Наталия
Толстая
В ТУНИСЕ
В
прошлом году захотелось мне поехать в Африку, увидеть пустыню. Прочла в книге,
что пустыня Сахара занимает около девяти миллионов квадратных километров.
Миллионов! По территории — почти США. Европу повидали, все про нее поняли, и
теперь тянет к барханам и миражам. Рассказывали, что путешественнику чудятся в
пустыне колодцы с ключевой водой и оазисы с тенистыми рощами. Подруга Оля
немного поломалась: «Ну зачем нам Африка? Столько
интересных стран на свете…» Я показала ей буклет «Посетите чарующий Тунис»,
валявшийся дома с прошлой зимы среди всякой рекламной ерунды. В буклете —
голубое море, желтые песчаные пляжи до горизонта, верблюды для катания, узкие
улочки средневековых городов. Оля купила больничный на
две недели, и мы отправились в турфирму.
В турфирме наш выбор похвалили. Конец сентября — лучшее время
для поездки в Тунис: жара спадает, медузы исчезают, дождей мало. Мы выбрали
отель, откуда до пляжа сто метров, и доплатили за номер с видом на море.
Девица, оформлявшая наши бумаги, была немногословна.
—
Девушка, когда мы вылетаем?
— В
полтретьего.
—
Дня?
—
Ночи. Все чартерные рейсы вылетают ночью.
—
Как мы доберемся до отеля?
—
Вас встретят.
—
Какая в Тунисе валюта?
—
Интернет у вас есть? Там все найдете.
Если
бы мне раньше рассказали, что такое чартерные рейсы! Но никто не рассказал, а я
не спросила. Вылетали из Пулково-1. Слабо освещенные бетонные ангары,
обслуживающий персонал куда-то попрятался. Если возникала из мглы женщина в
аэрофлотовской форме, то в контакт вступать не желала:
«Ничего не знаю, я из другого терминала».
Туристы,
приехавшие в аэропорт с вечера, дремали в неудобных позах, многие с детьми. Все
кресла заняты.
—
Вы тоже в Тунис летите?
—
Мы в Хургаду.
— А
где регистрация на Тунис?
—
Без понятия.
Наконец
мы нашли, что искали. В очереди перед нами стояли парни с бычьими шеями и их
девицы с силиконовыми губами. Я обратила внимание еще на одну социально
маркированную группу туристов. Это были женщины сорока—пятидесяти лет,
вызывающе вульгарные. Они напомнили мне торговок пива в розлив, типаж из ушедшей
эпохи. Ярко накрашенные, квадратные, низкорослые. Верх — кофта с люрексом, низ — джинсы со стразами.
— Люська, не пускай бабу с красным чемоданом без очереди,
двинь ее тазом!
—
Лариска, быстрее сюда. Что ты тащишься, как беременный таракан? Колбасу не забыла?
Забыла? Ах ты, зараза недоделанная!
Это
были наши спутники и соседи по гостинице. Таким туристам широко открыта та
часть мира, куда не требуются визы, — сюда, увы, относится и Тунис. Как только
самолет оторвался от взлетной полосы, началось веселье. Звенели стаканы, по
салону летали пакеты с чипсами и фисташками, девицы взвизгивали, торговки пивом
громко обсуждали личную жизнь певца Розенбаума. Через
час половина самолета храпела, свесив головы в проход, девицы затихли, а
молодые парни переключились на арабских стюардесс.
—
Эй, телки, по-русски понимаете?
Стюардессы
улыбались и ловко уворачивались от налитых коньяком
великороссов. Потом из служебного отсека появились трое крепких арабов, и
веселая молодежь утихла.
На
следующее утро безумная ночь была забыта: мы приехали в Африку и готовы были
любить ее всем сердцем. В отеле нам быстро выдали ключи,
и пожилой кривоногий тунисец, схватив наши чемоданы, бегом помчался по длинному
коридору. Мы побежали за ним и, запыхавшись, ввалились в номер. Из окна виднелись
помойные баки и бетонная яма — это был задний двор. Я загородила носильщику
выход.
—
Стойте! У нас оплачен номер на четвертом этаже, с видом на море. Sea, sea! Здесь мы жить не будем.
Несмотря
на бессонную ночь голова соображала: я протянула шустрому
пролетарию десять долларов, и он вприпрыжку понесся с чемоданами в наш
законный, оплаченный номер на четвертом этаже. С видом на чудесное голубое
море. В этом отеле у персонала был такой маленький бизнес — завести лоха в
номер с видом на помойку и развести глупышку на
несколько долларов. Остроумно. Носильщик не уходил, мялся у двери.
—
Все, товарищ! Аллах с тобой. Иди обдуривать других.
Араб
сверкнул глазами и ушел, хлопнув дверью. Мы с Олей вышли на балкон. Все было,
как обещано: теплый африканский воздух, безоблачное небо, пальмы всех видов,
ковер из экзотических цветов под нашими окнами. Впереди — двенадцать счастливых
дней. Забыть про питерских соседей с верхнего этажа, у которых десять лет как
испортилась стиральная машина, и они регулярно заливают мою квартиру, не думать
о том, что в университете всех пенсионеров к новому году обещают сократить.
Наконец-то наговориться всласть с Олечкой, вспомнить о времени, когда еще были
живы неповторимые люди, рожденные при царе, они жили среди нас, гуляли по Кировскому
проспекту. С Олей было легко, ведь у нас общее прошлое. Мы обе помнили
послевоенные очереди за яйцами и мукой, — тогда стояли во дворах огромных
доходных домов, с улицы не видно. Навеки в памяти и день смерти Сталина, и
начало новой эры, когда на дом стали приходить спекулянтки с польскими
кофточками, а первые счастливцы поехали за границу, в Болгарию. Много было
смешного, трогательного, еще больше было идиотизма. Мы сидели на балконе, пили
привезенный растворимый кофе и вели светскую беседу.
—
Олечка, у тебя бабушка по какой статье села?
—
Антисоветская агитация и пропаганда. А твоей что шили?
—
Мою бабушку никто не переплюнул: агент Ватикана! Ее портрет висит у меня над
кроватью. Утром просыпаюсь, смотрю на бабушку и думаю:
а у римского Папы губа не дура — Татьяна Борисовна
была редкая красавица. Слушай, завтрак скоро заканчивается! В путь.
Ресторан,
где нас кормили завтраками и ужинами, был размером с зал ожидания Московского
вокзала. Самообслуживание, то бишь «шведский стол».
Один стол, длиной с платформу, завален какими-то рыбами и кусками мяса,
огурцами и помидорами. Горы еды. Попробовали: не съедобно. Ни рыбу, ни мясо не
разжевать, овощи — подпорченные и безвкусные. Пошли к платформе с фруктами:
опять облом. Персики и сливы — твердокаменные, грушами можно заколачивать
гвозди, арбузы и дыни — недозрелые. А ведь мы не привередливые, мы всеядные, но
такую дрянь даже в Африке есть не будем. Надо ли
говорить, что и кофе оказался пойлом, а чай тут вообще
не предусмотрен. Мы ушли из ресторана несолоно хлебавши.
После
завтрака нас, туристов, собрали на веранде, чтобы сообщить, на какие экскурсии
можно записаться. Выбор был большой: античные руины в городе Дугга, древнейшая в мире синагога в Джерме,
старая мечеть-крепость в Кайруане, двухдневная экскурсия
в Сахару с заездом в Колизей, а также бани с талассотерапией, фольклорные
ансамбли, кожевенные и гончарные мастерские… Мы выбрали Сахару, за тем и ехали.
Записались и на античные руины, и на мечеть, и на синагогу. Выезд в Сахару на
следующий день в пять утра.
В
пустыню поехало двадцать человек, кроме нас с Олей все были из других отелей,
приличные люди. Несколько молодоженов, пожилые супружеские пары и одинокие
немолодые женщины. Интересно смотреть из окна на чужую, загадочную жизнь. Живут
тут в бетонных одноэтажных строениях, всюду свалки, утренний ветер носит по
дороге пластмассовые пакеты. Наш гид Карим, окончивший текстильный институт на
Кубани, рассказывал по дороге, что народ живет неплохо, все дети ходят в школу,
никто не голодает. Богат тот, у кого много овец или оливковых деревьев.
Проезжая через маленькую деревню, тури-сты
обратили внимание на исхудалого старика, лежащего на земле перед воротами
мечети.
—
Почему дедушка лежит на улице? Он бездомный?
—
Нет, просто ему так хочется, его никто не заставляет.
—
Может, он для туристов разлегся?
—
Нет, тут автобусы не останавливаются, лежит для себя.
В
следующей деревне — бетонные домики с плоской крышей, стайки утренних собак,
кучи мусора — я обратила внимание на группу девочек-подростков в черных платках.
Они сидели под деревом, у каждой на коленях лежала книга. Девочки водили
пальчиком по книжным строчкам и шевелили губами. Эти девочки под деревом со
священной книгой на коленях врезались мне в память, до сих пор вижу их перед
собой. Наконец автобус остановился, идем осматривать Колизей, лучший в мире по
сохранности. Идти до Колизея триста метров сквозь строй продавцов, все движутся
«в затылочек». Единственный способ сохранить самообладание — не встречаться с
торговцами глазами, смотреть себе под ноги. На арене гладиаторов нещадно палило
солнце, и мы с Олей спустились в подземные казематы, ища прохлады и тишины. Не
тут-то было. В казематах нас атаковали продавцы мужских головных платков. «Один
доллар! Один доллар!»
—
Давай купим. Это их национальная одежда: белый платок с повязкой. И цена
смешная.
Мужик
вручил нам платок и сунул доллар в шаровары.
— А
повязка?
—
Пятьдесят долларов!
—
Совсем оборзел. Забирай свой платок и гони доллар.
Продавец
повернулся к нам спиной. «Знать вас не знаю». Бизнес, конечно, незамысловатый,
можно было просить и три доллара, но за день тут проходят сотни туристов…
Следующая остановка — по желанию. Оказывается, через полчаса будем проезжать
жилище троглодитов. Гид сказал, что это древнейшие племена, населяющие Тунис.
Они живут тут уже 1500 лет в меловых гротах, вырытых в склонах гор. Первобытный
народ. Их много раз пытались переселить в дома, но троглодиты отказываются, чтут свои традиции. И никакая цивилизация их не коснулась.
—
Хотите навестить семью троглодита?
—
Хотим!!!
—
Скоро остановка. Приготовьте по три доллара с человека, дадите хозяину, у него
большая семья.
Мы
приближались к пещере троглодитов. Мне из автобуса был виден двор с земляным
полом. Посреди двора сидел троглодит в кресле-качалке и разговаривал по мобильному
телефону с нашим гидом. Гид, по-видимому, предупреждал, чтоб готовились. И вмиг
двор троглодитов преобразился: хозяин уволок кресло-качалку с глаз долой,
откуда ни возьмись появилась старуха с козой, уселась
на какую-то горную породу и принялась за дойку. Из-под земли выскочила молодайка с жерновами и стала картинно перетирать зерна.
Девочка в углу плела корзину из дикорастущих трав, а маленький мальчик высекал
огонь кремнем. У мальчика была голая попа, и он был особо грязен.
Наши
туристы пришли в восторг. Вот ведь дикари, а какие трудолюбивые! Не смотрят
исподлобья, а приветливо улыбаются. Попробуйте, поживите недельку в пещере, а
они тут полторы тысячи лет мучаются. Будет что рассказать дома. Наши туристы,
всемирно отзывчивые, собрали для троглодитов мешок подарков: сникерсы, чупа-чупсы, шампунь с кондиционером. Пока мы рассаживались
в автобусе, хозяин-троглодит сосредоточенно подсчитывал выручку, а наш гид
терпеливо ждал свой процент. Народные артисты — старуха, коза, молодайка и детки — покинули сцену.
Впереди
нас ждал город Дуз, ворота Великой пустыни. Дальше —
только бескрайние шевелящиеся пески. В Дузе нам
предстояло переночевать. Перед сном желающие могли покататься на верблюдах. У
меня разболелась голова, и я легла спать, а Оля пошла кататься. Скоро она
вернулась: катания не получилось, немцы опередили. Приехали на двух автобусах и
всех верблюдов расхватали. Молодой араб, говорящий по-французски, предложил Оле
покататься на осле, за полцены. Пока она раздумывала, парень стал прижимать ее
к финиковой пальме и ощупывать. Отшвырнув наглеца, подруга вернулась в
гостиницу. «Меня, семидесятилетнюю, возжелал! Молокосос».
Полночи нас душил смех.
Когда
видишь перед собой самую большую пустыню мира, то думаешь: «Вот пустыня Сахара,
величайшая в мире. Грандиозно». И больше ничего не приходит в голову. В
программу входило катание на джипах по барханам. Появились джипы. Водители,
загорелые, высокие красавцы в разноцветных тюрбанах, принцы Востока, были из
какого-то иного мира. Эти знали себе цену. Молча, деликатно пристегнули
пассажиров ремнями. Моторы взревели, и мы помчались по пустыне. Вверх, вниз.
Женщины визжали от страха, некоторым стало плохо. Но мы же сами этого хотели:
на джипах по барханам. Лица восточных принцев были непроницаемы: привыкли.
Честно говоря, удовольствия от такого катания нет никакого. Колеса взметают
песчаную пыль, вас трясет и укачивает, а впереди еще двадцать барханов. Из
джипа вылезли еле живые. Было стыдно, нам же не пятнадцать лет. Туристы набрали
в мешочки песок пустыни на сувениры, и мы двинулись в обратный путь.
Дорогу
назад я запомнила плохо. Стреляло в ухе, и начался жар. По пути домой мы часто
останавливались: всем хотелось походить по базарам и магазинам. Я из автобуса
больше не выходила. Туристы покупали финики, расписные тарелки с арабской
вязью, игрушечных верблюдов — все, что полагается привозить из Туниса. Я же
мечтала об одном — добраться до кровати.
Не
помню, как доехали до дома. Я проснулась от того, что
Ольга трясла меня за плечо. Она смотрела на меня с ужасом, в ее глазах стояли
слезы. Ольга поднесла к моему лицу зеркало, и я потеряла дар речи. На меня
глядело чудище, кикимора, Баба-яга. На губах, веках, на щеках и на подбородке
висели красные мешки, величиной с крупный грецкий орех. Лоб и шея покрылись
язвами. Смерила температуру: сорок.
—
Вызываю машину, отвезу тебя в больницу! Пока глотай аспирин.
— В
местную больницу не лягу. Вызови врача, мы же застрахованы. Как думаешь, что со
мной?
—
Похоже на жуткий герпес. Но он появляется постепенно, он растет, а тебя за одну
ночь скрутило!
Врач
появился через два часа. Холеный, неприветливый, пузатый.
Его нелюбезность была объяснима: он должен меня лечить бесплатно, а деньги по
моей страховке он получит через полгода. Россия платит неохотно и с задержкой.
Врач сел в кресло в сторонке, вынул ручку с золотым пером и стал писать рецепт.
Не осмотрел меня, не спросил, как я дошла до жизни такой.
—
Доктор, у меня герпес?
—
Герпес.
—
Как вы думаете, отчего?
—
Перемена климата.
—
Что мне делать?
— Я
выписал вам антибиотики. Принимать три раза в день. Купите в аптеке.
Посещение
больного заняло у врача три минуты. Ольга помчалась в аптеку, а я погрузилась в
тягостные размышления. До конца путевки осталось десять дней. Я испортила
отпуск не только себе, но и любимой подруге. Ведь она меня теперь не оставит и
одна никуда не поедет. Прощай, античный город Дугг;
прощайте, крепость-мечеть в Кайруане и древнейшая
синагога. Не видать мне вас никогда.
Это
теперь я знаю, что никакие антибиотики при герпесе не помогают, я напрасно
глотала их горстями. Тут нужно другое лекарство, хорошо известное всем врачам
мира, кроме моего тунисского профнепригодного врача.
Да и сама хороша: ведь могла же я позвонить в Питер
знакомому доктору и спросить совета. Все мы крепки задним умом. Мне становилось
все хуже, и Оля не отходила от моей постели. Мы снова вызвали врача, и снова
пришел тот, холеный дурак. Он посоветовал увеличить
дозу антибиотиков и ушел, гордясь собой.
Пришла
пора паковать чемоданы. Я сидела в прострации на постели, размышляя, как мне, с
лицом старой кикиморы, показаться людям. Оля предложила мне забинтовать лицо,
оставив одни глаза, как человеку-невидимке, и в таком виде долететь до Питера.
Укладывая в чемодан сувениры, Ольга сокрушалась:
—
Бедная ты моя, так ничего себе и не купила…
—
Олечка, отсыпь мне немного песка Сахары.
—
Ой, не могу. Извини. У меня его мало, самой не
хватает.
По
дороге в аэропорт я боялась смотреть вокруг: народ застывал при виде странной
тетки с забинтованным лицом, а у меня вертелось в голове: я была в величайшей
пустыне мира, где девять миллионов километров песка, а мне пожалели горстку.
Оказалось, дефицит.
У
Ольги остались нерастраченные динары, надо было обменять их на доллары в
аэропорту. Мы подошли к пункту обмена валюты. За Ольгины динары мужчина в
окошке должен был дать восемьдесят долларов. Смотрю, сует сквозь щель двадцать.
Ну, это уж слишком! Я написала на бумажке цифру 80 и просунула ему в окно.
Мужчина встал, потянулся, надел пиджак, висевший на стуле, и выключил свет в
своей конторке. Потом он с грохотом опустил жалюзи. Оттуда, из темноты,
послышался на прощание его веселый голос: «Путину — привет!»
После
возвращения домой я проболела целый год. Герпес опасен не сам по себе, а
разнообразными осложнениями. Это я так, к слову.
Иногда
среди старых бумаг мне попадается на глаза буклет «Посетите чарующий Тунис!». И
я вспоминаю о той поездке, как о неутоленной любви.