НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ

Из современной эстонской поэзии

ЮХАН ВИЙДИНГ

Юхан Вийдинг (1948—1995) — выдающийся эстонский поэт и драматический артист. Мы были хорошо знакомы с детства, жили в одном дворе. У него была редкая дворовая кличка — Гений. Он был признан и прославлен, в главном театре страны играл Гамлета, барона Тузенбаха, Пер Гюнта, писал пьесы, ставил. Один за другим выходили поэтические сборники. Но с поэтами всегда происходит вот какая история: в моменты вдохновения время исчезает, точнее прошлое, настоящее и будущее размещаются на одном моментальном снимке,
и то, что называют предвидением, оказывается просто увиденным. Поэт пытается отвлечься от своих стихов, очнуться, утешиться детством, любовью, сценой, но те свидания со строкой и рифмой, грозящие гибелью, все равно денно и нощно манят его. Ищет ли он покой в буре, целует ли он равнодушное лицо смерти, вскрывает ли он вены, разыгрывает ли спектакль, чтобы погибнуть всерьез, — только мера таланта и мастерства решает, был ли во всем этом смысл... Он покончил с собой.

* * *

перед тем как сняли крышку гроба

перед свежевырытой могилой

музыканты отыграли дважды

он рукой чуть-чуть подправил галстук

бороду пригладил

и конечно

губы облизал

когда же крышку

тронули уже

успел он руки

на груди сложить

и только сверху

положил он правую но эту

мелкую неточность не заметил

ни один кто был причастен к смерти

* * *

Мне страшно, и безумие мое

Всегда при мне,

Особенно в дороге,

Особенно когда чуть-чуть продрогнешь

И свет мелькнет в заснеженном окне…

Как пес, ко мне в глубоком темном сне

Спешит и ластится

И рвется на бумагу —

И лакомится темной красной влагой.

И гаснет свет в заснеженном окне.

И я бегу из теплых душных комнат,

И мне свиданье назначает полночь.

И мы стоим, я ощущаю кожей,

Как ночь в меня незваным гостем входит…

Прозрачная… Берет меня в тиски,

Освобождает болью от тоски.

И запах счастья источают тени

Давнишних остановленных мгновений.

Тиски сжимаются,

Но мой последний крик

Тебя догонит, полночь —

Мой двойник!

Близнец

Нет у меня других братьев.

Сам себе прихожусь я братом.

Никто не швырял мне в лицо проклятья

За то, что я не ценю брата, —

Мне за двоих любви недодадено.

Этим объяснить можно многие вещи.

Которые объяснимы.

Мне невыносимы объятья родственников,

Шли бы мимо.

То, что чувствовали Каин и Авель, —

Для меня просто прочитанная история.

В этой книге есть речь и о третьем чувстве.

За которое воздастся сторицей.

Новогоднее поздравление

Распахнула птица в небесах ворота

От беды летела поднимала клекот

Жалко мне что брата не узнает брат

Как фрегат фелюгу у небесных врат

А кусты не ищут хвою в перелеске

А жених с невестой тили-тили-тесто

А двенадцать месяцев вдребезги о стену

У ворот небесных забеленных снегом

Сумерки

вечер настал и сменил обличье

мебели

            крылья приделал к стулу

дымка трогала резные наличники

сумерки крались за кустами

            сутулясь

я сам не заметил

            как очутился

по другую сторону нашей изгороди

песок хрипел тяжелел

            и крошился

это море напоминало о себе издали

я был припеком

излишком наростом

            на собственных песнях        

рожденных летом

трава вырастала готовясь к покосу

            и наклонялась вслед мне

еще раз уйдешь

            говорила любимая

и будет любовь похоронена

а я воротился

            шепча ее имя

к сбору красной смородины

* * *

Юные стихотворения

читали своих сочинителей.

Одному сонету понравилась прическа А.

Второму стихотворению понравился голос Б.

Третьему стихотворению понравилась

собственная первая строка.

Юку-Калле РАЙД

Юку-Калле Райд (род. в 1974 г.) из тех молодых эстонских поэтов новой волны, которые относятся к стихам как к способу хоть чуть-чуть усложнить жизнь, ставшую совсем уже лапидарной и легко дающейся в руки. Его свободный стих — скорее способ отъединиться от людей, чем договориться с ними.

В один прекрасный день

Сижу я в баре

для прессы заграничной,

иностранцем

сижу,

и водка стоит там копейки,

и водку пьет поэтому Михай.

И говорит, глотая эту водку,

мне, иностранцу, будто он ребенок:

— Мне никогда уже не быть свободным!

Мне никогда уже не быть свободным!

Мне никогда уже не быть свободным!

Он говорит, а я не понимаю,

как он не понимает, что одна

благая мысль дарует нам свободу —

Я никогда не буду несвободным…

Я никогда не буду несвободным…

Я никогда не буду, никогда…

* * *

Дыханье воздуха —

И в нем еще одно

дыханье воздуха сокрыто и согрето

и дышит воздухом

и дует мне в лицо;

в моем лице намечена примета

лица другого…

Может быть, твое

Лицо в моем прочерчено любовью,

Когда внутри любви, под общей кровлей

Дыханье смешано —

Мое или твое...

В уходе каждом тысячи утрат,

Приход немыслим, ибо ожиданье

Скорее станет вечным расставаньем,

Чем разрешит увидеться…

Стократ

Сосчитано дыхание,

Но мне

Не сосчитать ни выдоха, ни вдоха

Внутри огромных цифр живет эпоха,

Но сложена из наших мелких дат.

* * *

Всегда есть миг

меж сном и пробужденьем,

в котором я лежу, объят сомненьем, —

спускаться ли из сновидений в явь?

И с высоты, что выше сновидений,

всегда звучит напутствие:

— Оставь!

 * * *

Книга тускнеет на полуслове —

Больше зрачок ее не различает…

Холод подкрадывается, прижимаясь к полу,

свет за окном в прорехах и ранах.

Летняя ночь жирна и потлива

и продолжает бессмысленно длиться —

как бесконечная увертюра

с вложенным

в ее ножны финалом.

Еще не хочу и уже не в силах

встретиться в зеркале

со своим отраженьем.

Сон наступает, вливая в уши

вечную белену этой белой ночи,

бытие ложится у ног смиренно,

но смотрят с бешенством

наведенные жерла.