Татьяна
Вольтская
НОЧЬ
ПЕРЕД РОЖДЕСТВОМ
1
Снег падает на
землю, как на рану,
Которая пылает
и гноится.
Прозрачные строительные
краны
Торчат из
горла брошенной столицы.
Свет фонаря
притягивает хлопья,
Толкущиеся
вкруг бесшумным роем.
Холопья
радость и тоска холопья
Течет из окон,
ледяной корою
Покрывших все
— и внутренности улиц,
И комнаты, откуда их
владельцы
Однажды
вышли в ночь и оглянулись
На вывернутый ящик,
на младенца,
Разбуженного обыском, на хаос
Упавших книг, на жалкие
наряды,
На дворника,
беззвучно чертыхаясь,
Стоящего у двери, —
эти взгляды
Стоят, как пар,
в Таврическом и в Летнем,
Над каменной
Невой плывут, как морок,
При первом
крике нашем, при последнем
Предсмертном хрипе, в воздухе, как творог,
Сгустившемся, висят набухшей
сетью
И ловят наши скомканные
души,
Ныряющие то в окно
к соседям,
То в магазины,
где теплей и суше
И где витрины разевают пасти,
Как черти, скачут ярлыки
и чеки, —
О, только
б скрыться, только б не попасться
В холодные, голодные
ячейки
Пустых глазниц,
глубоких, как воронки,
Как «воронки» с их
дверцей преисподней,
Куда упало
полстраны. Негромко
Защелкнулся замок. Их
нет сегодня.
И только их тоскующие взгляды
За детскою
площадкой, за причалом
Встают вокруг невидимой оградой,
Над головой летают, за плечами,
И над зеленоватыми дворцами,
И над мостами в новогодних блестках,
Мечтая с нами встретиться глазами,
Но никогда их не встречая, скользких.
2
Петербург честней,
А Москва веселей.
Здесь — корабль
кораблей,
А там — Мавзолей,
Ордынка да Маросейка
Кругло катятся,
будто пять рублей,
А у нас Дворцовая
— как копейка,
Мокрый снег да тьма,
Из дворца
— тюрьма
Видна, а у них
— попроще:
На всю
площадь воняют мощи.
Затыкают носы
Государевы псы,
Метут метлой,
Поднимают вой
До Читы-Воркуты,
Так что дохнут киты.
Услыхав пароль,
Вся округа брешет,
И звенят,
как деньги, башенные часы:
Москва — орел,
Петербург — решка.
3
Ты отошел — и я увидела
Заводы, склады, кирпичи,
Серебряных облезлых идолов,
Качающиеся мечи
Ночного света, что разрезали
Нечистую постель зимы,
Все, что еще должна я кесарю,
Мгновенно выхватив из тьмы.
Ты отошел — афиши с тиграми
У цирка, трубы, провода, —
Весь мир на это место гиблое
Мне в душу хлынул, как вода.
4
Были бы они здесь, сидели бы за столами,
А не мостили весь наш окоем телами
С дырками в черепах, — от Воркуты до Кушки.
Вился бы снежный прах легче, палила пушка
В полдень — не тяжело, словно стреляет в сердце, —
Звякало бы стекло, было бы где
усесться
Братьям и сестрам, всем их не рожденным детям,
Вылившимся из вен, скрючившимся по клетям
Ребер и позвонков, словно по черным избам.
Зваными быть легко, только никто не избран —
Свадебный пир без нас будет звенеть
и длиться:
Мы пропустили час в мертвые эти лица
Белые заглянуть; в ветре пустом, огромном
Даже до дома — в путь тащимся, как за
гробом.
Кажется, век бреду: полночь, фонарь, аптека,
Банк, полынья в пруду, силуэт человека,
Спящий поверх тряпья, ржавый почтовый ящик, —
Плакальщицей всея черной Руси смердящей.
5
Плакальщицей всея черной
Руси пойду:
Грязная полынья
и в холодном поту
Оттепели — дома.
Что у них там внутри? —
Впору сойти с ума
— ямы да пустыри:
Не состоял, не смел
и не имел родни
Там, где не надо;
ел падаль, шептал «усни»
Детям, а сам не
спал, слушая «воронок»,
Помнил про школьный
бал,
мял в кулаке цветок,
В кухне текла вода,
лаял дверной замок;
Главное — не видал
бездну у самых ног —
Вышка, барак, пила, тени
в строю, огни —
В комнате у стола
глухо молчал: «Распни!»
Плакальщицей всея
мерзлой пустой земли
Вдоль полыньи
— края
инеем заросли —
Ино еще, душа, Марковна,
побредем,
Как на пожар,
спеша кланяться мертвым, тем,
Кто без имен полег
в чащах и на полях,
В ласковой тьме болот, —
ибо сквозь этот прах
Птице не пролететь,
злаку не прорасти.
Всех отыскать,
отпеть,
всем прошептать: «Прости!»
6
Снег идет, и яблони заснежило,
Под окном заныло, замело.
Где же вы, забытые и нежные,
Глянувшие
к нам через стекло
В хрупкий сумрак заспанный рождественский,
В мандариновый сезам
С пестрой елкой — ангельскою лествицей,
Тянущейся к небесам?
Пролетает снег кругами белыми,
В окнах-полыньях блестя.
Что же это мы с собою сделали,
Что ходить привыкли по костям?
Провода провисли в пухлом инее,
Площадь захрустела сахарком.
Расскажите, как вас звать по имени,
Где ваш дом — расстрельный полигон?
Где же вы, зачеркнутые, бывшие
Капли крови родины моей,
Вытекшие, высохшие, лишние,
Где же вы, убитые, убившие, —
Только снег летит у фонарей,
На окно ложится легкой ватою.
Встряхивает туча волчий мех.
Где вы, вертухаи,
соглядатаи,
Нищие оратаи, ораторы,
Где вы, оловянные солдаты и
Чистые, ни в чем не виноватые?
—
Все равно я виноватей всех.
7
Елка в слезах шаров
И канители —
И карусель пиров
На две недели:
Пей да готовь еду.
Где там на небе
В полночь узреть звезду!
Вряд ли нелепей
Время найдешь в году.
Площадь в отрепьях
Бурого снега. С Невы
Ветер усталый
Дует всю ночь. Волхвы
Здесь заплутали.
Пышет из окон смех,
Чад золотистый.
Пока не оплачем всех —
Христос не родится.
Пришла Коляда
Накануне Рождества.
Впереди — беда,
Позади — Москва.
А и в Питере для людей
Понакидано площадей,
Чтоб повинная голова
Преклонялася,
как трава.
А за Питером, за Москвой
Метель подымает вой,
Небо — как волчий мех.
Елки тянутся вверх,
Яблони да груши:
Душно мне, душно! —
Деды и отцы,
Гоголевские мертвецы
Встают из могил.
Кто бы их простил?
Кто бы их отпел? —
Только метель.
Кто б оплакал их? —
Только снежный вихрь.
Без наших слез
Не родится Христос.
8
Ни ругательства, ни здравицы,
Ни дворов, ни колоннад.
Город к ночи растворяется,
Словно в чае рафинад.
За спиною встали мертвые,
Доли требуют своей,
Рыщут сумерки матерые
У подъездов и дверей.
Жирный мент лениво щурится,
Тащит жертву из толпы,
Хлещет кипяток по улице
Из разорванной трубы.
Тянутся в подземку тяглые
Современники. Ни зги
В небесах, лишь пенье ангелов
Слышно — Боже, помоги!
