НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ
Аннелиза Аллева
* * *
Ты всегда
любил появляться в компании женщин.
И стоишь
теперь в книжном шкафу между Брик и Бронте…
* * *
Любовь
была немой:
у нас не
было своих песен.
Любовь
была закрытой:
у нас не
было будущего.
Любовь
была одинокою — без свидетелей.
Любовь
была напрасной, была постыдной…
И все же
она и без вина — сверкала.
Без нефти
— пылала
и без
глазниц — глядела.
Словно
звезда держалась над пустотою…
* * *
«С собой
покончить» — кажется на вид
мотивом
лишь для театральных поз…
О том, кто
неудачный суицид
предпринял,
— говорят, что «он всерьез
не сможет
никогда». — Но, возвратясь
к
попыткам, ищут способы…
Любой
уже
законченной любви итог
и есть
самоубийство: столько раз
от страха
неуверенной рукой
умышленно
подстраивая сбой,
ты —
научившись — наконец-то смог.
* * *
Поместили
в клетку — чтоб не упал —
бывший дом
садовника возле той
виллы, где
мы гуляли. Окна овал
занавешен… Походя ты сказал,
что хотел
бы здесь жить со мной.
На узорной
калитке замок отбит;
пара
сфинксов перед крыльцом…
Кипарисов
ряд вдоль пути двойной…
Заколоченный,
ветхий давнишний сон —
лишь
любовникам приоткрыт.
* * *
Ты каждый
раз любезно оставлял,
чтоб
облегчить мучения разлуки,
какой-то
фетиш, — словно обезьяне,
мечтавшей
быть тобою.
Подвернув
два раза
рукава на пиджаке
зелено-синем,
старом, — вышла в парк…
Пиджак
смотрел, как мяч среди деревьев,
гонимый
полумесяцами икр,
мелькал.
Сверкали белые улыбки…
«А я — его
пиджак!» — твердила вещь
с немым
упорством, свойственным вещам.
«А сколько
дней прошло с позавчера?» —
спросила
дочь.
И вправду —
Боже! — сколько?..
* * *
…Отступать не желая, на принципы напирали,
словно
были действительно значимы те слова:
«Никакая
женщина мной управлять не вправе!»
«А мужчина
не вправе забрать себе все права!»
Эти двое
придуманных — «женщина» и «мужчина»,
воплощенные
нами, нас — истерзав, изжив —
разлучили… С ожесточеньем неразлучимо
боевое
знамя, бравурно-пустой призыв…
* * *
Ты —
всегда за собой оставлявший последнее слово —
отомстил
мне тем, что заставил себя простить.
Я теперь
не могу из пространства извлечь пустого
повод быть
оскорбленной, преследовать и просить…
Не могу припереть тебя к стенке вопросом… или
запереться
на ключ, не давая прокрасться снам.
— Так же,
как преградить дорогу к твоей могиле
пилигримам,
что вереницей проходят там.
* * *
Я помню:
мы в Венеции, в кафе;
ты задаешь
вопрос моей подруге:
«Ну, что
мне делать со своим умом?»
Она:
«Неплохо бы его проверить…»
— Мне
показались скучными вы оба,
и, встав,
я молча вышла… Вдоль стены
стояли и
играли на гитарах
подростки,
и держались потесней, —
дыханьем
согреваясь. Не кричать
старались,
чтоб не заглушать соседа...
В
распахнутых футлярах от гитар
поблескивали
мелкие монеты.
Мне
захотелось глубоко вздохнуть…
Меня
вместила пасмурная площадь —
как
бархатные черные футляры
вмещают
блеклый ледяной обол…
* * *
Все как
будто зашито хирургом; за слоем слой
все
срослось… Остается открытой одна лишь рана,
источая
слова о тебе… Вероятно — рано
или поздно
— она затянется немотой.
Или будут
слова о других — как вода из крана…
Все равно
в первый раз исторгнутые тобой.
* * *
Наконец-то
все прояснилось:
ты стал
дорогой,
по которой проходят многие.
Стал
колодцем,
где любому
хватает воды.
Наравне со
всеми
я теперь
подхожу и черпаю, как другие…
Наконец-то
кончилось то проклятое время,
когда я
хотела, чтоб ты был моим — и только,
и рыдала
из-за того, что ты был — для многих.
Только,
знаешь, ты перестал теперь быть собою, —
превратившись
в зеркало…
Перевод с итальянского Дениса Датешидзе
