывный гул стадиона» - рассказ-очерк-воспоминание о ленинградских спортсменах, с которыми Штакельбергу довелось встречаться. Очерк «Отец» - подробный и любовный рассказ об отце, научном сотруднике Института имени Лесгафта, получившем смертельное ранение на Ленинградском фронте.
Цена: 350 руб.
Круглый стол «Власть слова и слово власти» посвящен одному из самых драматических социокультурных событий послевоенного времени – Постановлению Оргбюро ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» 1946 г.
Цена: 100 руб.
На сайте «Издательство "Пушкинского фонда"»
Национальный книжный дистрибьютор "Книжный Клуб 36.6"
Офис: Москва, Бакунинская ул., дом 71, строение 10
Проезд: метро "Бауманская", "Электрозаводская"
Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 245
Многоканальный телефон: +7 (495) 926- 45- 44
e-mail: club366@club366.ru
сайт: www.club366.ru
|