Елена Ушакова

* * *

Я живу в Туруханске, куда завела меня нить

Ариадны Эфрон, ее письма читаю оттуда.

Я умею колоть, штукатурить умею, белить,

Все зима и зима, ледоход — долгожданное чудо.

Здесь природа всегда так нахмурена, раздражена,

Неустойчивый женский характер и гнева раскаты.

На полу ледяном, на коленях, как в церкви, одна

Я рисую им лозунги праздничные и плакаты.

И старею, ссыхаюсь, как вложенный в книгу цветок,

В уголовный и процессуальный заложенный кодекс.

Из всего можно вынести если не пользу — урок

Утешительный, по Аристотелю, — элеос, фобос.

Боже мой, я бы так не могла, я бы так не могла!

Умерла б от разлуки и не протянула б недели.

Сколько надобно сил, чтобы вынести… Вечная мгла

И горчайшие мысли о жизни в холодной постели.

Жизнь, ты что же такое, о, не отпирайся, скажи!

Как смириться с тобой, непонятная, злая затея?

С неразумной, слепой, без учета отдельной души...

Замерев над письмом, вопрошаю, дрожа, холодея.

* * *

В Египте синий цвет мечтал о воскрешенье,

В Китае обещал он вечную весну.

«Берлинская лазурь» — волшебное смешенье

Оттенков голубых, сродни морскому дну.

У древних христиан на выцветших полотнах

Одежды синева изображает грех.

Но синему греху я верю неохотно,

Он втайне адвокат, оправдывает всех.

И, в синий облачась, является Мария,

И в голубом плаще на троне Соломон.

Поистине, как жизнь сама, его стихия,

И все, что знаем мы, в себя вбирает он.

Я этот цвет люблю — цвет жизни, цвет печали,

Цвет смерти и любви, спасенья и стыда.

Как много мне его оттенки нашептали,

Привязчивы, нежны, текучи, как вода.

А тот, кто наблюдал в музее в Амстердаме

Молочницу в чепце и синий фартук (цвет,

Который, как стихи, беседует с богами), —

Тот видел: счастье есть, а смерти — смерти нет!

* * *

В защиту хочется мне выступить сомнений.

Тот, кто смущением и робостью объят,

«Зачем?» не спрашивал себя и возражений

Не приводил себе, счастливец, — мне не брат.

Во дни сомнений, как мы помним, дни раздумий…

О, эти тягостные, пасмурные дни!

Одни мы в комнате иль в многолюдном шуме,

То утешенье лишь, что знаем: не одни…

Рассказ мне вспомнился о том, как Боборыкин

Сказал Тургеневу, когда к нему пришел,

По ляжкам хлопая себя, с довольным рыком:

«А я так с радостью пишу и хорошо!»

* * *

Когда ты в комнате, тебя не замечаю.

Ты за столом сидишь, я тоже занята.

Но если нет тебя, то стол и чашка чая,

Стеллаж с компьютером и пепельница та,

Что принесли тебе друзья на день рожденья, —

Все в этой комнате, мне кажется, хранит

Твое внимание, твое воображенье —

Трудов пристанище, обитель аонид.

В твое отсутствие здесь, как ни странно, больше

Тебя, чем при тебе… Как это объяснить?

И больше, может быть, чем в Праге или Польше

На конференции, где ты и должен быть.

И эта странность так порой меня тревожит,

Волнует, трогает, как возвращенный сон.

В твое отсутствие короткое я тоже

Вдвойне присутствую… звонит мой телефон!

АНЮТИНЫ ГЛАЗКИ

В лиловый бархат облачен их трепет,

На речь похож, два нижних лепестка

В смущенье теребят передник, лепет —

О чем-то главном, жизнь так коротка!

В расцветке их таинственной, как видно,

Скрывается горячечная страсть!

Волнуются, и смотрят так невинно,

И, кажется, боятся «низко пасть».

Кто та Анюта? Есть предположенье,

Что не одна невинность, не одна!

Невинность есть, где есть грехопаденье:

На этом фоне светится она.

А в бархате изменчивость какая!

И шелковистость тянется к губам.

Цветная ткань подвижна, как живая,

И словно хочет подольститься к нам.

Смешные лепестковые созданья,

Зависимые… в Смольнинском саду…

И, уходя, шепчу им: «До свиданья,

Не огорчайтесь, я еще приду».

«ВИД ДЕЛЬФТА» ВЕРМЕЕРА

Этот вид удивительный Дельфта

Не похож на обычный пейзаж.

Речка? Озеро? Дельта — не дельта

И не русло, а греза, мираж.

Это транс, состоянье, молитва,

Но без слов, созерцанье, столбняк,

Жизнь отложена, жатва и битва,

Только смотрим — и молимся так.

Небеса продолжаются чудно

В восприимчивом лике воды

Или тайну воздушную смутно

Ощущаешь с волнением ты?

Небывалый, светящийся белый

Цвет по кромке — откуда такой?

Из какого красителя сделан

Этот в душу глядящий покой?

А «небесная линия» острой

Скажет фразой извилистой нам,

Как заботы и тяготы-сестры

Необдуманно льнут к небесам.