ИЗ ГЛУБИНЫ (ПОЭЗИЯ)

Дюла Ийеш

О тирании на одном дыханьи

Где тирания,

там тирания

не только

в колючей проволоке

и выше,

в часовом на вышке,

в ружейном дуле

замершей пуле,

в лязге: на выход,

в камере пыток,

в чаду признанья,

в тюремной морзянке,

в бесстрастном слове

судь: виновен

там тирания

не только в вые,

напруженной на рравняйсь! и пли!,

во взрытой пыл,

в кровавом сраме

трупа, что тащат к яме,

не только в полщели

приоткрывшейся двери,

в весточке, слухе,

в испуге при каждом стуке,

шип, палец у губ:

знак ее, сугуб,

где тирания,

там тирания

не только в крике,

раздробленном изнутри,

— не выдаст ни шепотом —

лице-решетке,

в зрачке вполглаза,

в ступоре разом

с шорохом шины

в тиши на

вспышке короткой:

встал в подворотне;

не только ночью,

куда захочет, —

да хоть в твое алло,

дохнёт — и трубку свело —

чуешь, нюхом —

чужое ухо;

не только трубку и шнур,

в лаокоонов жгут

свило: листья жгут —

дым, рельсы, пеньку,

в застенках снега

до неба;

глазами пса твоего,

хоть сам вой,

глядит за тобой; в цели,

мысли и деле,

и ты, как река руслу,

послушен ей, и руша,

опора ей, порука,

как из круга

ни рвись: даже из зеркала

ее зыркалы;

до конца жизни

надзиратель и узник

ты: бежать бесполезно,

хватка железна;

вонь гаже пытки,

ею пропитан

мозг, пиджак, и повисли

на крючке ее мысли;

жуешь, ею напичкан,

пока от одной спички,

и та плохая,

лес полыхает,

раз не затоптал,

раз сам прозевал,

она и присмотрит:

не кури пу три;

в любви ли, в хлебе,

в вине ли, в небе

и горсть радости

не выскрести,

свои оковы ведь —

тебе и выковывать;

ешь, ее кормишь,

сына ей родишь,

хочешь не хочешь,

и ты звено в цепочке,

и как ни кляни ее,

ты и есть тирания;

из-за тебя ведь сын твой

насупился, бунтуя,

сам ведь в любви-люльке

колышешь жену-шлюху;

все на одной веревке,

на свету, как в кладовке,

как в мышеловке с сахаром,

да хоть в Сахару

мчись, и напрасна,

как ни искусна, песня,

и эта, как ни верна,

ведь она

тебя же и оценит,

сама прицепит,

согласно цели,

бирку к твоей могиле.

Перевод Майи Цесарской