К 70-летию ИОСИФА БРОДСКОГО

 

Марк  Поповский

ТО, ЧТО СОХРАНИЛА ПАМЯТЬ...

«В те годы дальние, глухие» в историческом сборнике «Память» (плохо перефотографированный экземпляр в самодельном зеленом переплете) я прочла главы из книги «Дело академика Вавилова». И была поражена захватывающей документальностью книги. Это было за несколько десятилетий до начала девяностых, когда приоткрылись спецхраны. Имя автора — Марк Поповский — я запомнила, но, конечно, не могла и предположить тогда, что через двадцать лет познакомлюсь с ним в Нью-Йорке, а через тридцать — буду смотреть его архив при Колумбийском университете: Bakhmeteff Archives of Russian and East European History and Culture, Columbia University, New York. M. A. Popovskii papers.

 

Марк Александрович Поповский (1922, Одесса — 2004, Нью-Йорк) — «журналист и писатель, православный христианин, политический эмигрант». Так писал он сам о себе уже в эмиграции. В 1952 г., закончив филологический факультет МГУ, стал писателем; опубликовал 14 книг о деятелях науки и научных открытиях. В 1960-е годы начал заниматься биографией Н. И. Вавилова, вошел в комиссию АН СССР по изучению его наследия, чудом получил доступ к его следственному делу и в 1966 г. в журнале «Простор» опубликовал главы будущей книги. Но в то время он не мог ничего сказать о последних годах Вавилова, арестованного и умершего в советской тюрьме. Сам он в 1970 г. был исключен из Вавиловской комиссии «как не имеющий высшего биологического образования». Окончательно печатать на родине его прекратили
в 1975 г. 6 ноября 1977 г. М. А. Поповский с женой принужден был эмигрировать.

К этому времени писатель закончил самый важный свой труд — «Жизнь и житие Войно-Ясенецкого, архиепископа и хирурга». «Герой, о котором я мечтал годами, — фигура номер один в науке и в то же время человек, способный противостоять комму­нистической фальши, возник на моем горизонте более сорока лет назад, в 1957 году».1  Никакие гонения, аресты, ссылки не смогли заставить Ясенецкого отказаться от своих убеждений и религиозного сана. Отец Александр Мень отправил рукопись книги в Париж, в издательство «YMCA-PRESS» со своей рекомендацией, где она и вышла в 1979 г. В 1983 г. по-русски в Америке, а в следующем году по-английски, с преди­словием А. Д. Сахарова, вышла наконец и книга Поповского о Вавилове.

В 1992 году, прожив в эмиграции 15 лет, М. А. Поповский задумал с помощью анкеты опросить коллег по писательскому цеху об их профессиональных делах. Сам он писал: «...Моя жизнь на Западе вполне уравновешена: я выпустил шесть книг, которые не мог издать в СССР, и сменил шесть профессий, чтобы прокормить себя и свою семью. Среди прочего я был клерком, научным работником, уборщиком мусора, лектором и дорменом...»

Из 130 анкет, посланных Поповским, 82 вернулись с конкретными ответами. Результатом исследования, в котором ему помогли два математика и психолог, был цикл статей, опубликованных в газете «Новое русское слово», — «Российское перо
в американской чернильнице». Анкета была разослана в декабре 1992 г., когда в России уже произошли кардинальные исторические перемены. К экземпляру для Бродского было приложено небольшое письмо, черновик которого остался в бумагах Поповского:

 

«19/XII-92.

Дорогой Иосиф!

Много-много лет назад моя ленинградская приятельница Э. Линецкая (Фельдман) сказала о Вас, что Вы человек добрый. Я это проверил, когда несколько лет назад уже в Нью-Йорке Вы помогли мне с помощью американских газет вытащить из Сов<етского> Союза математика-диссидента. Надеюсь, что с тех пор больших перемен в характере Вашем не произошло и Вы не сочтете за труд заполнить прилагаемую анкету. Ваше участие в моем исследовании доставило бы мне большое удовольствие. Я читаю поэта Бродского уже лет 20, слушал стихи Бродского в его собственном исполнении в квартире Яши Гордина, мы с женой Лилей издали томик стихов Бродского тиражом в 5 экземпляров задолго до того, как Бродский стал нобелевским лауреатом.

Желаю Вам, дорогой Иосиф, всего-всего хорошего в наступающем Новом году. Мы с Лилей остаемся неизменными читателями и почитателями Вашими.

Марк Поповский».

 

Эту корреспонденцию Бродский получил перед самым отъездом в Европу. Нобелевский лауреат ответил на все вопросы и выслал заполненную анкету из Италии.

Письмо, приложенное к анкете, стало конспектом небольшой мемуарной замет­ки, написанной в декабре 1996 г., почти через год после смерти Бродского. И хотя воспоминания М. Поповского о Бродском просты и безыскусны, к ним хочется сделать небольшой комментарий. Первая встреча с поэтом в квартире Я. А. Гордина происходила, конечно же, не «до», а после суда и ссылки, видимо, в конце 1960-х.
Со своей второй женой Лилей Марк познакомился только в 1965 г., поэтому быть в гостях с женой мог только после 1965 г. Лиля в устной беседе рассказала, что запомнила чтение Бродским стихотворения «Остановка в пустыне» («Теперь так мало греков в Ленинграде...»). Оно было написано в первой половине 1966 г.

И, конечно же, хочется возразить автору в его оценке письма Бродского Брежневу. Ничего «унижающего» изгнанника в письме нет. Написанное перед вынужденным отъездом в эмиграцию, оно — горькое и прощальное (от слова «прощать» и «прощаться» — «к равнодушной отчизне прижимаясь щекой»), во многом провидческое: «...переставая быть гражданином СССР, я не перестаю быть русским поэтом. Я верю, что я вернусь; поэты всегда возвращаются: во плоти или на бумаге...»3 В письме — темы, которые будут потом развиты и в стихах, и в эссе, и в нобелевской речи: о принадлежности Поэта языку, о его служении литературе. Через полгода Бродский повторил некоторые положения письма в виде стиха-заклинания:

 

Слушай, дружина, враги и братие!

Все, что творил я, творил не ради я

славы в эпоху кино и радио,

но ради речи родной, словесности.

За каковое раченье-жречество <…>

чаши лишившись в пиру Отечества,

нынче стою в незнакомой местности....

                                       («1972 год»)

 

Уже в Нью-Йорке Поповский вспоминает эпизод, который называет «не слишком значительным»: поддержка ученого-математика в его борьбе за выезд из Советского Союза. Это не первый случай помощи Бродского в экстремальных ситуациях. В 1972 г. он выступил в печати в защиту арестованной правозащитницы и поэта Натальи Горбаневской; в 1974-м — в защиту арестованного Владимира Марамзина, составителя первого самиздатского собрания сочинений поэта; в августе 1979 г. принимает активное участие в судьбе Александра Годунова, артиста балета Большого театра, решившего остаться на Западе; в 1980-м и 1981 г. выступает с письмами в защиту арестованного филолога-германиста Константина Азадовского… Но это были друзья, питерцы (за исключением Годунова, с которым Бродский познакомился в Нью-Йорке, уже в процессе его «дела»). А вот реальная помощь незнакомцу — важное свидетельство его «всемирной отзывчивости».

Марк с Лилей слушали выступления Бродского в Нью-Йорке на квартирах; на последнем ччтении в мае 1995 г., в большом, переполненном слушателями манхеттенском зале была и я. Что сказать об этом завораживающем, «высоком зрелище»? Это было священнодействие...

 

Галина Глушанок

 

 


1 Поповский М. Мой любимый герой. НЖ. 2000. № 218. С. 216.

2 Линецкая, рожд. Фельдман Эльга Львовна (1909—1997) — переводчица. Закончила Тенишевское училище, ЛИФЛИ, и там же факультативно — курс худ. перевода. 14 декабря 1933 г. была арестована вместе с другими членами студенческого кружка за чтение Канта. Позже был арестован и ее муж, Натан Евсеевич Линецкий, ничего не знавший о кружке.
В 1937 г. Э. Л. уехала под Куйбышев, куда был отправлен в ссылку муж после трех лет пребывания в лагере. Почти всю войну они провели в поселке Кимперсай Актюбинской обл., где Линецкий работал на никелевых рудниках. Только после 1946 г. появилась возможность вернуться в Ленинград. 19 марта 1964 г. Э. Л. Линецкая участвовала в заседании Правления ЛО ССП, выступила в защиту поэта ( «талантливый переводчик, <…> в течение последнего года <…> работал очень активно») и вступившихся за него своих коллег-переводчиков: «...Мне было грустно слышать имена моих товарищей: имя В. Г. Адмони — профессора, ученого с мировым именем, имя Е. Г. Эткинда — крупнейшего специалиста по переводам, в особенности переводам поэтическим, имя Натальи Грудининой — известной поэтессы — в сочетании с эпитетом „оголтелые“...» (цит. по: Шнейдерман Э. Круги по воде. Звезда. 1998. № 5. С. 186.).

3 Бродский И. Письмо Л. И. Брежневу. Цит. по книге: Гордин Я. Перекличка во мраке. Иосиф Бродский и его собеседники. СПб., 2000. С. 219—220.


 

Москвич, я впервые увидел ленинградца Иосифа Бродского в доме нашего общего знакомого писателя Якова Гордина. Мы с женой попали в квартиру Гординых на Марсовом поле в тот самый день, когда у них обедал, а затем пел свои песни под гитару Иосиф. Стихи его мы любили, читали, передавали их московским знакомым. А тут вот такая удача: поэт с нами за одним столом. Мы пришли в гости прямо из Эрмитажа. Жена, взглянув на большого, красивого, рыжего парня, под впечатлением полотен, только что виденных в музее, заметила: «Вы очень похожи на „Молодого итальянца“ с картины Веронезе». — «Да, мне уже давно об этом говорили», — ничуть не смутившись, спокойным, даже скучноватым голосом ответил поэт.

Похоже, что он не увидел в московской паре ничего интересного для себя. Прочитал по просьбе супругов Гординых еще два-три своих стихотворения и распрощался. Об этой черте его характера мне говорили и другие: если вокруг Бродского оказываются люди не из его привычного окружения — он замыкается, уходит в себя и... просто уходит. Возможно за этой манерой скрывался и страшок: ГБ постоянно шарило вокруг поэта, готовилось «дело» по обвинению его в тунеядстве.

В следующий раз лицо Иосифа открылось мне уже на фотографии. Брод­ского по суду сослали на Север. Яша Гордин навестил друга и прислал мне его портрет на фоне колхозного скотного двора. К этому времени мы с женой Лилей решили создать своеобразное семейное издательство «ЛИЛИМАР». Начали «издавать» в четырех экземплярах («„Эрика“ берет четыре копии...»2)  книжечки своих любимых поэтов, которых в ту пору не печатали. Такими любимцами нашими были Александр Галич, Максимилиан Волошин, харьковский поэт Борис Чичибабин и московская, мало кому ведомая, поэтесса Елена Благинина. Иосиф занимал в этом списке первое место. Мы и выпустили его сборничек номером первым. Красиво переплетенная книжечка эта была иллюстрирована вышеупомянутым «колхозным» портретом. Покидая в 1977 году по приказу ГБ Советский Союз, мы подарили сборник Бродского самым дорогим нашим, оставшимся в стране друзьям.

Надо, однако, заметить, что при всей нашей симпатии к Бродскому, этот молодой поэт огорчил нас. И не только нас. Я имею в виду его прощальное перед отъездом из страны письмо Брежневу. Доискиваться до глубинных причин, побудивших Иосифа сочинить столь унижающее его послание, не стану. Перепечатанное на машинке, оно было нами вклеено в ту же самодельную книжечку его стихов. Но всякий раз, когда я брал в руки этот томик, я чувствовал нечто вроде укола в сердце. То же самое испытывала и жена. Зная талант и высокие душевные качества нашего молодого современника, мы болезненно пережили тот унижающий его эпизод.

Попав в 1978 году в Нью-Йорк, в город, где жил наш любимец-поэт, мы не стали делать попыток встретиться с ним. К чему? Мы люди разных возрастов, разного жизненного опыта, разного общественного положения. Что ему до нас? Разумеется, покупали все сборники его стихов, которые и по сей день стоят на полках в моем кабинете. В церкви своей я несколько раз в рождественские дни читал стихи Иосифа, посвященные Великому празднику. Встретились мы с Иосифом раза два на его поэтических вечерах. На такие встречи собиралось до четырехсот человек, что для русскоязычного Нью-Йорка было цифрой поистине гигантской. Вспоминаю и о встречах читателей с поэтом на квартирах. В набитых до отказа манхэттенских квартирах слушающая публика сидела и лежала прямо на полу. После чтения мы, как и остальная публика, подходили к Иосифу, благодарили, приветствовали, но, повторяю, ни на какие личные контакты не набивались.

Только однажды Иосиф сам проявил инициативу: прочитав мою книгу «Жизнь и житие Войно-Ясенецкого, архиепископа и хирурга» (Париж: YMCA-PRESS, 1979), Бродский посоветовал мне вступить в организацию литераторов-эмигрантов при американском ПЕН-клубеWriters in exile3,  и даже как будто послал руководству этой организации что-то вроде рекомендации.

Как личность Бродский открылся мне в эпизоде вроде бы не слишком значительном. Работая в 1980-е годы на радио «Свобода», я узнал о тяжелой ситуации, которая возникла в Советском Союзе у одного видного ученого-математика. Он попытался выехать с семьей из СССР, но его не выпускали. Борьба с чиновниками ГБ продолжалась долго и мучительно. Исчерпав все средства, ученый объявил голодовку. Между тем человек этот был тяжелым диабетиком, и голодовка грозила ему неминуемой гибелью. В те годы наиболее реальным средством воздействия на советских высокопоставленных чиновников было разоблачительное выступление западной прессы. Узнав о голодовке ученого, я попытался вступить в контакт с американскими коллегами, но рассказанная история никого из них не заинтересовала. Подобных случаев уже было более чем достаточно. Я метался, время шло, смертельная опасность для голодающего ученого становилась все более реальной. Перебирая в памяти заметные фигуры американские, к которым можно было бы обратиться, я подумал о Бродском.

Подумал — и тут же отверг его кандидатуру: вспомнил о том, что он преподает в нескольких университетах, много пишет, часто ездит по стране и за границу. Одним словом, человек занятой. Но, когда прошли еще сутки, мне ничего не оставалось, как позвонить Иосифу. Он попросил немедленно приехать к нему домой, чтобы уточнить детали. Так я оказался в темноватой, как бы расположенной в подземелье, довольно скромно обставленной квартире нобелевского лауреата на Мортон-стрит, 44. Иосиф внимательно выслушал меня, кое-что уточнил, записал, но ничего определенного не сказал. Только заметил, что попытается поговорить со знающими людьми.

Следующие двое суток я не беспокоил его, а на третий день, придя в редакцию радио «Свобода», узнал, что в двух крупнейших нью-йоркских газетах появились статьи о том, что советские власти своей политикой толкают ученого-диссидента к смертельному концу. А еще день спустя до нас, сотрудников «Свободы», дошла весть о том, что ученый голодовку прекратил, так как власти пообещали выпустить его на Запад вместе с семьей в ближайшие дни. Разрешение это явно было следствием статей в американской прессе. Я же точно знал, что решающим фактором, спасшим ученого, оказалось обращение Бродского к американцам. «Нью-Йорк Таймс» не смогла отказать нобелевскому лауреату.

Я еще два раза после того побывал в квартире Бродского. Тронутый его отзывчивостью, подарил ему свою книгу. Сейчас уже не помню темы наших тогдашних бесед. Но я заметил в своем собеседнике важную черту: человек по натуре честный, он не умел вовлекаться в разговоры, которые его лично не трогали. Пока тема оставалась интересна Иосифу, его глаза блестели, он улыбался, острил, переходил в наступление на собеседника. Но как только разговор становился для него не интересным, он немедленно увядал. Такой переход от «расцвета» к «увяданию» мог возникать несколько раз в течение беседы — он оставался самим собой.

Моей маленькой гордостью по сей день остается то обстоятельство, что, прочитав мою книгу, которую я сам считаю главным трудом своей литературной жизни, Бродский позвонил мне и произнес несколько одобрительных фраз. Лишнего не болтал. Сказал, что видит большую работу автора, и добавил, что такие труды способны приближать людей к Богу. Я не думаю, что именно моя книга побудила Иосифа сделать внутренний шаг к вере. Но мне приятно было прочи­-тать интервью, данное им значительно позднее, в котором поэт, отвечая на вопросы журналиста Петра Вайля, сказал, что ощущает себя человеком верующим4. 

 

Нью-Йорк. Декабрь 1996 г.

 

 


1 Паоло Веронезе. Автопортрет (между 1558—1563 г.).

2 «„Эрика“ берет четыре копии, / Вот и все! / ...А этого достаточно...»

(А. Галич. «Мы не хуже Горация»).

3 Писатели в изгнании (англ.).

4 « — Простите за интимный вопрос: Вы человек религиозный, верующий?

— Я не знаю. Иногда да, иногда нет.

— Не церковный, это точно.

— Это уж точно.

— Не православный, и ведь не католик. Может быть, какой-то вариант протестантства?

— Кальвинизм. Но вообще о таких вещах может говорить только человек, в чем-то сильно убежденный. Я ни в чем сильно не убежден» (Рождество: точка отсчета. Интервью с П. Вайлем // Независимая газета. 21 декабря 1991 г.).


 АНКЕТА

Уважаемый коллега!

Занимаясь 45 лет литературным делом, я, естественно, неравнодушен ко всему, что относится к нашей с Вами профессии. По моим сведениям, в Америке живет более ста наших коллег. Я делаю попытку выяснить как живется в эмиграции людям, избравшим этот жизненный путь. Буду Вам чрезвычайно благодарен, если Вы найдете время ответить на приведенные ниже вопросы. Предыдущие мои статистические исследования такого рода, обработанные специалистами — социологами и компьютерщиками, были опубликованы в российской и эмигрантской прессе.

Ваши имя, фамилия, возраст? Псевдоним? — Бродский Иосиф Александрович, 52.

Публиковались ли до эмиграции? Какие произведения, опубликованные в России, Вы считаете наиболее важными? — Главным образом как переводчик.

Когда приехали на Запад? — 4 июня 1972 г.

Привезли ли с собой рукописи, которые не могли быть напечатанными там?

 Нет.

Публикуетесь ли в американской и эмигрантской периодике? В каких изданиях? — Да; «Нью-Йоркер», «Нью-Йорк ревю оф букс», «Нью Репаблик» и др.

Выпускали ли здесь свои книги? Названия? Год издания? Издательства? — Да; по-русски и по-английски, в издательствах Ardis, Harper and Row, Farrar, Straus & Giroux.

Есть ли рукописи, которые не удается пока опубликовать? Почему? — Нет: поскольку я не прозаик.

Удается ли существовать на литературные заработки? — Нет.

Совмещаете ли литературную работу со службой? — Да.

Получали ли американские гранты или др. формы помощи в поддержку лит. труда? — Да.

Печатаетесь ли ныне в России? Что там Вами опубликовано? — Да; многое из мною написанного.

Собираетесь ли и впредь заниматься литературным делом? — Да.

Как бы Вы оценили жизнь русского литератора на Западе? — Как весьма шизофреническую.

 

 Благодарю Вас.

Декабрь, 1992. Марк Поповский.

 

 С Новым годом!

Ваш Иосиф.

 

 


 

Небольшие, но очень достойные воспоминания Марка Поповского нуждаются в двух уточнениях.

Во-первых, Бродский не писал песен и никогда не пел свои стихи под гитару. На гитаре он играть не умел, и в доме у нас гитары не было. Более того, он терпеть не мог, когда пели песни на его стихи. Здесь Марку Александровичу изменила память.

Второе утверждение более принципиально и нуждается в разъяснении.

Речь об «унижающем» Бродского письме Брежневу. О нем уже написала Галина Глушанок. Добавлю лишь несколько строк.

Для того чтобы понять точку зрения Марка Поповского, надо представлять себе разницу характеров, а главное, жизненных позиций его и Бродского.

Марк Александрович был человеком радикальных политических настроений. «Мы пишем историю преступлений советской власти», — сказал он мне как-то. Он и в самом деле неуклонно писал эту историю. Его фундаментальная книга о судьбе Николая Ивановича Вавилова, для которой он ухитрился получить следственное дело и скопировать его, со свойственной ему решительностью обведя КГБ вокруг пальца, его «Жизнь и житие Войно-Ясенецкого», собирая материалы о котором он объездил всю страну, посетив все места ссылок великого хирурга и архиепископа, были, как говорится, откровенными обвинительными актами.

Ему, человеку народовольческого темперамента, естественно, претил любой лояльный контакт с власть имущими. Он сознательно шел на столкновение с системой.

Бродский был человеком совсем иного типа, и эмиграция его была иной.

Марк уезжал после обыска и допросов, со скандалом, с шумом на весь Запад, с интервью зарубежным корреспондентам. Он декларировал свою ненависть к системе, в преступности которой он был с полным основанием убежден, и сознательно обрубал все формальные связи с СССР.

У Бродского здесь оставались родители, судьба которых его чрезвычайно волновала, ибо они оказались заложниками. Он надеялся, что ему удастся сохранить литературные связи с Россией. Об этой надежде, собственно, и написано его письмо Брежневу. И ничего унизительного в этом спокойном и печальном письме поэта, а не политика — не было.

 

 Я. Гордин

Владимир Гарриевич Бауэр

Цикл стихотворений (№ 12)

ЗА ЛУЧШИЙ ДЕБЮТ В "ЗВЕЗДЕ"

Михаил Олегович Серебринский

Цикл стихотворений (№ 6)

ПРЕМИЯ ИМЕНИ
ГЕННАДИЯ ФЕДОРОВИЧА КОМАРОВА

Сергей Георгиевич Стратановский

Подписка на журнал «Звезда» оформляется на территории РФ
по каталогам:

«Подписное агентство ПОЧТА РОССИИ»,
Полугодовой индекс — ПП686
«Объединенный каталог ПРЕССА РОССИИ. Подписка–2024»
Полугодовой индекс — 42215
ИНТЕРНЕТ-каталог «ПРЕССА ПО ПОДПИСКЕ» 2024/1
Полугодовой индекс — Э42215
«ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ» группы компаний «Урал-Пресс»
Полугодовой индекс — 70327
ПРЕССИНФОРМ» Периодические издания в Санкт-Петербурге
Полугодовой индекс — 70327
Для всех каталогов подписной индекс на год — 71767

В Москве свежие номера "Звезды" можно приобрести в книжном магазине "Фаланстер" по адресу Малый Гнездниковский переулок, 12/27

Михаил Толстой - Протяжная песня
Михаил Никитич Толстой – доктор физико-математических наук, организатор Конгрессов соотечественников 1991-1993 годов и международных научных конференций по истории русской эмиграции 2003-2022 годов, исследователь культурного наследия русской эмиграции ХХ века.
Книга «Протяжная песня» - это документальное детективное расследование подлинной биографии выдающегося хормейстера Василия Кибальчича, который стал знаменит в США созданием уникального Симфонического хора, но считался загадочной фигурой русского зарубежья.
Цена: 1500 руб.
Долгая жизнь поэта Льва Друскина
Это необычная книга. Это мозаика разнообразных текстов, которые в совокупности своей должны на небольшом пространстве дать представление о яркой личности и особенной судьбы поэта. Читателю предлагаются не только стихи Льва Друскина, но стихи, прокомментированные его вдовой, Лидией Друскиной, лучше, чем кто бы то ни было знающей, что стоит за каждой строкой. Читатель услышит голоса друзей поэта, в письмах, воспоминаниях, стихах, рассказывающих о драме гонений и эмиграции. Читатель войдет в счастливый и трагический мир талантливого поэта.
Цена: 300 руб.
Сергей Вольф - Некоторые основания для горя
Это третий поэтический сборник Сергея Вольфа – одного из лучших санкт-петербургских поэтов конца ХХ – начала XXI века. Основной корпус сборника, в который вошли стихи последних лет и избранные стихи из «Розовощекого павлина» подготовлен самим поэтом. Вторая часть, составленная по заметкам автора, - это в основном ранние стихи и экспромты, или, как называл их сам поэт, «трепливые стихи», но они придают творчеству Сергея Вольфа дополнительную окраску и подчеркивают трагизм его более поздних стихов. Предисловие Андрея Арьева.
Цена: 350 руб.
Ася Векслер - Что-нибудь на память
В восьмой книге Аси Векслер стихам и маленьким поэмам сопутствуют миниатюры к «Свитку Эстер» - у них один и тот же автор и общее время появления на свет: 2013-2022 годы.
Цена: 300 руб.
Вячеслав Вербин - Стихи
Вячеслав Вербин (Вячеслав Михайлович Дреер) – драматург, поэт, сценарист. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Ленинградского Малого театра оперы и балета, Ленинградской областной филармонии, заведующим редакционно-издательским отделом Ленинградского областного управления культуры, преподавал в Ленинградском государственном институте культуры и Музыкальном училище при Ленинградской государственной консерватории. Автор многочисленных пьес, кино-и телесценариев, либретто для опер и оперетт, произведений для детей, песен для театральных постановок и кинофильмов.
Цена: 500 руб.
Калле Каспер  - Да, я люблю, но не людей
В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» (2018) и «Ночь – мой божественный анклав» (2019). Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики.
Цена: 150 руб.
Лев Друскин  - У неба на виду
Жизнь и творчество Льва Друскина (1921-1990), одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака (своего первого учителя) и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры.
Цена: 250 руб.
Арсений Березин - Старый барабанщик
А.Б. Березин – физик, сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в 1952-1987 гг., занимался исследованиями в области физики плазмы по программе управляемого термоядерного синтеза. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В 1989-1991 гг. работал в Стэнфордском университете по проблеме конверсии военных технологий в гражданские.
Автор сборников рассказов «Пики-козыри (2007) и «Самоорганизация материи (2011), опубликованных издательством «Пушкинский фонд».
Цена: 250 руб.
Игорь Кузьмичев - Те, кого знал. Ленинградские силуэты
Литературный критик Игорь Сергеевич Кузьмичев – автор десятка книг, в их числе: «Писатель Арсеньев. Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». br> В новый сборник Игоря Кузьмичева включены статьи о ленинградских авторах, заявивших о себе во второй половине ХХ века, с которыми Игорь Кузьмичев сотрудничал и был хорошо знаком: об Олеге Базунове, Викторе Конецком, Андрее Битове, Викторе Голявкине, Александре Володине, Вадиме Шефнере, Александре Кушнере и Александре Панченко.
Цена: 300 руб.
Национальный книжный дистрибьютор
"Книжный Клуб 36.6"

Офис: Москва, Бакунинская ул., дом 71, строение 10
Проезд: метро "Бауманская", "Электрозаводская"
Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 245
Многоканальный телефон: +7 (495) 926- 45- 44
e-mail: club366@club366.ru
сайт: www.club366.ru

Почта России