Борис  Дышленко

МАЛЫЕ ШВЕДКИ И МИМОЛЕТНЫЕ УПОМИНАНИЯ
О И
НЫХ МИРАХ И ОКРЕСТНОСТЯХ

Мини-утопия

Недоумевающий читатель может спросить, в чем причина такого странного подзаголовка. На случай такого вопроса могу сказать, что в этой отдельно взятой деревне сложилось если не совершенное, то вполне удобное для проживания общество людей, способных мирно сосуществовать друг с другом и даже воспитывать неспособных. Впрочем, можно обойтись и без этого предисловия.

 

Что делать?

Н. Г. Чернышевский

НА СЕВЕР И НАЛЕВО

От Пузанова, если по железной дороге на Жмых (а боковую ветку закрыли), то налево, ближе к заливу, так что получается вроде Бермудского треугольника (но об этом впереди особое сообщение), там они размещаются на буграх, но не то чтоб на дюнах, а так, на горках. А дюны тоже были — там однажды живого человека нашли. В целом же Малые Шведки деревня небольшая, но ладная. Нормальная деревня: зимой холодно, летом жарко, а весной, конечно, все расцветает. По горкам всё дома, дома и только одна квартира, у Дурака. Он там сам все устроил: и водопровод, и центральное, даже ванную с санузлом. Это Дурак Сметана, а через дом от него Сосатель, так что между ними тетка Услада с мужем. Хорошая тетка, в самом соку, и весь дом на ней: как говорится, и флора, и фауна, и собственный муж. Муж у тетки Услады не в пример другим жителям щупленький и с разными мыслями. Он шестьдесят лет прожил и умер в семьдесят.

А в остальном деревня надежная, крепкая, правда, не сказать чтоб такая уж простая. В общем, со своими обычаями, но об этом, собственно, и речь.

ДУРАК СМЕТАНА И ОДИН

Один в кино пошел, а Дурак Сметана часы чинит. Вот Дурак Сметана и говорит жене: я, говорит, часы починил, теперь пойду их относить, а ты пока дом посторожи. И ушел, а та давай дом сторожить и ворон считать. Сторожила-сторожила, только видит, не получается, и тоже пошла в кино, там одного и встретила. Тот говорит: давай к тебе пойдем, Сметаны-то небось дома нет. Та говорит, часы пошел относить, но скоро придет. А один — такой настырный — пошли, говорит, да пошли. Она и уступила. Приходят, а квартиру, пока она ходила, наркоманы обворовали. Что было драгоценного, все вынесли. Дурак приходит, видит — ничего нет и дома еще какой-то. Как же ты, говорит жене, сторожила, а этот кто? Так, говорит, один, в кино встретила. Сметана рассердился: ну и иди, говорит с ним в кино и больше не приходи. Вот они с тем в кино и пошли, а Дурак Сметана назад разбогател. Хорошо ему, Дураку.

РАЗГОВОР С ПИНГВИНОМ

Дурак Пингвина встретил, тот навстречу шел.

— Читал, что про меня написано? — спросил Дурака Пингвин.

— Читал, — говорит Сметана. — Там написано, что глупый Пингвин робко прячет.

— Так это про меня, — говорит Пингвин, — Максим Горький написал.

— Читал, — говорит Сметана.

— Так это про меня.

Пингвин не то что был пингвин, а так, мужчина такой, Пингвин звали. Ну, с ним все ясно — ему денег дай. Деньги любил. Я, говорил, за деньги все сделаю, даже мать родную зарежу. Матери у него не было, сирота. Ну, ему никто и не давал, потому что брать брал, а чтоб назад вернуть, так разговору нет. Все и перестали.

ВТОРОЙ РАЗГОВОР С ПИнГВИНОМ

Дурак Сметана был огромный и самый сильный на селе, и если кому что надо тяжелое тащить, всегда звали Дурака. Как-то сидели, перекуривали
с Хлопушей и заспорили. Тут и Пингвин с Ворошиловским Стрелком подошли.

— Все силы человека должны быть в его голове, — сказал Хлопуша.

— Не клади все яйца в одну корзину, — сказал Пингвин.

— Это как понимать? — спросил Хлопуша.

— А то, что потеряешь голову — и сил никаких не останется, — объяснил Ворошиловский Стрелок.

Дурак Сметана решил, что и правда не стоит.

БОЛЬШОЙ И ПОМЕНЬШЕ

Из другой деревни Ворошиловский Стрелок был. Ну, конечно, он не чета шведцам — те ростом под два метра, хоть и дурные. Один Сосатель корову гнал.

Стрелок сложил руки рупором и закричал:

— Эй, шведец!

— Испанский король тебе шведец, — Сосатель отзывается.

— Да ты постой, послушай, шведец, — пытался уговаривать его Ворошиловский Стрелок.

— Гусь свинье не шведец, — отрезал Сосатель. Он с высшим образованием. Такой был, что цены себе не сложит.

А Стрелку Хлопушу надо, он и Сосателя про Хлопушу хотел спросить. По пути встретил знакомого Пингвина. Тот хоть и дурной, но попроще был.

— Ну что? — спросил он его. — Видел Хлопушу?

— Где его сейчас найдешь, — ответил тот. — Может, он за дюны пошел, а может, свои дырки вертит.

— А Сосатель домой корову погнал, — сказал Стрелок. — Тьфу ты, ну-ты!

— Знаю, — сказал Пингвин. — Только это не корова, а бык.

НАСТАСЬЯ И ПИНГВИН

Настасья, которая раньше Дураковой женой была, стала Пингвину кино рассказывать. Пингвин послушал, послушал и вдруг спрашивает:

— А что дальше?

— И тогда он сказал «Ой!», — та говорит.

— Как? — спросил Пингвин.

— Что «как»?

— Как он это сказал?

— Ой! — сказала Настасья.

— А этот? — спросил Пингвин. — Он как?

— А что он? Он куда хочет, туда и пойдет, я, — говорит, — тоже. Денег только нет, — говорит. — Вот у Дурака, у того денег много.

КАК БЫ ТРУП

У тетки Услады новый человек появился. Так, Петлюра. Он вообще-то из Нижнего Тагила приехал, а так — ничего. Странноватый, конечно, но это только Сосателя обижало — другие со временем привыкли. Он к историческому Петлюре отношения не имел, так же как и Хлопуша не от Пугачева. Мало ли какие совпадения бывают.

Петлюру в километре от залива в лесу Ветрянка нашла — девочка такая. Сначала думала, нерасчлененный труп лежит, очень испугалась. Потом, когда всеми Шведками пошли, глядят, а он уже сам пешком с дюны спускается. Ветрянка застеснялась, поняла, что опростоволосилась.

— А я думала, нерасчлененный, — говорит. — Он так лежал…

А этот улыбается, волосы отодвинул.

— Чего перепугались? Я, — говорит, — Петлюра, поэт.

Шведцы что-то слышали про такого, не то в школе учили. Вроде полководец был, а может, и правда поэт.

ДУРАК СМЕТАНА И ДЫРКИ

Новожилов с Дураком Сметаной по улице шли. В Малых Шведках улицы все горбатые, кривые — ну, это рельеф такой, — а Новожилов не то что инспектор, а так, из района, но вопросы задает, в общем, по делу. Дурак Сметана все охлопывает себя рукавицами по бокам, хорохорится, а деревня-то все равно не передовая. А хитрые шведцы не высовывались в окна, потому что у них во всех стенках дыр было наверчено — не сосчитать, и так всё видели. А теперь гадали про себя, зачем этот приехал и о чем говорят. А они вот о чем говорили:

— Так и живут? — спрашивал Новожилов Сметану и качал головой.

А они даже из-за печек не повысовывались, так оттуда и кричат.

— И правильно, — кричат. — Вон Иаков через прутья скот кормил, а нам что, уже и дырок не повертеть?

— Ну, логика есть, — говорит Сметана и все охлопывается. — Вообще-то, они народ привычный, — говорит, — закаленный. Не какие-нибудь там ино­странцы, — словом, как всегда, один за все Шведки хорохорится.

А те — из-за печек:

— Чего им здесь, иностранцам? Пусть только сунутся. Мы им так навешаем — навек дорогу забудут.

Ну и правда: они хоть и назывались малые шведцы, но это из-за деревни, что так называлась. На самом деле они все были крупного роста, под два метра, так что навешать могли любому, только никто не совался. Они и без всяких иностранцев в стенах на всякий случай дырок навертели, думали, так лучше будет.

— Ты, Дурак, тоже дырки вертишь? — спросил Новожилов.

— Зачем еще дырки делать? — сказал Дурак Сметана. — И без них дует.

СКИДКА

Тетка Услада умная была — если что, любого перехитрит. Никто и не брался. Ворошиловский Стрелок с Хлопушей и Пингвином хотели товар продать,
а тут тетка Услада. Куда вам, говорит, ездить — без штанов вернетесь. Давайте лучше мне — я с выгодой продам. Ну, те прикинули, что к чему, и правда Услада умней. Сдали ей товар, какой был, и запили. Они тут пьют, а Услада на базаре табличку поставила, что скидка, — на самом деле сама написала. Стоит себе, как будто ее не касается, а народ тем временем идет. Подойдут и давай ругаться — не всё матом, а так, ворчат.

— Чего? — народ ворчит. — Вон у армян дешевле.

А тетка умная. У меня, говорит, от правильной цены скидка, а не от армян.

Те, что люди: и в самом деле, армяне вроде ни при чем. Топчутся, кто плюнет торговаться, а кто, наоборот, берет. Так Услада потихоньку весь товар и продала. Скидку, конечно, себе оставила, а армянскую цену кому положено раздала. Никто не в накладе.

ПРОВОКАЦИЯ

В городе у ларька лавка стояла. Там пьяный еврей сидел и деньги раздавал. Некоторые не брали, боялись, что еврей подкупает, а другие, наоборот, брали. Думали: почему не взять? Он еврей — у него денег много. А кто думал, вера такая, чтобы деньги раздавать, — те из уважения брали. Пингвин тоже взял — он вообще деньги любил. Ворошиловский Стрелок — он все в Шведках околачивался — позавидовал на деньги, это, говорит, провокация. Еще хотел Пингвина дураком обозвать, но подумал, что Сметана обидится — Сметану одновременно и Дураком звали, — так что он из политкорректности затаился.

СОН В РУКУ

Раз Пингвину приснилось, что он был сто седьмой годовщиной взятия русскими войсками Измаила. Откуда он только узнал про этот Измаил — так-то был необразованный. В общем, он маялся, маялся, еле утра дождался. Прибегает к тетке Усладе — объясни, мол, что такое. Ну та ж, известно, на все руки, сны тоже знает.

— Давно прошло, — говорит. — Ты что спохватился?

— Так что, — тот спрашивает, — не в руку сон?

— Разве что в левую, — Услада ему. — Чего ты только в такую рань шляешься, народ баламутишь.

Пингвин видит, что и правда вроде давно было, вспомнил, что в Питере даже скульптура на трамвайных путях стоит. Застеснялся, заизвинялся.

— Ладно, — говорит тетке, — не гори. Я тебе в другой раз товару принесу. Давай ведро.

Так и пошел, непонятый народом, а другие, если какой встретится, тоже нос воротят, вроде не видят — кому охота пустым ведрам кланяться.

ШВЕДЦЫ И СПОРТ

Малые шведцы были отсталый народ. Ну что, если в клубе даже магнитофона не было. Радио, правда, было в каждой избе — это с тех пор, как Ленин сказал, — но передавали только спортивные новости, считали, что шведцам и этого хватит. Малые шведцы, наоборот, смеялись над спортом, не находя, чтобы от него был какой-нибудь толк. А спорт, между прочим, и без всякого толку занятие полезное, поскольку развивает мускулы и сноровку. Ну, сноровки шведцам было не занимать, мускулы тоже были. Зато с музыкой у них было бедно, а танцевать шведцы одновременно любили. Особенно популярна была у них бразильская самба. Поэтому, если уж очень прижмет, они сажали за пианино Дурака Сметану, а сами всей деревней плясали. Сметана хоть сам по себе и был Дурак неуклюжий, но на пианино играл так ловко, что, пожалуй, и по радио не сыграть. Ему бы только фрак да лакированные туфли, только где на его рост в деревне подберешь.

ЕЩЕ РАЗ ПРО ПЕТЛЮРУ

Петлюра почему у тетки Услады поселился. Его как под видом нерасчлененного нашли, выяснили, кто и откуда и куда, а денег на дорогу нет, так задумались. Он в Москву ехал, хотел там прославиться, но по пути застрял в Малых Шведках. Так что с историческим Петлюрой ничего общего не имел — так же, как, скажем, и Хлопуша не от Пугачева. А этот больше на Махно похожий, потому что волосы длинные. Как у поэта Багрицкого: «У Махна по самы плечи волосня густая». Теперь уже так не носят, но Шведки где, а где Нижний Тагил? Так вот у Петлюры по нижнетагильской моде было как у Багрицкого. Только он больше Бодлера любил, потому что на Петлюру похож. А сам длинный был, как шведец, хоть и не был. Только тощий и руки длинные. Ну, Сосатель обиделся и кричит:

— Пускай господин Шуазель ему помогает. Вот он спонсор, вот пусть и помогает.

Шведцы стоят, думают, а Пингвин (он тоже нет-нет, а что-нибудь дельное да и скажет), он говорит:

— А может, у Федора с Усладой пусть поживет? У них времянка, а с Федора какой прок?

Тем более что он из Нижнего Тагила приехал и к тому Петлюре никакого отношения не имел, это его отца туда когда-то переселили. Не то по перегибу, не то по перекосу. Вообще-то, сын за отца не ответчик.

Боря Бычков как лицо заинтересованное обрадовался и тут же поддерживать:

А правда, тетке Усладе работник вот так нужен.

И рукой по горлу показывает: очень не хотел путать сюда господина Шуазеля.

А господин Шуазель — он спонсор из Парижа. Он иногда приезжал рыбку половить, да и так. Он был юркий француз. Немцы тоже иногда приезжали поглядеть, но этот лучше всех.

«МЕРСЕДЕС»

Малые Шведки почему были? Раньше были и такие и такие, но Большие Шведки переименовали в город Некрасов — его потом закрыли. Хотели и Малые Шведки закрыть, но те дырок навертели — отмазались.

Раз, уже в новое время, кто-то иномарку привез. Шведцы, они, конечно, не такой уж «колхоз», чтоб иномарку не видели, но все-таки интересно, кто да к кому. А это еврей в «мерседесе» приехал. Пингвин испугался, сбежал к Дураку Сметане, стал проситься, чтобы тот его временно спрятал. Сметана вышел, смотрит, еврей без всякой охраны. Усмехнулся про себя на Пингвина и прямо к машине.

— Сколько он у тебя взял? — спрашивает Дурак. — Если много, то соберем. Уж ладно, на этот раз мы ему поможем.

— Пить меньше надо, — тот ему отвечает. — Не бери в голову, — сказал. — Я еврей — у меня денег много. Я, вообще, рыбку половить приехал.

Ну смотри, — говорит Дурак, — твои деньги. А места мы тебе покажем.

Только к вечеру еврей опять напился и опять давай деньги раздавать, так что Дурак Сметана забрал его к себе, пока не проспится. Сильно подозревал, что Пингвин его специально напоил.

ЗАГАДКА НЛО

Поэт с Пингвином пошли для тетки Услады траву косить, а Сосатель, который к ним по пути пристал, как на луг пришли, так говорит:

— Здесь, — говорит, — нельзя косить. Копать будем.

— А чего? — спрашивает Пингвин.

— Раскопки, — Сосатель ему ответил. — Здесь прошлым летом НЛО приземлялось.

А Петлюра спросил:

— Сам видел?

Тот сказал:

— След видел. Большой, — говорит, — квадратный. Левая сторона квадрата восемь метров — про правую и говорить не приходится.

— Так, может, не квадрат, а треугольник был? — Петлюра с подначкой спрашивает.

Он, Петлюра, на Бермудский треугольник намекал, только Сосатель хоть и с высшим образованием, а не понял.

— Что я, — кричит, — до четырех не сосчитаю? Четыре стороны и все параллельные.

— Все равно неизвестно, от чего след, — Петлюра ему ответил. — Может, трактор пропахал или еще что.

А тот все настаивает на своей тарелке, бегает, показывает, где и где, а главное, косить не дает.

— НЛО или какое-нибудь другое ненормальное явление, — говорит. — Надо срочно в археологическую службу звонить. Может быть, какая-нибудь посторонняя сила, — предположил.

— Ерунда, — говорит Петлюра, — если кто в Бога верит, так всю эту хрень признавать не должен. Это все, — говорит, — суеверия.

А Сосатель раздухарился, аж покраснел весь.

— Нет Бога! — кричит. — У меня по научному атеизму в институте пятерка была.

Только никто ему не верил, потому что он хоть и правда по мелиорации закончил, а в остальном мужик был никудышный, только всем мешал.

«ПАТЕ ФИЛИПП»

Как-то, когда еврей с Дураком у него на квартире выпивали (Дурак много ему не давал), еврей от выпитого расчувствовался, стал Дурака хвалить.

— Так ты, — говорит еврей, — еще и часовщик. Это же, можно сказать, наша национальная специальность. Мой личный дед в Одессе часовщиком был.

А Сметана, он дурак-дурак, а грамотный и свое дело знает.

Ну это ты на счет нации не заливай, — Дурак Сметана говорит. — В этом деле впереди всех швейцарцы шли. У нас тоже когда-то такой был, Павел Буре. Ну, он больше, конечно, не швейцарец, так что теперь в хоккей играет. Хорошо хоть не в карты, — сказал.

Еврей спорить не стал, да и к чему? У него самого на руке «пате филипп» из чистого золота.

ОБРАТНАЯ ПРОПОРЦИЯ

Один в кино пошел, а Настасья тут как тут.

— Чего? — Настасья ему. — Давай смотреть вместе.

Тому что? Он говорит:

— Давай.

Подумал, может, после кино что, только зря. Настасья, как от Дурака ушла, с родителями живет: отец там у нее, мать, сестра тоже есть — присматри­вают.

Сидят, кино смотрят, а Боярский постарел.

— Чего, — Настасья сказала, — такой старый? В старом кино молодой был.

А этот говорит:

— Закон природы.

Ну, потом посмотрели кино, вышли и Сосатель вместе с ними. А Настасья ему:

— Ты что, тоже был?

— А чего?

— Да нет, — говорит Настасья, — я к тому, что вот чем кино старее, тем Боярский моложе. Вот этот — говорит, — закон природы, — пальцем на него показывает.

А Сосатель усмехнулся, снисходительно так отвечает:

— Нет, — говорит, — это неправильно. Это, — говорит, — называется обратная пропорция.

Все-таки с высшим образованием.

СОКРАЩЕНИЕ ПУТИ

Раньше и в тех и в других Шведках электричка останавливалась, но с тех пор как Большие Шведки в виде Некрасова закрыли, посовещавшись, решили:

— Чего, — говорят, — в Малых Шведках поезд останавливать, если и Больших нет.

Другой сказал, что жирно будет. Стал поезд от города Жмых (это где Бермудская баня была) до Пузанова и обратно без остановок ходить — назвали «Стрелой».

И правда между другими станциями стало быстрей получаться, так что, когда Боря Бычков приехал из Пузанова в Жмых, на его часах оказалось на две минуты меньше, чем в момент отправления. Боря потом с этим делом даже к Дураку Сметане ходил. Не может, говорит, так быть, чтобы назад; это, говорит, наверное, часы. А Дурак Сметана подумал, посмотрел и говорит:

— Часы, — говорит Дурак, — в порядке. Правда, может, они по ошибке в сторону Пузанова шли. Вот ты и приехал вместо прибытия к отправлению. Больше ничем не могу объяснить.

А шведцы — кто пешком, кто на мотоцикле; у кого машина — ну, тому, конечно, до самого Питера рулить. В общем, устроились кто как мог.

ОПЯТЬ ПРО ПЕТЛЮРУ

Шведцы от Петлюры уже прятаться стали: ходит по деревне и ко всем с Бодлером пристает.

— А Верка Сердючка, — спрашивает, — она вашему губернатору не родственница?

— Да нет, — отвечают все, — не родственница. Просто фамилия похожая, вроде как у вас с Бодлером.

Петлюра вроде бы тогда успокоился, потому что, хоть он и девственник был, так что никакого опыта не было, из всех женщин ему больше не нравилась Верка Сердючка, вот он и успокоился. Подумал даже, что Москва далеко, а Питер вот он, рядом, может, туда?

«И правда, — думает Петлюра, — может, махнуть лучше в Питер? Слава, конечно, не такая, как там будет, а с другой стороны, чего я в этой Москве не видел?»

Ходит и, кого встретит, сейчас Бодлера показывает. И так он надоел всем со своим Бодлером, что и не подходи, особенно если про цветы читать начнет. А так ничего парень: и по хозяйству Усладе помогает, и так.

ЛИКАНТРОПИЯ

Однажды Сосатель (ему же лет под пятьдесят было) привязался к Телке, жениться хотел. Он думал, что с высшим образованием, так всякая пойдет — ну, цены себе не сложит, такой был. Правда, дом у него был в порядке, а у Телки, наоборот, все разобрано. Но при этом, что ей Сосатель с мелиорацией — вокруг кобелей много, а тут еще еврей на своем «мерседесе». Еврей, правда, тоже не дурак: понимает, почему Телка на него глаз положила. Но и Сосатель видит, что ему не светит, заревновал. Он тогда от расстройства даже заболел ликантропией (в Шведках оборотничеством называется).

А там одна одинокая семья жила — четверо. Ну, отец, мать, как положено, а сын и дочь — те разного возраста. Этот, огорченный, по ночам у забора туда-сюда, туда-сюда, а ночи лунные были — все ясно.

Батька вышел с дубиной, шведец, как все, еле в дверь проходит. Я тебе, говорит, оборотню, сейчас так накостыляю, что ты уже не от ликантропии завоешь. Тоже грамотный был.

И так он долго болел, пока его не вылечила народными растениями сестра Ожурдихина, которая уже давно была на подозрении.

Шведцы спрашивают, само собой, интересуются:

— Что, в самом деле по ночам на луну воешь или просто придуряешься, косишь, как по-шведски говорят?

А Сосатель, тот глаза отводит: не нравятся ему эти разговоры, да и Ожурдихину не хочется подводить.

— Да это так, — говорит Сосатель, — профилактика. Это я на всякий случай. Вроде прививки.

Ну, потом все, конечно, забыли — своих дел хватает.

ПРОСВЕЩЕНИЕ

В городе Жмых (это где Бермудская баня была), все-таки райцентр, — там библиотеку распускали. Книги бесплатно — бери кто хочет. Сосатель выбрал, взял одну поновее. Вернулся, идет мимо Телкиного дома, та стоит, «Дирол» без сахара жует.

— Вот, — Сосатель ей врет, — из Питера еду. Книгу там купил, читать буду.

Все впечатление на Телку хотел произвести.

Та говорит:

— Почем?

— А вот, — Сосатель показывает.

— Тьфу, — говорит Телка, — мог бы и подороже взять — читать стыдно. Я б лично не стала.

Сосатель обиделся, но, с другой стороны, сам виноват — все равно ведь бесплатно давали. Пошел, встретил Сметану, те с Пингвином шли.

— Вот, — Сосатель им сказал, — в Питере книгу купил. Телка не понимает, деревня.

Дурак Сметана взял, посмотрел.

— Эзра Паунд? — говорит. — Самое то. Давай за десять. Я Петлюре подарю, а то он своим Бодлером уже так достал, особенно когда про цветы начинает.

А Сосатель говорит:

— Двадцать.

— Ладно, — говорит Сметана, — пятнадцать.

Тот — ладно.

Так разошлись.

РАЗДВОЕНИЕ ЛИЧНОСТИ

Говорят, на Западе люди дольше живут — это понятно: они дальше, там и солнце поздней заходит. У нас, конечно, не так, хотя Усладин Федор, наоборот, был в летах, и никто не знал, когда помрет. Потому что с него все как с гуся вода, а с другой стороны, как с козла молока, так и пьет весь день. Как-то ночью уже совсем одурел, вышел за забор, думал, к заливу идет, а сам в другую сторону. Идет все вверх и вверх, и страшно ему, а все идет, и все вверх да вверх. И чем дальше, тем выше, и чем выше, тем страшней. Видит, там впереди еще пригорок, а на пригорке забор и берез штук двадцать одна. Подумал, подумал, догадался — кладбище. Вдруг оттуда, из-за берез, тень надвигается: вроде человеческая тень, а самого нет. Тут уже совсем испугался.

— Эй, — говорит, — ты! Как там тебя?

А привидение сказало:

— Федор.

Тогда понял Федор, что это раздвоение личности. Так и пришел домой. Сидит, раздвоенный, на крылечке и с кем-то вторым переговаривается.

— Как тебя? — спрашивает.

А тот отвечает:

— Федор.

Ну давай, Федор.

Тетка Услада услышала разговор и давай Петлюру звать, а тот — за Дураком. Все вместе стали Федора лечить, только тот, тезка, упрямый оказался, никак не уходит. Ну не гнать же, если хозяин пригласил. А утром Федора опохмелили, а того уж нет.

БАБИЙ ВЕК

Лирическое отступление.

Хорошо было Петлюре, что у него волосы длинные: как тетку Усладу встретит, так голову наклонит — и не видно, что красный. Он, Петлюра, девственник был. Не то чтоб монах или что такое, а просто в Нижнем Тагиле девушки ему не давали, считали за дурачка. Он на самом деле дурачком не был, просто все мечты в голове, он и задумывался.

А тетка Услада, она женщина аппетитная: что ни титька, то четвертого размера. А то и пятого. Она хоть наружу и не выставляла, а все-таки от народа не спрячешь. Народ, он все видит.

Шведцы, с тех пор как Федор своего трупа встретил, не все, конечно, но некоторые, насторожились: Сосатель там и Затрава Понедельник, Ворошилов­ский Стрелок, хоть он и из другого села был, и Пингвин тоже в козлином ряду не последний — словом, у забора дни считают.

А Федор сидит себе на крылечке — ноль внимания. Только раньше одну наливал, а теперь по две.

— Как звать-то тебя?

— Федор.

Ну давай, Федор.

ПОСВЯЩЕНИЕ

Раз сидели, выпивали. Дурак Сметана был, и Сосатель, и Пингвин, конечно, тут — он любил, чтоб его угощали, — вот Дурак Сметана Петлюре и говорит:

— Ты б оставался здесь, чего тебе там, в Москве, да и в Питере тоже? Там поэтов много, а у нас, кроме тебя, никого. У нас, — сказал, — и грибы, и рыбалка — все, что поэту нужно.

— И в самом деле, — Сосатель Сметану поддержал, — у нас для поэтов самое лучшее место. У нас для поэтов рай, — пальцем на осину показал. — Вот березка, — говорит, — Родина, — сказал и расплакался.

Пингвин сидел и завидовал поэту: он среди шведцев и ростом не вышел, и шансов у него никаких, и вообще… Петлюра же крепко задумался и так до четвертой рюмки думал.

— Оей, — наконец сказал Петлюра. — Пусть будет моя как бы историче­ская родина. От нас, — говорит, — в Израиль ехали и то приживались, а здесь и климат не такой уж различный. Почему, в целом, не остаться?

Он при этом на тетку Усладу не намекал, потому что понимал, что пока во времянке живет, а Малые Шведки не Питер, мало ли какие слухи пойдут — Пингвин первый мастер.

НЕДВИЖИМОСТЬ

Если в Малых Шведках кто безрукий и был, так это Сосатель — его только на дырки и хватало. А так дом плохой, только что место. Сосатель давно хотел продать, а тут еврей. Этот подумал, подумал, почему еврею не продать?

— Я, — говорит Сосатель, — еврею продам, у него денег много, а сам в город поеду — в городе буду жить. Я, — говорит Телке, — городскую жизнь люблю, там, — говорит, — кафе, рестораны…

Только еврей посмотрел — плюнул:

— Нет, — говорит, — не надо.

А Сосатель уже возбудился: очень в город хочется. Он к Телке.

— Давай дом продадим как бы твой, а сами в город махнем — там хорошо.

Телка подумала: «И правда, чего не махнуть? Там кафе, рестораны. В случае чего стриптиз буду делать, а Сосателя по боку».

— Только как же, — спросила, — мы твой за мой продадим? Еврей же знает.

— А мы, — Сосатель отвечает, — перекрасим как твой, и шито-крыто.

Хоть и ленивый был Сосатель, а на покраску хватило. Покрасил, зовет еврея. Еврей пришел, посмотрел, ухмыляется:

— Твой дом?

— Да нет, — тот говорит, — Телкин.

— Точно не твой?

— Да ты что, не помнишь? Мой желтый был, а этот, наоборот, зеленый.

Еврей только посмеивается.

— Ладно, — говорит. — Сколько?

— А вот столько, — Телка говорит, она из дома вышла как бы из своего: тапочки на ней.

Ну давай, — говорит еврей, — беру.

Он потом все равно разломал дом, другой поставил — просто к тому времени надумал сотки купить. А у Телки в городе не получилось, пришлось домой вернуться.

БЕРМУДСКАЯ БАНЯ

В городе Жмых была баня вроде Бермудской, такая баня, что все исчезали: облако. Как в это облако зайдут — так с концами. Только голые ноги внизу топчутся, и те босиком. А человек — будто его и не бывало. Многие туда заходили, а возвращались не в себе, а некоторые и вообще не возвращались: эти уже потом объявлялись в Шведках сильно побитые. Так и называли: «Бермудская баня».

Боря Бычков как разведчик лучше всех исчезал, но ему одному скучно было — стал исчезать с Пингвином. Он, Бычков, был дважды контуженный, но героем так и не стал — ножом наградили. Его потом господин Шуазель за большие деньги откупил, но с тех пор Боря так и ходил контуженный. Все ходил и ходил, и все контуженный. Идет от забора к забору и матерится.

— Если б не господин, — говорит, — Шуазель… — а дальше уже только матерное.

ОРИ ВЕДЕР ЧИРОМА

Усладиному Федору хоть и все равно было, а все-таки пришло в голову убедиться.

«Дай, — думает Федор, — проверю, что и как». Подумал, что если его двое, то и берез в два раза больше должно быть. Слева и справа. Еще подумал и решил, что и кладбища может быть два. Или одно, если двойное. Пошел.

Приходит, а там и правда два кладбища: только одно мужское, другое женское — совсем запутался. А берез — вообще сбился считать. Только Федора этим не испугаешь.

— Эх, где наша не пропадала, — говорит.

Пошел с бугра.

— Что, Федор, споем? — говорит. — Знаешь песню?

А Федор говорит:

— Знаю, споем.

И он:

— Ори ведер чирома...

А тот:

— Гудбай ори вуар…

Если б кто снаружи увидел, подумал, что один на два Федора поет, а послушать, так два Федора и есть. Ну идет Ванька по деревне, вся рубаха
в петухах.

ЛЮБОВНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК

Петлюра, как ему Дурак Сметана книжку подарил, все во времянке сидит, пытается эту книжку освоить. С Бодлером-то ему, конечно, все ясно было: про цветы, про падаль тоже — ну там нос зажмет и читает, а с этим совсем другое дело: непонятно. Но он, Петлюра, упорный был, тем более не хотел из времянки выходить, стеснялся.

Потому что вся деревня смотрит и ждет, чем это дело закончится, всем интересно.

Тетка Услада стесняется, а Петлюра и подавно стесняется, как встретятся, оба стесняются, хоть между ними и нет ничего, а Федор вроде и не в этом мире живет.

Все шведки, конечно, понимают, в чем дело, сочувствуют, а Федора тоже жалко.

УТОПИЯ

Напоследок Сметана из района вернулся, говорит, Новожилов говорит, что деревня бесхозная, надо представителя выбирать. Собрались все, выбирают. Дурак в сторонке стоит. А тут Хлопуша слова попросил, он, конечно, к еврею.

— Ты еврей, ты хитрый, — говорит. — Если с кем договориться, то лучше тебя не найти.

— Нет, — сказал еврей, — не пойду. Я еврей, а деревня в некотором роде вроде как шведская. Как бы окно в Европу. Почему, скажут, у вас еврей верховодит? К тому же у меня денег много — скажут: мало ему.

Он умный, понимает, что лучше не высовываться.

— Я пойду, — согласился Сосатель. — У меня высшее образование: осушать можно. А денег у меня мало, так что лишние не повредят.

Все зашикали: никто особо его не любил.

— Сиди дома, — Телка ему говорит. — Чего здесь осушать? — они с Телкой уже вроде как вместе.

Пингвин тоже не прошел: сильно деньги любит. Никого, конечно, не зарежет, как говорил, но если кто захочет подкупить, так пожалуйста. Выбрали Хлопушу — у него все силы в голове. Отчет в район Новожилову послали, а сами живут, как и раньше жили.

ЭПИЛОГ

В отличие от Больших Шведок Малые так закрыть и не удалось — начальство сменилось. Так что Малые Шведки по-прежнему процветают и население не уменьшилось.

Сосатель с Телкой, как у них в Питере не вышло, после этого поженились. Живут в Телкином доме, дырки вертят. Все у них получается.

Ворошиловский Стрелок в свою деревню ушел. Иногда, правда, наведывается.

Еврей посмотрел-посмотрел и уехал на поиски счастья на историческую родину — там теперь дорогу строит. Начальству, что ли, поперек дороги встал, в общем, там он, в Биробиджане.

Дурак Сметана, как я уже говорил, назад разбогател. Живет себе, в ус не дует.

Сестра Ожурдихина получила медаль «За доблестный труд», так что с нее все подозрения сняли.

Боря Бычков, закапав глазных капель в нос, высидел в разведке ухом два утиных яйца и вынужден был идти к господину Шуазелю на полный пансион.

А Федор, Усладин муж, — с тем, правда, сложнее. У него болезнь раздвоения личности так развилась, что их в самый раз трое стало. Он после этого еще какое-то время пожил и умер. Вот так все удачно получилось.

 

 

Владимир Гарриевич Бауэр

Цикл стихотворений (№ 12)

ЗА ЛУЧШИЙ ДЕБЮТ В "ЗВЕЗДЕ"

Михаил Олегович Серебринский

Цикл стихотворений (№ 6)

ПРЕМИЯ ИМЕНИ
ГЕННАДИЯ ФЕДОРОВИЧА КОМАРОВА

Сергей Георгиевич Стратановский

Подписка на журнал «Звезда» оформляется на территории РФ
по каталогам:

«Подписное агентство ПОЧТА РОССИИ»,
Полугодовой индекс — ПП686
«Объединенный каталог ПРЕССА РОССИИ. Подписка–2024»
Полугодовой индекс — 42215
ИНТЕРНЕТ-каталог «ПРЕССА ПО ПОДПИСКЕ» 2024/1
Полугодовой индекс — Э42215
«ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ» группы компаний «Урал-Пресс»
Полугодовой индекс — 70327
ПРЕССИНФОРМ» Периодические издания в Санкт-Петербурге
Полугодовой индекс — 70327
Для всех каталогов подписной индекс на год — 71767

В Москве свежие номера "Звезды" можно приобрести в книжном магазине "Фаланстер" по адресу Малый Гнездниковский переулок, 12/27

Михаил Толстой - Протяжная песня
Михаил Никитич Толстой – доктор физико-математических наук, организатор Конгрессов соотечественников 1991-1993 годов и международных научных конференций по истории русской эмиграции 2003-2022 годов, исследователь культурного наследия русской эмиграции ХХ века.
Книга «Протяжная песня» - это документальное детективное расследование подлинной биографии выдающегося хормейстера Василия Кибальчича, который стал знаменит в США созданием уникального Симфонического хора, но считался загадочной фигурой русского зарубежья.
Цена: 1500 руб.
Долгая жизнь поэта Льва Друскина
Это необычная книга. Это мозаика разнообразных текстов, которые в совокупности своей должны на небольшом пространстве дать представление о яркой личности и особенной судьбы поэта. Читателю предлагаются не только стихи Льва Друскина, но стихи, прокомментированные его вдовой, Лидией Друскиной, лучше, чем кто бы то ни было знающей, что стоит за каждой строкой. Читатель услышит голоса друзей поэта, в письмах, воспоминаниях, стихах, рассказывающих о драме гонений и эмиграции. Читатель войдет в счастливый и трагический мир талантливого поэта.
Цена: 300 руб.
Сергей Вольф - Некоторые основания для горя
Это третий поэтический сборник Сергея Вольфа – одного из лучших санкт-петербургских поэтов конца ХХ – начала XXI века. Основной корпус сборника, в который вошли стихи последних лет и избранные стихи из «Розовощекого павлина» подготовлен самим поэтом. Вторая часть, составленная по заметкам автора, - это в основном ранние стихи и экспромты, или, как называл их сам поэт, «трепливые стихи», но они придают творчеству Сергея Вольфа дополнительную окраску и подчеркивают трагизм его более поздних стихов. Предисловие Андрея Арьева.
Цена: 350 руб.
Ася Векслер - Что-нибудь на память
В восьмой книге Аси Векслер стихам и маленьким поэмам сопутствуют миниатюры к «Свитку Эстер» - у них один и тот же автор и общее время появления на свет: 2013-2022 годы.
Цена: 300 руб.
Вячеслав Вербин - Стихи
Вячеслав Вербин (Вячеслав Михайлович Дреер) – драматург, поэт, сценарист. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Ленинградского Малого театра оперы и балета, Ленинградской областной филармонии, заведующим редакционно-издательским отделом Ленинградского областного управления культуры, преподавал в Ленинградском государственном институте культуры и Музыкальном училище при Ленинградской государственной консерватории. Автор многочисленных пьес, кино-и телесценариев, либретто для опер и оперетт, произведений для детей, песен для театральных постановок и кинофильмов.
Цена: 500 руб.
Калле Каспер  - Да, я люблю, но не людей
В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» (2018) и «Ночь – мой божественный анклав» (2019). Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики.
Цена: 150 руб.
Лев Друскин  - У неба на виду
Жизнь и творчество Льва Друскина (1921-1990), одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака (своего первого учителя) и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры.
Цена: 250 руб.
Арсений Березин - Старый барабанщик
А.Б. Березин – физик, сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в 1952-1987 гг., занимался исследованиями в области физики плазмы по программе управляемого термоядерного синтеза. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В 1989-1991 гг. работал в Стэнфордском университете по проблеме конверсии военных технологий в гражданские.
Автор сборников рассказов «Пики-козыри (2007) и «Самоорганизация материи (2011), опубликованных издательством «Пушкинский фонд».
Цена: 250 руб.
Игорь Кузьмичев - Те, кого знал. Ленинградские силуэты
Литературный критик Игорь Сергеевич Кузьмичев – автор десятка книг, в их числе: «Писатель Арсеньев. Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». br> В новый сборник Игоря Кузьмичева включены статьи о ленинградских авторах, заявивших о себе во второй половине ХХ века, с которыми Игорь Кузьмичев сотрудничал и был хорошо знаком: об Олеге Базунове, Викторе Конецком, Андрее Битове, Викторе Голявкине, Александре Володине, Вадиме Шефнере, Александре Кушнере и Александре Панченко.
Цена: 300 руб.
Национальный книжный дистрибьютор
"Книжный Клуб 36.6"

Офис: Москва, Бакунинская ул., дом 71, строение 10
Проезд: метро "Бауманская", "Электрозаводская"
Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 245
Многоканальный телефон: +7 (495) 926- 45- 44
e-mail: club366@club366.ru
сайт: www.club366.ru

Почта России