ПОЭЗИЯ И ПРОЗА
Нина
КАТЕРЛИ
Чужой дедушка и рыба
Нельма
Это озеро находится в центральной части России.
Кругом леса, заброшенные деревни, незасеянные поля. Народ здесь появляется
редко. Разве иногда заедут на машине туристы, выпьют на берегу, покидают в воду
бутылки, а если тепло, искупаются в озере. И умчатся дальше на каком-нибудь
джипе, к себе в обитаемые места. И опять на озере и вокруг застынет тишина.
Озеро совсем маленькое, у него и названия нет, круглое, как тарелка, вдоль
берегов разросся камыш, в середине кувшинки. Рыба там с недавних пор не
водится. Туристы, веселые парни, примчавшиеся издалека, аж
с самого Рублевского шоссе, как-то попробовали закинуть удочки, да ничего не
поймали и кинули со злости
в воду гранату. Они у себя там, на Рублевке, что хочешь
могут достать, не то что несчастную гранату.
Вот забросили они ее в самый центр озера, и вода
встала дыбом. А когда наконец улеглась, то все ерши,
окуни и караси, что там жили, плавали на воде брюхом кверху, оглушенные. Парни
повылавливали их сачком, развели на берегу костер, сварили уху, выпили,
закусили и уехали, разбросав по поляне битые бутылки.
И стало озеро мертвым. Только одна-единственная рыба Нельма уцелела, взрывом ее
затолкало в камыши, там она, оглушенная, и лежала довольно долго, постепенно
приходя в себя. Да так и не пришла до конца, плавала как-то на боку и ничего не
соображала. Даже не помнила, что нужно есть. Голода не чувствовала, вообще
ничего не чувствовала.
Но однажды вдруг ткнулась носом в крючок, и
что-то забрезжило в голове: мол, встречались ей когда-то в
прежней жизни такие крючки и она ухитрялась отгрызать хвосты у червяков,
которые были на них насажены. А чаще питалась личинками насекомых, она же была
совсем молодой рыбой, хищницей стать не успела. Да и в озеро это заплыла
случайно, по глупости. Впадал туда ручеек, да пересох за лето, и осталась
Нельма взаперти, а тут как раз эти — с гранатой.
Взяла она крючок в рот и задумалась: что
дальше-то? Никакого червяка на нем не было. А пока она медленно думала,
распахнув пасть, крючок провалился ей в горло и намертво вцепился во что-то
внутри. Стало больно, но рыба не испугалась — чувствовать боль лучше, чем не
чувствовать ничего. И она поплыла дальше, все так же, на боку и с разинутым ртом.
Но откуда в заброшенном озере взялся крючок,
спросите вы. Да откуда угодно. Те же туристы с гранатой бросили бесполезную для
них удочку или еще кто-нибудь — так или иначе, случилось это давно, потому что
осталось от удочки только леска и ржавый крючок.
Как-то раз мимо озера проходил человек,
забредший из дальней деревни, куда приезжал летом в заколоченный дом отдохнуть.
Он любил одиночество, тишину и природу, пустая деревня его не смущала, и
бояться ему было нечего, не возил он с собой ничего ценного, даже семью не
брал. А сам был совсем не из пугливых. И вот вышел он
из леса, остановился на берегу и залюбовался синим
прозрачным озером, синим небом, белыми лилиями на воде. Подумал: вот нарвать бы
этих лилий для внучки. Только внучка ждала его далеко в городе, а сам он еще не
был стариком, ведь становиться дедушкой вовсе не обязательно в глубокой
старости.
Он смотрел на озеро, на лес вдали, на толстые
облака, плывущие по небу, и захотелось ему все это нарисовать. Он всегда брал с
собой на прогулки не фотоаппарат, а блокнот и мягкий карандаш, потому что в
рисунок можно вложить что-то свое. А фотография — она и есть фотография. Не
живая.
Нашел наш чужой дедушка
подходящий пенек, а сперва подошел к самому краю берега, потрогал прохладную
воду, умыл лицо — все-таки издалека пришел, устал с дороги. По пути к воде не заметил,
что наступил подошвой на кусочек смолы, а когда умывался, тоже не заметил, как
к этой смоле пристал кончик лески, на которой раньше болтался крючок,
проглоченный теперь рыбой Нельмой. И стоило ему шагнуть, как крючок этот
дернулся и уже намертво впился в рыбу, разодрав ей все до самого сердца. Стало
больно. Боль была острой и непривычной, но заставила очнуться, прийти наконец в себя, перевернуться с боку на живот и
плыть, как положено рыбам. И тут наша Нельма окончательно очнулась, увидела
вокруг зеленовато-голубую воду, водоросли, стебли кувшинок. И подумала: «А
пускай больно! Зато я живая!»
Тем временем художник — назовем его теперь так —
не сидел на пне неподвижно, он вставал, чтобы размять ноги, иногда даже прогуливался
по берегу. И это каждый раз заставляло рыбу вздрагивать от боли. Крючок
впивался все глубже, из раны ручьем текла кровь. И вот что странно: кровь была
ярко-красной и обжигала, а ведь у рыб, как всем известно, горячей крови не
бывает. Но мы же в сказке, где все возможно.
Но рыба-то не знала, что она — в сказке. Ее это
все удивляло, и она сквозь боль думала: что же это с ней такое? Почему оно,
и как называется? И не могла найти ответа, а найдя… Пусть
уж это останется ее секретом, что она почувствовала, найдя ответ на свои
вопросы.
День клонился к вечеру, когда художник стал
собираться домой. Встал, еще раз дернув леску, сложил свои вещи в рюкзак,
достал свитер — становилось прохладно. И тут только заметил ее, приставшую к
подошве. Дернул, но леска приклеилась крепко, дернул сильнее, изо всех сил. А
крючок, вцепившийся в рыбье сердце, вырвал его и поплыл в глубь озера. Художник
ушел домой.
А рыба? Что же с ней стало? Рыба, естественно,
умерла. Никто не научился еще жить с вырванным сердцем, ни люди, ни рыбы.
И она всплыла кверху брюхом, как положено,
полежала на поверхности озера, поздним вечером подул ветер, и ее отнесло в
камыши. Там она и осталась лежать. Мертвые глаза выклевали птицы, тело со
временем обглодают прожорливые головастики.
Но вот что удивительно: озеро постепенно теплеет
и меняет цвет. Сперва появились красные прожилки, а
затем вода сделалась прозрачной. Если так пойдет, к будущему лету оживет
ручеек, и тогда здесь снова будут жить ерши, караси, да мало ли кто еще.
