ПОЭЗИЯ И ПРОЗА

Борис Лихтенфельд 

ПРОЧТЕНИЕ ВСЛЕД

                                                                  О милые цифры,

                                                                  Как будет мне вас не хватать —

                                                                           там где ни чисел ни меры.

                           Елена Шварц

Это — сорок четвертый псалом.

Для начала прекрасным числом

полюбуемся: в этом числе —

строй, даруемый небом земле.

Две четверки наводят, сойдясь,

лемнискатой чреватую связь.

Перечтем — и предстанет сама

дщерь Царя из того же псалма.

Пригласил в свой чертог ее Ты,

возжелавший земной красоты.

Приближаешь Ты тех, кем воспет,

вряд ли слыша наш лепет вослед…

Вьются тропы растерянных душ,

заводя в бесконечную глушь,

а ведущих обратный отсчет

только трость скорописца ведет.

* * *

                                                                                         П. Ц.

Жить так трудно, мой друг, — и, скорее всего, потому,

что с трудом поддается наш горестный опыт уму.

Или нет: оттого, что как раз доясна объясним,

и не сладит рецепт мудро-сладкого снадобья с ним.

Мир наш в белой горячке, а то и совсем ошизел.

Разве к жизни приложишь готовую схему, Жизель?

Есть лишь бездна страданья, в котором отсутствует суть.

Нам дается лишь призрачный шанс безрассудством блеснуть.

Станет легче, быть может, когда, как излишки забот,

сбросим в море житейское наши мыслишки за борт.

Легким дышится тяжко. Нелегкая, знать, занесла

на галеру, где рук не дает оторвать от весла.

Но еще и еще бередит нам нутро подналечь

образ близкого берега из-за безропотных плеч.

* * *

Ни шагу навстречу, ни слова!

Как дерево стой-шелести!

Твоя корневая основа

у века сего не в чести.

Расцвета не жди, подвизаясь

на поприще зыбком своем!

Вся жизнь твоя — робкая завязь

бесплодных сухих аксиом.

Нависших темнот не разгонят

всезнающие толмачи.

Поняв, оставайся не понят!

Язык обретая, молчи!

Под землю уйдет за ответом

рекою не ставший ручей —

и нечего рыскать молве там,

где ты никому и ничей.

Иной подчинен ты задаче,

несметны иные плоды!

Ты здесь и не можешь иначе,

ревнитель источной воды!

ПРОЩАНИЕ С АЛЕКСАНДРОМ МИРОНОВЫМ

1

Ужли скоро увижу в гробу

эту синюю жилку на лбу?

Или змейкой под венчик бумажный

заползет она, прячась, как жизнь

под обложкою малотиражной?

Ужли скоро: ау, покажись! —

окликать буду темные строфы

возле русской Голгофы?

2

Нет, не перо для виршей и рацей

сжимал в деснице каллиграф Миронов —

Гермеса Трисмегиста кадуцей,

жезл Ааронов!

…Последние слова, последний жест —

и больше уж в сознанье не приходит:

дожил до воскресенья и отходит,

сжимая крест.

3

Богородица родилась,

а Миронов умер,

позавчера еще…

Девочка бессловесная,

Невеста Неневестная,

лаской умиротворяющей

встретит бедного Сашу,

поднесет ему Новую Чашу —

запить постылую кашу.

Знает, как мучился Сашенька,

новорожденная Машенька!

4

С балластом ли тело рассталось,

почувствовав близкий причал,

гребцы ли забыли усталость:

отпели — и гроб полегчал.

Подхвачен волнами Вселенной,

выходит из крена — и вот

вдогон за прекрасной Еленой

корабль Александра плывет.

5

Сегодня Богородица простерла

над кладбищем Смоленским свой Покров —

и Ангел Смерти уж не так суров,

смущен отвагой певческого горла.

Пульсирует небесная мандорла,

пронизывая дебри темных строф.

6

Дважды за сорок дней

Дева-Жена воспета.

Чистая перед Ней

ныне душа поэта.

Здесь наконец земле

предан — и ясной вести

внемлем в осенней мгле:

он уже там, на месте.

* * *

Эпоха упадка. В таком бы

убожестве, в смраде таком

уйти Бога ради тайком,

податься украдкой, тайком бы

назад, в катакомбы,

спуститься бы истины ради

в родное подполье, как встарь,

востеплить в ее вертограде

огарок души на алтарь

гранитной тетради,

прочесть бы сакральные руны,

задеть бы астральные струны,

из недр архаических тех

извлечь бы хоть отзвук утех

чертовки Фортуны,

припомнить бы волей-неволей

трепещущих пламень сердец

и готику звонких застолий,

найти бы заветный ларец

в пыли антресолей!