Наталия Толстая

В ТУНИСЕ

В прошлом году захотелось мне поехать в Африку, увидеть пустыню. Прочла в книге, что пустыня Сахара занимает около девяти миллионов квадратных километров. Миллионов! По территории — почти США. Европу повидали, все про нее поняли, и теперь тянет к барханам и миражам. Рассказывали, что путешественнику чудятся в пустыне колодцы с ключевой водой и оазисы с тенистыми рощами. Подруга Оля немного поломалась: «Ну зачем нам Африка? Столько интересных стран на свете…» Я показала ей буклет «Посетите чарующий Тунис», валявшийся дома с прошлой зимы среди всякой рекламной ерунды. В буклете — голубое море, желтые песчаные пляжи до горизонта, верблюды для катания, узкие улочки средневековых городов. Оля купила больничный на две недели, и мы отправились в турфирму.

В турфирме наш выбор похвалили. Конец сентября — лучшее время для поездки в Тунис: жара спадает, медузы исчезают, дождей мало. Мы выбрали отель, откуда до пляжа сто метров, и доплатили за номер с видом на море. Девица, оформлявшая наши бумаги, была немногословна.

— Девушка, когда мы вылетаем?

— В полтретьего.

— Дня?

— Ночи. Все чартерные рейсы вылетают ночью.

— Как мы доберемся до отеля?

— Вас встретят.

— Какая в Тунисе валюта?

— Интернет у вас есть? Там все найдете.

Если бы мне раньше рассказали, что такое чартерные рейсы! Но никто не рассказал, а я не спросила. Вылетали из Пулково-1. Слабо освещенные бетонные ангары, обслуживающий персонал куда-то попрятался. Если возникала из мглы женщина в аэрофлотовской форме, то в контакт вступать не желала: «Ничего не знаю, я из другого терминала».

Туристы, приехавшие в аэропорт с вечера, дремали в неудобных позах, многие с детьми. Все кресла заняты.

— Вы тоже в Тунис летите?

— Мы в Хургаду.

— А где регистрация на Тунис?

— Без понятия.

Наконец мы нашли, что искали. В очереди перед нами стояли парни с бычьими шеями и их девицы с силиконовыми губами. Я обратила внимание еще на одну социально маркированную группу туристов. Это были женщины сорока—пятидесяти лет, вызывающе вульгарные. Они напомнили мне торговок пива в розлив, типаж из ушедшей эпохи. Ярко накрашенные, квадратные, низкорослые. Верх — кофта с люрексом, низ — джинсы со стразами.

— Люська, не пускай бабу с красным чемоданом без очереди, двинь ее тазом!

— Лариска, быстрее сюда. Что ты тащишься, как беременный таракан? Колбасу не забыла? Забыла? Ах ты, зараза недоделанная!

Это были наши спутники и соседи по гостинице. Таким туристам широко открыта та часть мира, куда не требуются визы, — сюда, увы, относится и Тунис. Как только самолет оторвался от взлетной полосы, началось веселье. Звенели стаканы, по салону летали пакеты с чипсами и фисташками, девицы взвизгивали, торговки пивом громко обсуждали личную жизнь певца Розенбаума. Через час половина самолета храпела, свесив головы в проход, девицы затихли, а молодые парни переключились на арабских стюардесс.

— Эй, телки, по-русски понимаете?

Стюардессы улыбались и ловко уворачивались от налитых коньяком великороссов. Потом из служебного отсека появились трое крепких арабов, и веселая молодежь утихла.

На следующее утро безумная ночь была забыта: мы приехали в Африку и готовы были любить ее всем сердцем. В отеле нам быстро выдали ключи,
и пожилой кривоногий тунисец, схватив наши чемоданы, бегом помчался по длинному коридору. Мы побежали за ним и, запыхавшись, ввалились в номер. Из окна виднелись помойные баки и бетонная яма — это был задний двор. Я загородила носильщику выход.

— Стойте! У нас оплачен номер на четвертом этаже, с видом на море. Sea, sea! Здесь мы жить не будем.

Несмотря на бессонную ночь голова соображала: я протянула шустрому пролетарию десять долларов, и он вприпрыжку понесся с чемоданами в наш законный, оплаченный номер на четвертом этаже. С видом на чудесное голубое море. В этом отеле у персонала был такой маленький бизнес — завести лоха в номер с видом на помойку и развести глупышку на несколько долларов. Остроумно. Носильщик не уходил, мялся у двери.

— Все, товарищ! Аллах с тобой. Иди обдуривать других.

Араб сверкнул глазами и ушел, хлопнув дверью. Мы с Олей вышли на балкон. Все было, как обещано: теплый африканский воздух, безоблачное небо, пальмы всех видов, ковер из экзотических цветов под нашими окнами. Впереди — двенадцать счастливых дней. Забыть про питерских соседей с верхнего этажа, у которых десять лет как испортилась стиральная машина, и они регулярно заливают мою квартиру, не думать о том, что в университете всех пенсионеров к новому году обещают сократить. Наконец-то наговориться всласть с Олечкой, вспомнить о времени, когда еще были живы неповторимые люди, рожденные при царе, они жили среди нас, гуляли по Кировскому проспекту. С Олей было легко, ведь у нас общее прошлое. Мы обе помнили послевоенные очереди за яйцами и мукой, — тогда стояли во дворах огромных доходных домов, с улицы не видно. Навеки в памяти и день смерти Сталина, и начало новой эры, когда на дом стали приходить спекулянтки с польскими кофточками, а первые счастливцы поехали за границу, в Болгарию. Много было смешного, трогательного, еще больше было идиотизма. Мы сидели на балконе, пили привезенный растворимый кофе и вели светскую беседу.

— Олечка, у тебя бабушка по какой статье села?

— Антисоветская агитация и пропаганда. А твоей что шили?

— Мою бабушку никто не переплюнул: агент Ватикана! Ее портрет ви­сит у меня над кроватью. Утром просыпаюсь, смотрю на бабушку и думаю:
а у римского Папы губа не дура — Татьяна Борисовна была редкая красавица. Слушай, завтрак скоро заканчивается! В путь.

Ресторан, где нас кормили завтраками и ужинами, был размером с зал ожидания Московского вокзала. Самообслуживание, то бишь «шведский стол». Один стол, длиной с платформу, завален какими-то рыбами и кусками мяса, огурцами и помидорами. Горы еды. Попробовали: не съедобно. Ни рыбу, ни мясо не разжевать, овощи — подпорченные и безвкусные. Пошли к платформе с фруктами: опять облом. Персики и сливы — твердокаменные, грушами можно заколачивать гвозди, арбузы и дыни — недозрелые. А ведь мы не привередливые, мы всеядные, но такую дрянь даже в Африке есть не будем. Надо ли говорить, что и кофе оказался пойлом, а чай тут вообще не предусмотрен. Мы ушли из ресторана несолоно хлебавши.

После завтрака нас, туристов, собрали на веранде, чтобы сообщить, на какие экскурсии можно записаться. Выбор был большой: античные руины в городе Дугга, древнейшая в мире синагога в Джерме, старая мечеть-крепость в Кайруане, двухдневная экскурсия в Сахару с заездом в Колизей, а также бани с талассотерапией, фольклорные ансамбли, кожевенные и гончарные мастерские… Мы выбрали Сахару, за тем и ехали. Записались и на античные руины, и на мечеть, и на синагогу. Выезд в Сахару на следующий день в пять утра.

В пустыню поехало двадцать человек, кроме нас с Олей все были из других отелей, приличные люди. Несколько молодоженов, пожилые супружеские пары и одинокие немолодые женщины. Интересно смотреть из окна на чужую, загадочную жизнь. Живут тут в бетонных одноэтажных строениях, всюду свалки, утренний ветер носит по дороге пластмассовые пакеты. Наш гид Карим, окончивший текстильный институт на Кубани, рассказывал по дороге, что народ живет неплохо, все дети ходят в школу, никто не голодает. Богат тот, у кого много овец или оливковых деревьев. Проезжая через маленькую деревню, тури-сты обратили внимание на исхудалого старика, лежащего на земле перед воротами мечети.

— Почему дедушка лежит на улице? Он бездомный?

— Нет, просто ему так хочется, его никто не заставляет.

— Может, он для туристов разлегся?

— Нет, тут автобусы не останавливаются, лежит для себя.

В следующей деревне — бетонные домики с плоской крышей, стайки утренних собак, кучи мусора — я обратила внимание на группу девочек-подростков в черных платках. Они сидели под деревом, у каждой на коленях лежала книга. Девочки водили пальчиком по книжным строчкам и шевелили губами. Эти девочки под деревом со священной книгой на коленях врезались мне в память, до сих пор вижу их перед собой. Наконец автобус остановился, идем осматривать Колизей, лучший в мире по сохранности. Идти до Колизея триста метров сквозь строй продавцов, все движутся «в затылочек». Единственный способ сохранить самообладание — не встречаться с торговцами глазами, смотреть себе под ноги. На арене гладиаторов нещадно палило солнце, и мы с Олей спус­тились в подземные казематы, ища прохлады и тишины. Не тут-то было. В казематах нас атаковали продавцы мужских головных платков. «Один доллар! Один доллар!»

— Давай купим. Это их национальная одежда: белый платок с повязкой. И цена смешная.

Мужик вручил нам платок и сунул доллар в шаровары.

— А повязка?

— Пятьдесят долларов!

— Совсем оборзел. Забирай свой платок и гони доллар.

Продавец повернулся к нам спиной. «Знать вас не знаю». Бизнес, конечно, незамысловатый, можно было просить и три доллара, но за день тут проходят сотни туристов… Следующая остановка — по желанию. Оказывается, через полчаса будем проезжать жилище троглодитов. Гид сказал, что это древнейшие племена, населяющие Тунис. Они живут тут уже 1500 лет в меловых гротах, вырытых в склонах гор. Первобытный народ. Их много раз пытались переселить в дома, но троглодиты отказываются, чтут свои традиции. И никакая цивилизация их не коснулась.

— Хотите навестить семью троглодита?

— Хотим!!!

— Скоро остановка. Приготовьте по три доллара с человека, дадите хозяину, у него большая семья.

Мы приближались к пещере троглодитов. Мне из автобуса был виден двор с земляным полом. Посреди двора сидел троглодит в кресле-качалке и разговаривал по мобильному телефону с нашим гидом. Гид, по-видимому, предупреждал, чтоб готовились. И вмиг двор троглодитов преобразился: хозяин уволок кресло-качалку с глаз долой, откуда ни возьмись появилась старуха с козой, уселась на какую-то горную породу и принялась за дойку. Из-под земли выскочила молодайка с жерновами и стала картинно перетирать зерна. Девочка в углу плела корзину из дикорастущих трав, а маленький мальчик высекал огонь кремнем. У мальчика была голая попа, и он был особо грязен.

Наши туристы пришли в восторг. Вот ведь дикари, а какие трудолюбивые! Не смотрят исподлобья, а приветливо улыбаются. Попробуйте, поживите недельку в пещере, а они тут полторы тысячи лет мучаются. Будет что рассказать дома. Наши туристы, всемирно отзывчивые, собрали для троглодитов мешок подарков: сникерсы, чупа-чупсы, шампунь с кондиционером. Пока мы рассаживались в автобусе, хозяин-троглодит сосредоточенно подсчитывал выручку, а наш гид терпеливо ждал свой процент. Народные артисты — старуха, коза, молодайка и детки — покинули сцену.

Впереди нас ждал город Дуз, ворота Великой пустыни. Дальше — только бескрайние шевелящиеся пески. В Дузе нам предстояло переночевать. Перед сном желающие могли покататься на верблюдах. У меня разболелась голова, и я легла спать, а Оля пошла кататься. Скоро она вернулась: катания не получилось, немцы опередили. Приехали на двух автобусах и всех верблюдов расхватали. Молодой араб, говорящий по-французски, предложил Оле покататься на осле, за полцены. Пока она раздумывала, парень стал прижимать ее к финиковой пальме и ощупывать. Отшвырнув наглеца, подруга вернулась в гостиницу. «Меня, семидесятилетнюю, возжелал! Молокосос». Полночи нас душил смех.

Когда видишь перед собой самую большую пустыню мира, то думаешь: «Вот пустыня Сахара, величайшая в мире. Грандиозно». И больше ничего не приходит в голову. В программу входило катание на джипах по барханам. Появились джипы. Водители, загорелые, высокие красавцы в разноцветных тюрбанах, принцы Востока, были из какого-то иного мира. Эти знали себе цену. Молча, деликатно пристегнули пассажиров ремнями. Моторы взревели, и мы помчались по пустыне. Вверх, вниз. Женщины визжали от страха, некоторым стало плохо. Но мы же сами этого хотели: на джипах по барханам. Лица восточных принцев были непроницаемы: привыкли. Честно говоря, удовольствия от такого катания нет никакого. Колеса взметают песчаную пыль, вас трясет и укачивает, а впереди еще двадцать барханов. Из джипа вылезли еле живые. Было стыдно, нам же не пятнадцать лет. Туристы набрали в мешочки песок пустыни на сувениры, и мы двинулись в обратный путь.

Дорогу назад я запомнила плохо. Стреляло в ухе, и начался жар. По пути домой мы часто останавливались: всем хотелось походить по базарам и магазинам. Я из автобуса больше не выходила. Туристы покупали финики, расписные тарелки с арабской вязью, игрушечных верблюдов — все, что полагается привозить из Туниса. Я же мечтала об одном — добраться до кровати.

Не помню, как доехали до дома. Я проснулась от того, что Ольга трясла меня за плечо. Она смотрела на меня с ужасом, в ее глазах стояли слезы. Ольга поднесла к моему лицу зеркало, и я потеряла дар речи. На меня глядело чудище, кикимора, Баба-яга. На губах, веках, на щеках и на подбородке висели красные мешки, величиной с крупный грецкий орех. Лоб и шея покрылись язвами. Смерила температуру: сорок.

— Вызываю машину, отвезу тебя в больницу! Пока глотай аспирин.

— В местную больницу не лягу. Вызови врача, мы же застрахованы. Как думаешь, что со мной?

— Похоже на жуткий герпес. Но он появляется постепенно, он растет, а тебя за одну ночь скрутило!

Врач появился через два часа. Холеный, неприветливый, пузатый. Его нелюбезность была объяснима: он должен меня лечить бесплатно, а деньги по моей страховке он получит через полгода. Россия платит неохотно и с задержкой. Врач сел в кресло в сторонке, вынул ручку с золотым пером и стал писать рецепт. Не осмотрел меня, не спросил, как я дошла до жизни такой.

— Доктор, у меня герпес?

— Герпес.

— Как вы думаете, отчего?

— Перемена климата.

— Что мне делать?

— Я выписал вам антибиотики. Принимать три раза в день. Купите в аптеке.

Посещение больного заняло у врача три минуты. Ольга помчалась в аптеку, а я погрузилась в тягостные размышления. До конца путевки осталось десять дней. Я испортила отпуск не только себе, но и любимой подруге. Ведь она меня теперь не оставит и одна никуда не поедет. Прощай, античный город Дугг; прощайте, крепость-мечеть в Кайруане и древнейшая синагога. Не видать мне вас никогда.

Это теперь я знаю, что никакие антибиотики при герпесе не помогают, я напрасно глотала их горстями. Тут нужно другое лекарство, хорошо известное всем врачам мира, кроме моего тунисского профнепригодного врача. Да и сама хороша: ведь могла же я позвонить в Питер знакомому доктору и спросить совета. Все мы крепки задним умом. Мне становилось все хуже, и Оля не отходила от моей постели. Мы снова вызвали врача, и снова пришел тот, холеный дурак. Он посоветовал увеличить дозу антибиотиков и ушел, гордясь собой.

Пришла пора паковать чемоданы. Я сидела в прострации на постели, размышляя, как мне, с лицом старой кикиморы, показаться людям. Оля предложила мне забинтовать лицо, оставив одни глаза, как человеку-невидимке, и в таком виде долететь до Питера. Укладывая в чемодан сувениры, Ольга сокрушалась:

— Бедная ты моя, так ничего себе и не купила…

— Олечка, отсыпь мне немного песка Сахары.

— Ой, не могу. Извини. У меня его мало, самой не хватает.

По дороге в аэропорт я боялась смотреть вокруг: народ застывал при виде странной тетки с забинтованным лицом, а у меня вертелось в голове: я была в величайшей пустыне мира, где девять миллионов километров песка, а мне пожалели горстку. Оказалось, дефицит.

У Ольги остались нерастраченные динары, надо было обменять их на доллары в аэропорту. Мы подошли к пункту обмена валюты. За Ольгины динары мужчина в окошке должен был дать восемьдесят долларов. Смотрю, сует сквозь щель двадцать. Ну, это уж слишком! Я написала на бумажке цифру 80 и просунула ему в окно. Мужчина встал, потянулся, надел пиджак, висевший на стуле, и выключил свет в своей конторке. Потом он с грохотом опустил жалюзи. Оттуда, из темноты, послышался на прощание его веселый голос: «Путину — привет!»

После возвращения домой я проболела целый год. Герпес опасен не сам по себе, а разнообразными осложнениями. Это я так, к слову.

Иногда среди старых бумаг мне попадается на глаза буклет «Посетите чарующий Тунис!». И я вспоминаю о той поездке, как о неутоленной любви.