К 100-летию  со дня смерти ИННОКЕНТИЯ АННЕНСКОГО

* * *

1

В оранжерею? Нет. И кто бы там у них

Ни цвел, затейливый, экзотикой прельщая,

Не загляну, мне жаль невольников густых,

Лишенных южного, тропического рая.

У нас, на севере, я видеть не хочу

Ни пальм, ни фикусов, а скользкие лианы

Лишь истязателю, быть может, палачу

Приятны могут быть да людям из охраны.

Нелюбознателен, нелюбопытен я.

Теплиц не надо мне стеклянных на Шпалерной,

Как той поэзии на грани забытья,

Полурасслабленной, бальмонтовской, манерной.

И век Серебряный, признаюсь ли, чуть-чуть

Наскучил, лилии его и аметисты.

Вцепись, знаток его, в другое что-нибудь.

Не слишком ль приторно поют твои солисты?

А тот, кого люблю, кто к будничным словам

Тянулся, страшную их сущность прозревая

И руку помощи протягивая нам…

Ель, мать-и-мачеха, крапива у сарая.

2

Не хочу в вашу жизнь проникать, дорогой поэт,

Мне подробности жизни чужой ни к чему, детали.

И когда на официальный смотрю портрет

Ваш, то думаю: вот и прекрасно. Как будто в зале

Гимназическом, актовом мы. С потолка свисай

Древовидная люстра, приветствуйте, гимназисты,

Либерала-директора. Ветрено. Скоро май.

В мае в Павловском парке поют соловьи-солисты.

А кого он любил, переписывался тайком

С кем и возле часов на вокзале стоял у стенки,

Никого не касается. Потным паровиком

Смяты сумерки те и задымлены те оттенки.

Тот, кто любит стихи за стихи, не привносит в них

Посторонние соображенья, — и автор тихо

Говорит с ним о том, что касается их двоих

В этом мире, — палач не услышит и палачиха.

Александр Кушнер

13. XII. 2009

Правильно! — в галстухе. Всякого шкоду

В неподобающем, взяли же моду,

За разудалое алое брал,

Так — в коридорчике, так — в дортуаре:

Как же вы, милостивые судари?

Ну, отвечают, Интернацьонал.

Словно фельдмаршал в романе Толстого:

Спать! Да привидится новое слово.

Как же, Зелинский потом переврет.

Комплекс Эдипа — тьфу-тьфу — Еврипида.

Ну и какая такая обида?

Там — Андромеда тоскует, вперед.

Сколько же можно, с портфелем, в футляре —

Скрипке подобно, сплошном кошемаре…

— Кофею нет ли? А лучше — воды.

Так и мотаться: Село да столица.

Нервные тики да хмарные лица.

Если б не эта струя резеды...

Доски понуро повесят… Культура!

Вот гимназист, вот жена его, Нюра.

Полон учебник? — а сколько земли!

Будет сухих филологов довольно.

Мертвому, то есть обломку, — не больно.

«Кто был Никем…» — запевают вдали.

Что же, манерен. И много… модерна.

Ну разумеется, впрочем, наверно.

В общем — почтили. И мало ли дрог!

Так и везут, к Андромеде вестимо,

Руку отбитую, мимо все, мимо…

Да и смычок, залежавшись, продрог.

Александр Леонтьев

ПЕРВОЕ СЕНТЯБРЯ

Теперь все ухожено здесь, на могиле,

но дату рожденья исправить забыли,

стесать неуместное слово «поэт».

Цветов и венков, как и не было, нет.

Присадим у бабушки купленный кустик —

обсевочек желтый, ужастик-прокрустик —

возможно, до завтра нам сданный внаем, —

и горькой в железные стопки нальем...

Сюда б гимназистам зайти после школы!

Увы, в головах их — иные глаголы:

не вьется побегом живящим твой стих

в учебниках, как и при «Софье», скупых.

Зато так щедра и внимательна Дама —

всех-всех привечает она, от Адама

и Евы. Приветит когда-то и нас,

и тех, кто впервые отправился в класс.

 Алексей Пурин

* * *

Бесссоница,  и я твержу в ночи

Одной звезды таинственное имя,

И в тишине мерцают две свечи,

И пролегает вечность между ними.

И в пустоте, и в этой долгой мгле,

Которой нет и не было предела,

Я помню, та — горела на столе,

А та — в ответ ей за окном горела...

И шепот мой, и имя то, и свет,

Верней, не свет — чуть видимые блики,

Как утешенье, как живой привет,

Возможность связи малого с великим.

Василий Русаков

У МОГИЛЫ АННЕНСКОГО

А вот и лилии... И я вообразила

В момент торжественный — натянутые нервы,

Стоим в волнении, в цветах его могила, —

Что он откликнулся, что сон его был прерван

И прежней нежности забрезжил снова призрак,

И память вздрогнула, и сердце застучало,

И было это так, как будто звук и призвук

Стиха забытого, которого начало

Лишь всплыло в памяти, а дальше — очертанье

Мерцает зыбкое, и манит, и тревожит,

Его он чувствует, вдыхает обаянье,

Но вспомнить смертное уже никак не может.

Елена Ушакова