ПЕЧАТНЫЙ ДВОР

 

 

Улов, можно сказать, козырный: наконец-то — напоследок — попалась проза без дураков. Причем едва ли не половина всей, какая еще водится в нашем нелюдимом море. Обложить колотым льдом — и на прилавок. Он узковат. Выручай, сестра таланта! Без тебя я — пропал.

Виктор Пелевин. Т. — М.: Эксмо, 2009.

Хитрая стереометрическая головоломка: вписанные друг в дружку тела, ограниченные неправильными кривыми. Два романа, один внутри другого, у них общий герой, да и объем примерно на две трети общий, как и поверхность. При этом предполагается (по умолчанию), что один роман — коллективная халтура за бабки, на шир­потреб, а другой — другой написан Пелевиным.

Вообще-то, мне кажется, Пелевин не в состоянии написать совсем плохой роман. Как и совсем хороший. Не его это жанр. Не в его, как прежде изъяснялись критики, средствах. В романе ему неуютно — слишком много пустот приходится заполнять не необходимыми предложениями.

Его средства вот какие: во-первых, он, как никто, умеет создать генеральную — в очередной раз объясняющую почти всё — многоуровневую метафору. После чего материализовать ее в сюжете.

Во-вторых, он, тоже как никто, умеет ввести в сюжет и разговорить демонов нового типа — специалистов по производству реальности (нам-то, как известно, данной только в ощущениях). Получается деловитый такой вроде как бред, исполненный ослепительного цинизма, — и выявляет некоторые важные свойства наличного хронотопа. Скажем, вот так:

«— ...Вот он и дал указание подсуе­титься и подготовить прочувствованную книгу о том, как граф Толстой на фоне широких полотен народной жизни доходит до Оптиной пустыни и мирится перед смертью с матерью-церковью. Такую, знаете, альтернативную историю, которую потом можно было бы постепенно положить на место настоящей в целях борьбы с ее искажением. Идея, конечно, знойная, особенно если ее грамотно воплотить...»

Ну и, в-третьих, Виктор Пелевин, как всем известно, мастер философ­ского диалога, верней — серии остроумных парадоксов в ответ на серию наводящих вопросов. Впрочем, эта придирка — не по делу. Не важно, что подачи простые, важно, что берет он их замечательно. Иная страница даже наводит на мысль, что он всерьез допускает существование т. н. истины, более того — вы сами начинаете почти верить, что она существует.

«— Так, значит, спасение — небытие?

— Ну что такое вы говорите? Какое небытие? Где вы вообще его видели? Чтобы „не быть“, мало того, что надо быть, надо еще и подмалевать к бытию слово „не“. Подумайте, с кем или с чем это небытие случается?

— С тем, кого нет... Постойте-ка... Я помню, Чапаев говорил... Самое непостижимое качество Бога в том, что Бога нет. Я тогда подумал, это претенциозный софизм, а сейчас, кажется, понимаю... Так что же такое спасение?

— Проблема спасения на самом деле нереальна, граф. Она возникает у ложной личности, появляющейся, когда ум вовлечен в лихорадку мышления. Такие ложные личности рождаются и исчезают много раз в день. Они все время разные. И если такой личности не мешать, через секунду-другую она навсегда себя позабудет. А кроме нее, спасать больше некого. Вот именно для успокоения этого нервничающего фантома и выдуманы все духовные учения на свете.

— ...Кого тогда хочет спасти окончательный автор?» И т. д.

 Однако для совсем хорошего романа этого недостаточно. В совсем хорошем романе автора и читателя объединяет вера в существование персонажей и вообще других людей. У Пе­левина ее немного, хватает ненадолго.­

Совсем плохого романа он не в силах сочинить, потому что он — Пелевин. А тут ему понадобился именно плохой, т. е. заведомо чужой, роман (или скажем так: чужой, т. е. заведомо плохой), поскольку генеральная метафора на этот раз описывает отношения бытия и сознания терминами теории прозы.

В результате вы принуждены прочитать сотни страниц дешевой, пародийной фандоринщины — и, по-моему, десяток-другой собственно пелевинских страниц ничего не спасают.

 

Юлия Латынина. Не время для славы. — М.: Астрель: АСТ, 2009.

Пока что лучшая из ее книг. Ко­гда переведут в Европе и в Америке — помянут «Осень патриарха» и станут восхищаться силой воображения, мастерством фантастического гротеска. Как это она сумела сочинить столько страшного. Таких свирепых, таких коварных, таких алчных, таких бесстрашных персонажей. И таких подлых. Фес­тиваль произвола. До чего же раз­но­­­образны убийства. А какова изо­бретательность в сатире на воровство!

 Нас-то убийствами не впечатлишь; остановимся на воровстве. Разговор о городской поликлинике:

«— Ну вот представь себе, что у тебя по федеральной программе есть сорок миллионов рублей на ее строительство. И эти сорок миллионов приходят в республику двадцать седьмого декабря, а к тридцать первому их надо освоить или вернуть. Ну кто их освоит? За пять дней? Ты берешь эти деньги, и едешь в Москву, и двадцать отдаешь там, а двадцать берешь себе».

Эскиз к портрету чиновника:

«Дауд Казиханов в прошлом был знаменитым спортсменом, а состояние он скопил, торгуя людьми с Чечней. Когда он скопил достаточно денег, он купил себе должность главы Пенсионного фонда, и в результате его деятельности в республике резко улучшилась демографическая ситуация.

Демографическая ситуация улучшилась потому, что когда человек умирал, об этом не сообщали, а пенсию за него продолжал получать Дауд Казиханов. Дауд очень гордился тем, что он получает семьсот тысяч налом каждый месяц и не обирает никого, кроме мертвых. Он говорил, что такого чистого заработка, как у него, нет ни у одного человека в республике».

Кто знает журналистику Латыниной, тот видит: ее проза — факто- и чуть ли не фотографична. В данном случае напоминает скорее «Всю королевскую рать» или «Крестного отца». В сущности, описаны те же самые политические машины. Как они работают на Кавказе. В т. н. наши дни. Т. е. прямо сейчас. Каковы нравы тамошней знати. Какую азартную игру на деньги ведут с туземными властителя­ми — имперские. Какие ставки. Сколько крови. К чему все неизбежно и неостановимо катится.

Абсурд и ужас. Невозможно было бы читать, если бы сюжет хоть на минуту остановился и если бы происходящее не освещал слог. В котором мерещится улыбка — о нет, не надежды, просто автор ничего не оставляет непонятным, — а когда злая воля прозрачна до последнего мотива, уму хотя и не весело, но все-таки настолько противно, что почти смешно.

Настолько ничтожен оказывается этот мотив. См. заключительную страницу романа: цена всех случившихся в нем смертей — двадцать процентов акций такой-то компании. На укрепление вертикали власти. Причем половину тут же — а именно в самой последней строчке — один из злодеев крадет. Такой фокус-покус.

В общем виде проблема, насколько я понял, формулируется так. Мафия в принципе способна преобразиться в госаппарат, который, наверное, сумел бы (по крайней мере — на первых порах) наладить экономику какой-нибудь небольшой республики типа Северная Аврия-Дарго. Конечно же, установив там диктатуру. Обратный же ход — от государства к содружеству мафий — даже в небольшой стране, а тем более в империи, — ввергает экономику в маразм, опять же осложненный диктатурой. Маразматики, замечу кстати, проявляют иногда нечеловеческую мощь. Запросто отрывают от стены чугунную батарею парового отопления и т. д.

В романе имеются и благородные поступки, и забавные шутки, и симпатичные лица, и даже целый абсолютно положительный трагический герой.

 

Леонид Юзефович. Журавли и карлики: Роман. — М.: АСТ: Астрель, 2009.

Сильно упрощая (хотя — зачем? чтобы нажить геморрой с копирайтом? M-r Гюго, знаете ли, — не мать Тереза), можно было бы озаглавить: «Девяносто третий год». Поразительно подробно автор все тогдашнее запомнил — небось записывал. Сколько стоил доллар (спорим — не угадаете! а кто припомнит — не поверит сам себе), что пили, чем закусывали. Как одевались, что покупали, например детям, вообще — как жили. Вместо мобил, прикиньте, пользовались уличными таксофонами. Заходишь в стеклянный шкаф на железном днище и с железной же спиной; вдвигаешь специальный жетон в прорезь на стальном ящике и т. д. Как в кино, короче. У нас, в глу­ши, это называлось «звонить из автомата», но главных персонажей этой книги 1993-й год застал в Москве:

«Последний жетон шумно провалился в недра таксофона. Тратиться на новые Жохов не стал. На улице он купил пирожок с рисом и яйцом, кото­рый интеллигентная женщина в двор­ницких валенках ловко вынула из зеленого армейского термоса с эмблемой ВДВ, и по Тверской двинулся в сторону Белорусского вокзала.

Начинка занимала не больше трети пирожка (надо так понимать, что это считалось — мало!С. Г.), остальное — сухое тесто. Вместо яйца к рису подмешан яичный порошок, тоннами поступавший в Москву как важнейший, наряду с презервативами, компонент гуманитарной помощи (чьей? кому? потомок в недоумении.С. Г.). Жохов куснул пару раз и бросил огрызок в кучу мусора возле переполненной урны. В центре города они наполнялись вдвое быстрее, чем при Горба­чеве (фамилия вроде знакомая; вы­дающийся дворник? — С. Г.). Все вокруг что-то пили и жевали на ходу».

Не бойтесь, не бойтесь: автор не заставит нас давиться этим несовершенным прошедшим. Он взял правильный тон — и не настаивает, что используемые в романе времена (конец XX ли, середина ли XVII) имели место. (И вся-то траектория т. н. исторических событий, не исключено, нам только снится, как Александру Блоку — покой. А уж в минуты т. н. роковые — когда мы, значит, пируем с богами — дежурный доктор постоянно начеку — и неутомимо наполняет наши чаши слабительным, рвотным и снотворным). Нетипичных обстоятельств, по-видимому, не бывает: все ситуации рано или поздно повторяются. Но если конфигурация лабиринта меняется внезапно, маршруты мечущихся внутри него живых существ (их т. н. судьбы) выглядят как стратегии т. н. характеров.

Например, в пресловутом 1993-м солоней всего пришлось мелким интелям, а среди них — самым никчемным: ист-фил-худ-текстовикам, а из этих последних — сорокаиоколотого-летним. (С чего я взял? Некогда, извините.) Они еще перекуривали в своих коридорах, как взвыли сирены и повсюду загорелась надпись: о интель! твой атомный вес практически неотличим от нуля, абзац.

Кое-кто, тем не менее, прорвался — и даже в графы Монте-Кристо. Кто мог свалил за пределы. Многие другие (и часть тех, кто свалил) погибли. Все прочие (и часть тех, кто свалил) остались на бобах: банкроты по жизни. (Опять — с чего я взял? Ну-ну.)

И вот, стало быть, Леонид Юзефович внимательной и опрятной прозой рассказал жизнь одного из этих прочих как печальный плутовской роман. Дал ему фамилию Жохов и неутолимую предприимчивость, и неугасимую мечту о толстенной пачке зеленых, а также способность лгать легко и выходить из опасных переделок живым. Но также наделил податливым сердцем. Если не ошибаюсь, это термин Андрея Платонова — конечно, ус­ловный. На самом деле роковой изъян — в мозгу: когда человек не умеет по-настоящему захотеть, чтобы другому стало по-настоящему больно. Т. е., разумеется, и такой человек причиняет боль направо и налево, но как бы невпопад,­ не ­только­ не пользы ради, а чуть ли ей не в ущерб, не говоря уже — без удовольствия.

Не хищник. В сущности — словоядное. Деньги и женщин любит за то, что без них ему страшно. В стае тоскует — и ни одной стае не нужен. Как полагаете: каким должен быть маршрут и каким — финиш такого существа в стране Россия на отрезке 1993— 2004, если существо не угомонится? — Вот именно.

Довольно похожими на маршрут и финиш на отрезке 1643—1653 некоего невзрачного самозванца — и в роман вложена повесть про него, про Тимофея этого Анкудинова. Ради метафизической — точней, метафорической — перспективы.

Потому что сюжет крест-накрест (как внутренними ремнями содержимое чемодана) перетянут двумя, так сказать, мифогипотезами. Первая — что иногда на страницах жизни, отстоящих друг от дружки на сотни, если не тысячи, лет и километров, появляются как будто клоны одних и тех же человеческих душ. Вечное возвращение, сказал бы Александр Блок вслед за Фридрихом Ницше.

И другая — про вечную же войну вот этих самых карликов и журавлей из «Илиады». Подозреваю, впрочем, что у Гомера был информатор — какой-нибудь еще более древний грек. Тоже, как Жохов и Анкудинов, искатель приключений на свою голову. Он побывал в Центральной Африке, видел пигмеев и как они охотятся на страусов. Возможно, что и нарисовал. И эта сцена дала Гомеру материал для одного из прославленных «гомеров­ских сравнений». Ну и что? — спросите вы. А то, что Леонид Юзефович — или Тимофей Анкудинов — додумался до странной и жуткой, но почему-то красивой идеи: люди всю дорогу истребляют друг друга будто бы не по собственной злобе и даже не по приказу начальства — «...люди бьются до потери живота с другими людьми и не знают, что ими, бедными, журавль воюет карлика либо карлик журавля». Объяснение не хуже любого другого.

 

...Сестра таланта все-таки мне изменила. На очереди книжка Андрея Степанова («Сказки не про людей» — прелестные — М.: Livebook/Гаятри, 2009), роман Елены Катишонок (наоборот, про людей — «Жили-были старик со старухой».СПб.: «Геликон плюс», 2009), — но не успеть! Ночь, не оборачиваясь, ушла.

Прощайте же, снисходительный чи­татель, прекрасная читательница! И если навсегда — то, значит, навсегда. Как говорится: блажен, кто умел расстаться с Гедройцем вдруг.

«Но он ушел от нас навсегда! — Пусть. Он освободился от услуг своего цирюльника прежде, чем успел облысеть, встал из-за стола прежде, чем объелся, — ушел с пирушки прежде, чем напился пьян».

Похоже на LI строфу Восьмой главы «Онегина»? А между тем это, совсем напротив, «Жизнь и мнения Тристрама Шенди», том Пятый, глава III, причем сентенция, вероятней всего, позаимствована из труда Роберта Бертона «Анатомия Меланхолии».

Один лишь Набоков почуял в LI строфе цитату, — но и он не отыскал ис­точник. Дарю M-me Филологии: счастливого Рождества, тетушка Фи!

И вам всего хорошего.

Искренне

 

С. Гедройц

Анастасия Скорикова

Цикл стихотворений (№ 6)

ЗА ЛУЧШИЙ ДЕБЮТ В "ЗВЕЗДЕ"

Павел Суслов

Деревянная ворона. Роман (№ 9—10)

ПРЕМИЯ ИМЕНИ
ГЕННАДИЯ ФЕДОРОВИЧА КОМАРОВА

Владимир Дроздов

Цикл стихотворений (№ 3),

книга избранных стихов «Рукописи» (СПб., 2023)

Подписка на журнал «Звезда» оформляется на территории РФ
по каталогам:

«Подписное агентство ПОЧТА РОССИИ»,
Полугодовой индекс — ПП686
«Объединенный каталог ПРЕССА РОССИИ. Подписка–2024»
Полугодовой индекс — 42215
ИНТЕРНЕТ-каталог «ПРЕССА ПО ПОДПИСКЕ» 2024/1
Полугодовой индекс — Э42215
«ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ» группы компаний «Урал-Пресс»
Полугодовой индекс — 70327
ПРЕССИНФОРМ» Периодические издания в Санкт-Петербурге
Полугодовой индекс — 70327
Для всех каталогов подписной индекс на год — 71767

В Москве свежие номера "Звезды" можно приобрести в книжном магазине "Фаланстер" по адресу Малый Гнездниковский переулок, 12/27

Михаил Толстой - Протяжная песня
Михаил Никитич Толстой – доктор физико-математических наук, организатор Конгрессов соотечественников 1991-1993 годов и международных научных конференций по истории русской эмиграции 2003-2022 годов, исследователь культурного наследия русской эмиграции ХХ века.
Книга «Протяжная песня» - это документальное детективное расследование подлинной биографии выдающегося хормейстера Василия Кибальчича, который стал знаменит в США созданием уникального Симфонического хора, но считался загадочной фигурой русского зарубежья.
Цена: 1500 руб.
Долгая жизнь поэта Льва Друскина
Это необычная книга. Это мозаика разнообразных текстов, которые в совокупности своей должны на небольшом пространстве дать представление о яркой личности и особенной судьбы поэта. Читателю предлагаются не только стихи Льва Друскина, но стихи, прокомментированные его вдовой, Лидией Друскиной, лучше, чем кто бы то ни было знающей, что стоит за каждой строкой. Читатель услышит голоса друзей поэта, в письмах, воспоминаниях, стихах, рассказывающих о драме гонений и эмиграции. Читатель войдет в счастливый и трагический мир талантливого поэта.
Цена: 300 руб.
Сергей Вольф - Некоторые основания для горя
Это третий поэтический сборник Сергея Вольфа – одного из лучших санкт-петербургских поэтов конца ХХ – начала XXI века. Основной корпус сборника, в который вошли стихи последних лет и избранные стихи из «Розовощекого павлина» подготовлен самим поэтом. Вторая часть, составленная по заметкам автора, - это в основном ранние стихи и экспромты, или, как называл их сам поэт, «трепливые стихи», но они придают творчеству Сергея Вольфа дополнительную окраску и подчеркивают трагизм его более поздних стихов. Предисловие Андрея Арьева.
Цена: 350 руб.
Ася Векслер - Что-нибудь на память
В восьмой книге Аси Векслер стихам и маленьким поэмам сопутствуют миниатюры к «Свитку Эстер» - у них один и тот же автор и общее время появления на свет: 2013-2022 годы.
Цена: 300 руб.
Вячеслав Вербин - Стихи
Вячеслав Вербин (Вячеслав Михайлович Дреер) – драматург, поэт, сценарист. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Ленинградского Малого театра оперы и балета, Ленинградской областной филармонии, заведующим редакционно-издательским отделом Ленинградского областного управления культуры, преподавал в Ленинградском государственном институте культуры и Музыкальном училище при Ленинградской государственной консерватории. Автор многочисленных пьес, кино-и телесценариев, либретто для опер и оперетт, произведений для детей, песен для театральных постановок и кинофильмов.
Цена: 500 руб.
Калле Каспер  - Да, я люблю, но не людей
В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» (2018) и «Ночь – мой божественный анклав» (2019). Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики.
Цена: 150 руб.
Лев Друскин  - У неба на виду
Жизнь и творчество Льва Друскина (1921-1990), одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака (своего первого учителя) и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры.
Цена: 250 руб.
Арсений Березин - Старый барабанщик
А.Б. Березин – физик, сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в 1952-1987 гг., занимался исследованиями в области физики плазмы по программе управляемого термоядерного синтеза. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В 1989-1991 гг. работал в Стэнфордском университете по проблеме конверсии военных технологий в гражданские.
Автор сборников рассказов «Пики-козыри (2007) и «Самоорганизация материи (2011), опубликованных издательством «Пушкинский фонд».
Цена: 250 руб.
Игорь Кузьмичев - Те, кого знал. Ленинградские силуэты
Литературный критик Игорь Сергеевич Кузьмичев – автор десятка книг, в их числе: «Писатель Арсеньев. Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». br> В новый сборник Игоря Кузьмичева включены статьи о ленинградских авторах, заявивших о себе во второй половине ХХ века, с которыми Игорь Кузьмичев сотрудничал и был хорошо знаком: об Олеге Базунове, Викторе Конецком, Андрее Битове, Викторе Голявкине, Александре Володине, Вадиме Шефнере, Александре Кушнере и Александре Панченко.
Цена: 300 руб.
Национальный книжный дистрибьютор
"Книжный Клуб 36.6"

Офис: Москва, Бакунинская ул., дом 71, строение 10
Проезд: метро "Бауманская", "Электрозаводская"
Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 245
Многоканальный телефон: +7 (495) 926- 45- 44
e-mail: club366@club366.ru
сайт: www.club366.ru

Почта России