ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Галина  Гампер

*  *  *

                    Моему деду Михаилу Мансурову

Свет из храма Святой Магдалины
Освящает холмы и долины,
Звоны — птиц поднимают с дерев.
Тень мелькнет, раздувая кадило,
Чтоб цветенье лугов восходило
Ввысь, в небесно-эмалевый неф.
Тень бегуча, порой многокрыла,
Вот уж епитрахилью накрыла
Все и вся. Убиенный мой дед
В этом храме служил иереем,
Это тень его, тронув елеем
Лоб мой, нехотя сходит на нет.

*  *  *

В намордник, в решетку глухую,
Вслепую, комочком в тупик...
Я жизнь проиграла всухую,
И вдруг ниоткуда возник
Цветок предзакатный лиловый,
Напомнивший детство бодяг,
Такой остролистый, суровый —
Предвестник, предчувствие, знак
Того, что случится. Случилось.
Тот свет мой расплылся бельмом,
А был ведь дарован как милость,
И я была счастлива в нем.

*  *  *

В крылатке рваной тучи мчался смерч
И гнул стволы, и заголял подолы
Дрожащим кронам, и белесоголым
Казался лес, ничком готовый лечь.
Тьма шла с залива дождевой стеной.
В ней вдруг являлся Иоанн Кронштадтский.
Святой ступал по водам, Божьей, братской
Любовью к нам сиял за пеленой.

*  *  *

Время рушилось в яму,
Чтоб безвременьем стать.
Хоронила я маму
И опять, и опять —
То ли сон, то ли морок —
Что ни ночь, хороню
Снега мартовский спорок,
С поля сняв, сохраню.

Вот и Павловск холмистый,
Луг широкий и храм
Магдалины пречистой.
Ты, крещеная там,
В том же храме отпета.
Так замкнувшийся круг —
Знак посмертного света
Или длящихся мук.

Розовый куст

Сперва обоняньем, а зреньем потом,
И все же неверие следом.
Под розовым я пробудилась кустом,
И чудо топорщилось бредом.

Кривилось пространство, и пол с потолком
Почти образовывал угол.
Рисунок обоев мне был незнаком,
Пестрел очертаньями пугал.

И мебель свои все меняла места
В какой-то беззвучной кадрили,
И розами вдруг так пахнуло с куста,
Очнувшись, я вспомнила — жили

Когда-то мы в розовом этом саду,
За ним в подсознанье ныряю,
К кустам припадая, по саду бреду
И кровь на щеке вытираю.

*  *  *

Теория невероятности —

Мой знак, и мне легко под ним.

Что год? Он канет в невозвратности,

Мы лишь осколки сохраним.

Пусть наши лица в них туманятся,

Огни тускнеют не спеша,

Останутся гримасы памяти,

Как росчерки карандаша.