АЛЕКСАНДР ВЕРГЕЛИС

* * *

Обманутые оттепелью вишни
морозами застигнуты врасплох…
Среди снегов с поспешностью

                                                    излишней
набухли почки — им хватило трех

дней солнца и тепла, чтобы поверить
в приход весны. А как хотелось нам
январь назвать апрелем: в январе ведь
все помыслы об этом… Где-то там

в саду у дяди Вани вишни зреют,
и смерти нет, и нет зимы в году,
а наше солнце светит, да не греет,
а наши тени всё скользят по льду.

Взгляни в окно, там сад стоит

                                                       растерян,
Остекленели небо и земля…
не смейся, слышишь, я почти уверен:
за январем не будет февраля.

* * *

Снимался в массовке — играл гренадера-француза,
в траншее часами курил без особого дела.
Блокнот захватил, только псевдоокопная муза
кружила на месте и выше штыка не летела.

А рядом война бушевала, и взмыленный «гочкис»
хлестал холостыми по длинной цепочке статистов;
и, глядя с азартом на огненно-дымные кочки,
перуны метал пиротехник, космат и неистов.

Всё было, наверно, как в той непридуманной яви —
чтоб зритель-знаток снисходительно буркнул: «Похоже».
Лежал манекен безголовый в раскисшей канаве,
и краска хлестала из ран, и мурашки по коже

бежали при виде рогатой пехоты германской,
что заполонила поросшее взрывами поле.
Мне тоже велели стрелять, и я видел под каской
убитого мною гримасу наигранной боли…

Мы их одолели, мы их превратили в окрошку,
но хмурился наш режиссер: «Что-то злобы не густо», —
и снова стрелять, и опять ощутить понарошку
абсурд и кошмар совершенного мной душегубства.

Чем кончился день — пораженьем, победою или
всеобщим братанием вместо решающей стычки —
не знаю, поскольку меня в том окопе убили
и в рай вместе с музой отправили на электричке.

Осень

Вянет лист. Проходит лето.

Козьма Прутков

Дерева разделись,
скоро уж зима…
Лейтенант Вергелис,
не сходи с ума!

Впереди два года,
ты один, как сыч;
пусть дождем природа
плачет — ты не хнычь!

Как младенец соски,
не проси чудес.
В общем, философски
относись к небес

непонятной воле:
такова судьба.
Не читал ты, что ли?
Наша жизнь — борьба.

Так борись, летёха,
не сдавайся, но —
если очень плохо,
погляди в окно:

не пылит дорога,
не дрожат листы…
Подожди немного,
отдохнешь и ты.

* * *

Уже ненавидишь тот лес,
и эту речонку, и эту
деревню, и даже небес
кусок над казармой, и Свету,
медичку, с которой уже
два месяца спишь. Впрочем, спишь ли,
фантом, подпоручик Киже?..
Слова, как и деньги, все вышли,
и не описать, как пусты
недели, которым потом лишь
найдешь оправдание… Ты
с любовью и нежностью вспомнишь
все это когда-нибудь в том,
другом измеренье; с тоскою
увидишь пейзажик с леском,
с деревней и мутной рекою.
Так не торопись проклинать
ту синь над казармой, ту птицу
и глупую, милую блядь,
ефрейторшу-фельдшерицу…

* * *

Чтобы быть счастливым, достаточно посмотреть
из окна на листву, растраченную на треть
забулдыгой-ветром, но только не надо тут
надоевших сравнений с жизнью, пускай бегут
эти мысли мимо… Главное — просто так
посмотреть на сквер, облачающийся во мрак,
потому что ветер пришел, опоздав на час,
но пришел внезапно и — всё, что он припас,
в нетерпении сразу набрасывает на клен,
и почти уже не видать тополиных крон
над коньками крыш… Погляди, погляди, вот-вот
он насквозь прожжет почерневший небесный свод,
как окурком штору тот, что к окну приник,
оглушенный счастьем на бесконечный миг.