НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ
Романа
Петри
Рейс на Санкт-Петербург
Самолетом он не летал никогда. Никогда он не поднимался в
воздух, потому что страшно боялся. Он всегда думал, что если когда-нибудь и
решится полететь, то на короткое расстояние, в общем, только чтобы попробовать.
А сейчас вот садится в самолет в аэропорту Фьюмичино;
он опустился в кресло, пристегнул ремни и стал вслушиваться в мощный рев
мотора. Сильный шум не давал ему думать, и ему казалось, что вместо мыслей в
голове теперь крутятся эти двигатели, сотрясают воздух за бортом, взбивают его
в густую массу, обволакивающую стальные крылья самолета. Он сказал стюардессе,
что летит впервые в жизни, сказал еле слышно, но не
потому что у него пропал голос, а чтобы не мешать шуму моторов, ведь малейшая
помеха может расстроить хрупкую слаженность их работы. Все дело в соблюдении тишины. Чем больше
молчать, думал он, тем спокойнее будут набирать силу двигатели. «Это мой первый
полет», — сказал он стюардессе, — и я немного побаиваюсь». Стюардесса что-то
быстро объяснила своей коллеге и села рядом с ним. «Вам повезло, — сказала она,
— соседнее место не занято, так что я могу быть рядом с вами во время взлета.
Он ответил ей благодарным взглядом испуганного человека, а она ласково взяла
его руку в свою. «Держитесь за меня крепче, не
смущайтесь, — сказала она.— Закройте глаза и думайте о чем-нибудь очень
хорошем. Если вы отважились лететь самолетом, то, наверное, ради чего-то
хорошего? Вот об этом и думайте».
Тогда он закрыл глаза и увидел лицо Анастасии, ее белую кожу,
нос с чуть заметной горбинкой, высокие скулы, услышал ее голос, абсолютно
правильную итальянскую речь с почти неуловимым русским акцентом. Припомнил отдельные фразы, предложения без единой
грамматической ошибки и вспомнил, как сказал ей однажды: ты говоришь
по-итальянски лучше меня, — а она рассмеялась в ответ, обнажив идеально ровные
зубы, ее верхняя губа при этом слегка вздернулась, тонкая кожа еще больше
натянулась и стала почти прозрачной.
Самолет начал разбегаться по взлетной полосе, и его плечи
вдавило в спинку кресла. Лицо Анастасии мгновенно исчезло, оно осталось там,
позади, где самолет замер перед тем, как включить двигатели на полную мощность.
Лицо почти что силой отобрали у него, будто он не
сумел его удержать.
Ощутив миг, когда самолет всей масссой
оторвался от земли, он сосредоточил свое внимание на подъеме и силился теперь
не просто не размыкать век, как делал до сих пор, но полностью замкнуться в
себе, чтобы весить как можно меньше. Становясь более легким, каким он,
несомненно, стал сейчас, он помогал самолету удерживаться в воздухе и не
рухнуть в бездну.
Теперь, когда лицо Анастасии осталось на взлетной полосе
римского аэропорта, он попытался хотя бы представить себе Санкт-Петербург, куда
направлялся. Что он может знать об этом далеком городе, если всегда ездил
только туда, куда можно было быстро добраться на машине или на поезде. С
молодых лет все ему казалось бесконечно далеким. Россия. Если ему удастся в
течение нескольких часов сохранить легкость и не дать самолету упасть, он
увидит Россию. Ну, конечно, не зря же он старается сохранять легкость.
Наверное, и другие пассажиры думают о том же и только
с виду кажутся беспечными, якобы занятые чтением или ожиданием обеда. Поглощать
пищу в самолете, что за безумная идея! Увеличивать свой вес во время полета,
когда нужно быть совсем воздушными. Будь его воля, он выбросил бы за борт все
эти припасы в металлических контейнерах — ненужный и опасный груз. Мне же
нужно попасть в Санкт-Петербург, думал он. Так давайте же будем легкими, все
как один!
Он слегка стиснул руку стюардессы и почувствовал ответное
пожатие. «Все в порядке?» — спросила она. «Интересно, что это за город,
Санкт-Петербург?» — ответил он, чуть приоткрыв глаза. «Я и сама там
никогда не была, — сказала стюардесса почти извиняющимся тоном. —
Говорят, это очень красивый город, может, даже красивее Москвы, а Москва
считается очень красивой. Петербург называют белым, вы слыхали
об этом? По-моему, его строили итальянские каменщики, кажется, венецианцы, это
город каналов и мостов. Там есть река, кажется, даже две. И море есть. Вам
должно понравиться».
Белый, как кожа Анастасии, город. Никогда в жизни у него не было
женщины с такой белой кожей. Белизна России, подумал он. Первый раз, когда он
увидел ее обнаженной в своей постели, он сразу подумал о снеге и поежился от
холода. Но потом, когда прикоснулся к ней, то понял, что на самом-то деле она
горячая, хотя и казалась вылепленной из снега и, точно снег, растаяла в его
объятьях.
Он вспомнил, как еще мальчиком смотрел фильм Лукино
Висконти «Белые ночи». То была история женщины,
которая каждую ночь, на морозе, ждала одного человека, и каждую ночь тот все не
приходил. Сюжет простой. Человек уехал и обещал вернуться, а сам не
возвращается. Но та женщина все равно ждет его, наивная и простодушная, как
всякая женщина, умеющая любить по-настоящему, в глазах — ожидание и удивление:
почему он появляется только в ее воображении. Потом за ней
начинает ухаживать другой, такой же, как она, но только мужчина; в общем, тот
тип мужчины, который способен растрогать и взволновать, но не влюбить в себя,
потому что женщины влюбляются в тех, кто не разговаривает и никогда ничего не
объясняет, уезжает далеко-далеко, обещает вернуться, но никогда не говорит
точно, когда. Он очень переживал за того другого, открытого и
беззащитного, он так старался смягчить ее разлуку с любимым и в то же время так
хотел добиться ее расположения. Той женщине надо было просто подумать, сложить
два и два. Но разве умеют думать влюбленные женщины? Потом вдруг неожиданно
возвращается тот. Он появляется на мосту как раз в тот момент, когда она уже ни
на что не надеется и почти пообещала другому, что
когда-нибудь, кто знает, если она сумеет забыть... Он сидел в кино, жуя
миндальное печенье, и чуть было не крикнул той женщине: «Да брось ты его,
неужели непонятно, если он уехал один раз, то уедет снова, и в этот раз, возможно,
уже насовсем». Она колеблется, видно, что колеблется,
но потом, в конце концов, бежит навстречу тому мужчине, который вернулся, а тот
другой, мягкий и застенчивый влюбленный, готовый дать ей нормальную спокойную
жизнь, уходит в одиночестве, поглаживая собачонку. Уходит по заснеженной
петербургской улице, а кругом только снег и больше ничего.
Он был единственным, кто не ел в самолете. Другие уже повставали
со своих мест, переговаривались через проход, покупали дорогие сувениры,
которые должны бы стоить поменьше, но стоили очень дорого. Теперь, наверное,
уже скоро. Какое-то время они уже летели над снегами. Стюардесса отлучилась,
оставив его одного, а он даже не заметил этого. Каждый раз, проходя мимо, она
улыбается ему и спрашивает, как дела и не нужно ли ему чего-нибудь. Ему
кажется, что он почти забыл о своем страхе. Он смотрит в иллюминатор и видит
сияющее, освещенное солнцем небо, какого никогда не видел прежде. Он думает.
Начинает растирать себя руками, словно продрог от воображаемого холода. Читает
появившуюся на табло надпись, что самолет приземлится через двадцать минут.
Думает. Здорово у него это получилось. Россия. Петербург, белый город белых
ночей. Кино. Он ощущает себя уже там, на месте. И приходит в неописуемый
восторг. «Попадая в Россию, в сущности, все мы становимся немножко доктором
Живаго», — произносит он вслух. Два господина откладывают свои газеты и с
удивлением смотрят на него. Какую же глупость он сморозил.
Почему он так сказал? И только стюардесса продолжает улыбаться ему, но это ее
работа, за свою любезность она деньги получает. Один из двоих, покачав головой,
снова принимается читать газету. Наверное, решил, что окружающий мир — скопище сумасшедших.
Ему хочется оправдаться и объяснить, что он летит первый раз в
жизни, как ему было страшно всю дорогу и как он подавлял
этот страх, ничего не ел, не двигался и почти не дышал на протяжении всего
рейса. В сущности, в том, что все они остались живы, есть и его заслуга. Они
себе ели, дышали и бродили взад-вперед по проходу как будто
так и надо. В общем, плевать хотели на безопасность. Он один вынужден был
думать за них за всех. И дело не только в том, что он хотел остаться в живых, а
в том, что в аэропорту его ждет Анастасия, и кожа у нее такая белая, как снег с
молоком. А женщины с такой белой кожей у него не было никогда в жизни, а он
даже не понимает, нравится ли ему такая кожа, как у Анастасии. Но хочет знать
это наверняка, потому что Рим — Санкт-Петербург — путешествие очень
долгое, и если эта история будет иметь продолжение, то в будущем надо быть
готовым к таким перелетам!
Стюардесса вернулась на свое место рядом с ним.
«Приземляемся, — сказала она, беря его за руку. — Ни о чем не
беспокойтесь, я с вами, закройте глаза».
Но на этот раз он ее не послушался. Он хотел увидеть своими
глазами этот белый город, построенный итальянскими каменщиками, которым взбрело
в голову сделать его слегка похожим на Венецию. Город той женщины, которая
встречала его, прождав столько времени. Месяц? Да, целый месяц. Но что такое
один месяц для двух людей, разделенных таким расстоянием? Почти ничего. Для
мужчины, который через месяц садится в самолет, при том, что никогда раньше он
самолетами не летал, это доказательство большого чувства, все равно что сказать: я безумно люблю тебя, не могу без тебя
жить! И что потом ждет мужчину, который сказал такое? Ведь женщина, победив в
этом поединке, захочет выиграть всю баталию, а победив
в одной войне, тотчас постарается завязать другую. Тот красавеvц
из «белых ночей» отлично это понимал, он-то был похитрее.
Он так погрузился в свои мысли, что даже не заметил, как самолет
приземлился.
Все уже начинали продвигаться к выходу, а он так и сидел
неподвижно в кресле. «Прибыли, — сказала стюардесса. — Вы ведь не
боитесь ступить на землю, правда?»
Он приободрился и достал свою сумку. С трапа он сходил последним. Оставалось только пройти формальности, и через
час Анастасия будет в его объятьях. Да, но надолго ли? Пять дней любви, а потом
ему придется возвращаться в Италию, оставив женщину в полной уверенности, что
она любима. Можно ли доверять женщине с такой белой кожей? Женщине, которая
безупречно говорит на твоем языке, но неизвестно, на каком языке она думает.
Господи, до чего же он хотел опять увидеть ее. Роскошное вызывающее тело этой
русской, ее бархатную кожу! Он встал в очередь, держа паспорт наготове, и вдруг
его осенило. Я не выйду из здания аэропорта, решил он.
Спрячусь где-нибудь здесь и вернусь в Италию утренним рейсом. Как она будет
переживать, какие сомнения будут терзать мою прекрасную Анастасию. Я оставлю ее
в неизвестности, в этих сомнениях, я не стану сразу ей звонить и объяснять, что
произошло. Нет. Подожду пару дней, а потом позвоню и скажу, этак
небрежно и как бы просто из вежливости: «Привет, к сожалению, я не смог
приехать тогда. Конечно, приеду. Когда? Трудно сказать. Но, в общем,
обязательно приеду».
Он сразу почувствовал себя счастливым. Теперь он не сомневался,
что будет любим вечно. И как никогда раньше, будущее
предстало перед ним в розовом свете. Он увидел, как пьет свое счастье по капле
и возрождается с каждой каплей. И уверовал наконец,
что ему повезет в любви. До этого дня он слыл покладистым, а чем больше
отдаешь, тем меньше получаешь от других. Теперь же, совершая насилие над
собственной природой, отказывая себе сейчас ради щедрого вознаграждения в
будущем, он мог загадывать наперед. Ночь он провел в
аэропорту и видел себя в день их свадьбы, видел рождение их первого сына, потом
второго. Видел их первый дом, потом второй, гораздо более просторный и
комфортабельный, видел, как растет их благосостояние, и
наконец заснул вполне довольный собой. Кто бы ни ухаживал тем временем за ней в
Петербурге, его ждет точно такое же поражение, как и того, из «Белых ночей». Но
он уже не купится на те белые ночи. Анастасия теперь
принадлежала ему одному, потому что он заставил ее сомневаться и вселил
неуверенность.
Он улетел на следующее утро десятичасовым рейсом. Сел в самолет,
пристегнул ремни и оглядел пассажиров, как своих собратьев. Была другая
стюардесса, и он сказал ей: «Это мой второй полет в жизни». — «Вы
боитесь?» — участливо спросила та. «Да нет, — ответил он, —
наоборот, прекрасно себя чувствую».
