ШКОЛЬНЫЙ БАЛ

Игорь  Сухих>

русская литература. XX век

Михаил Александрович Шолохов
(1905—1984)


Основные даты жизни и творчества

1905, 11(24) мая — родился на хуторе Кружилин станицы Вешенской Донецкого округа (ныне — Шолоховский район Ростовской области).

1914—1918 — учился в мужских гимназиях Москвы, г. Богучара и станицы Вешенской (не закончил пяти классов).

1922—1923 — жизнь в Москве, начало литературной деятельности.

1925 — начало работы над романом «Тихий Дон»

1926 — публикация сборников «Донские рассказы» и «Лазоревая степь».

1928 — публикация первой и второй книги романа «Тихий Дон».

1932 — публикации третьей книги романа «Тихий Дон» и первой книги романа «Поднятая целина».

1932 — Шолохов вступает в коммунистическую партию.

1940 — публикация четвертой книги «Тихого Дона», завершение работы над романом.

1956 — рассказ «Судьба человека».

1959 — завершение работы над второй книгой романа «Поднятая целина».

1965 — Шолохову присуждена Нобелевская премия.

1984, 21 февраля — умер в станице Вешенской.

Вешенский самородок: стремя «Тихого Дона»

«Разночинцу не нужна память, ему достаточно рассказать о книгах, которые он прочел, — и биография готова», — говорил О. Э. Мандельштам («Шум времени», 1925). Еще сложнее обстоит дело с биографией в простонародной, крестьянской, бесписьменной культуре, где не сохраняют писем, редко пишут воспоминания, а своих предков помнят не дальше третьего колена.

«И надо оставлять пробелы / В судьбе, а не среди бумаг», — определял Б. Л. Пастернак задание художника («Быть знаменитым — некрасиво…», 1956). Шолохов, кажется, перевыполнил его. Многочисленные пробелы, как в его судьбе (особенно в ранние годы), так и среди бумаг, привели к ожесточенной полемике и возникновению «шолоховского вопроса» (до этого историки литературы знали лишь гомеровский и шекспировский вопросы). Автор великой — и огромной — книги оставил множество загадок в своей биографии. О нем спорят так, как будто он был современником английского драматурга (рубеж ХVI—ХVII вв.) или греческого эпического поэта (VIII в. до н. э.). Между тем со дня его рождения прошло чуть более ста лет.

Михаил Александрович Шолохов, согласно его официальной биографии, родился 11(24) мая 1905 года на хуторе Кружилин станицы Вешенской области Войска Донского. Однако даже эта дата не общепризнанна. Год рождения писателя иногда сдвигают вниз от одного до пяти лет.

Многое в биографии будущего писателя (как и поэта А. А. Фета) определила семейная тайна. Мать будущего писателя Анастасия Даниловна Черникова родила сына вне брака, до 1913 года он считался казаком и носил фамилию Кузнецов, и лишь после смерти фиктивного отца был усыновлен отцом настоящим, получил фамилию Шолохов, но зато потерял право на казачий надел, потому что его отец был не казаком, а иногородним.

Александр Михайлович Шолохов приехал на Дон с Рязанщины, служил приказчиком, довольно успешно торговал (в 1917 году, в разгар революции, он купил мельницу, которую вскоре пришлось бросить), но в 1925 году умер от пьянства.

Эти драматические события (в детстве мальчика, подобно герою его раннего рассказа, дразнили «нагульным сыном» и «нахаленком») навсегда отбили у Шолохова желание рассказывать о себе даже самым близким людям. Е. Г. Левицкая, многолетний друг Шолохова (ей посвящен рассказ «Судьба человека»), заметила: «За семью замками, да еще за одним держит он свое нутро» («На родине „Тихого Дона„», 1930).

Немногочисленные автобиографии Шолохова очень кратки и противоречивы.

Самый важный, переломный этап его жизни — с революции до начала писательской работы — описан всего в нескольких строчках: «Я в это время <революции 1917 года> учился в мужской гимназии в одном из уездных городов Воронежской губернии. В 1918 году, когда оккупационные немецкие вой­ска подходили к этому городу, я прервал занятия и уехал домой. После этого продолжать учение не мог, так как Донская область стала ареной ожесточенной гражданской войны. До занятия Донской области Красной Армией жил на территории белого казачьего правительства.

С 1920 года, то есть с момента окончательного установления Советской власти на юге России, я, будучи пятнадцатилетним подростком, сначала поступил учителем по ликвидации неграмотности среди взрослого населения, а потом пошел на продовольственную работу и, вероятно унаследовав от отца стремление к постоянной смене профессий, успел за шесть лет изучить изрядное количество специальностей. Работал статистиком, учителем в низшей школе, грузчиком, продовольственным инспектором, каменщиком, счетоводом, канцелярским работником, журналистом. Несколько месяцев, будучи безработным, жил на скудные средства, добытые временным трудом чернорабочего. Все время усиленно занимался самообразованием» («Автобиография», 1934).

Эти скупые факты обросли многочисленными увлекательными легендами. Опираясь на лаконичное замечание писателя в другой автобиографии («Гонялся за бандами, властвовавшими на Дону до 1922 года, и банды гонялись за нами. Все шло как положено», 1931), биографы рассказывали, что Шолохов был захвачен анархистами, и знаменитый батька Махно, по одной версии, хотел его расстрелять, по другой — приглашал в свое войско. Утверждали, что пятнадцатилетний подросток (как Аркадий Гайдар) будто бы был командиром отряда в 270 человек и активным комсомольцем (хотя будущий писатель не был ни тем ни другим). Фантазировали, что некоторое время он жил в одном курене (так называют на Дону дома) с известным бандитом Фоминым, который станет персонажем «Тихого Дона». Степень активного участия Шолохова в исторических событиях позднее все время пытались преувеличить, в то время как он был — до поры до времени — их скромным свидетелем, чтобы совсем скоро превратиться в неподкупного летописца.

С осени 1922 года Шолохов уже в Москве — в той же роли никому не известного юноши, ищущего себя и берущегося за любую работу. В это время он начинает занятия в литературных кружках и объединениях и пишет первые рассказы на знакомом материале Гражданской войны на Дону. Довольно быстро из публикаций в журналах сложился сборник «Донские рассказы» (1926), в дополненном виде переизданный под заглавием «Лазоревая степь».

Главной темой Шолохова уже в первых рассказах становится ужас и жестокость Гражданской войны. Главным принципом — беспощадная правда, противостоящая выдуманной поэтичности, литературному украшательству. В основе большинства рассказов сборника — трагические конфликты, которые разрывают, разрушают семейные связи: муж убивает жену, сын идет на отца, брат — на брата.

В предисловии к сборнику «Лазоревая степь» Шолохов полемически утверж­дает: «В Москве, на Воздвиженке, в Пролеткульте на литературном вечере МАППа <Московской ассоциации пролетарских писателей> можно совершенно неожиданно узнать о том, что степной ковыль (и не просто ковыль, а „седой ковыль“) имеет свой особый запах. Помимо этого, можно услышать о том, как в степях донских и кубанских умирали, захлебываясь напыщенными словами, красные бойцы.

Какой-нибудь не нюхавший пороха писатель очень трогательно рассказывает о гражданской войне, красноармейцах, — непременно — „братишках“, о пахучем седом ковыле, а потрясенная аудитория, преимущественно милые девушки из школ второй ступени, щедро вознаграждает читающего восторженными аплодисментами.

На самом деле ковыль — поганая белобрысая трава. Вредная трава, без всякого запаха. По ней не гоняют гурты овец потому, что овцы гибнут от ковыльных остьев, проникающих под кожу. Поросшие подорожником и лебедой окопы (их можно видеть на прогоне за каждой станицей), молчаливые свидетели недавних боев, могли бы порассказать о том, как безобразно просто умирали в них люди».

Критики еще называют Шолохова представителем «крестьянского литературного молодняка». А в это время он совершает, быть может, один из решающих поступков, определивших его судьбу: возвращается на родину, чтобы, как потом окажется, навсегда остаться на месте действия и среди героев своей главной книги. В 1925 году двадцатилетний автор двух десятков рассказов, за плечами которого всего четыре класса гимназии, начинает писать огромный роман о только что миновавшей эпохе. На такой труд среди современников решались немногие. Последующая жизнь Шолохова прежде всего связана с литературным творчеством, хотя история то отрывает его от работы, то врывается в его книги.

Работа над «Тихим Доном», как признавался Шолохов, шла «запоем». Две первые книги были написаны за два с половиной года и опубликованы уже в 1928 году. Третья книга писалась гораздо медленнее: она была напечатана в 1929—1932 годах.

В это время в СССР началась коллективизация, «великий перелом», который А. И. Солженицын назовет «великим перешибом» хребта русского крестьянства. Шолохов отрывается от «Тихого Дона» и идет по следам современной истории, пишет роман «Поднятая целина» (1932), первоначальное заглавие которого было «С кровью и потом».

В отличие от «Тихого Дона», по своему драматизму роман о коллективизации значительно уступал трагизму подлинных событий. Рассказывая о передовом двадцатипятитысячнике Семене Давыдове, об изменениях в сознании казаков, о трудной организации колхоза и счастливой новой жизни, Шолохов видит вокруг совсем иное. Жизнь опрокидывает придуманные схемы, коллективизация и раскулачивание оказываются продолжением Гражданской войны — с насилием, голодом, смертями.

«Я все такой же, только чуть-чуть погнутый. Я бы хотел видеть такого человека, который сохранил бы оптимизм и внимательность к себе и близким при условии, когда вокруг него сотнями мрут от голода люди, а тысячи и десятки тысяч ползают опухшие и потерявшие облик человеческий, — рассказывает Шолохов о результатах коллективизации давней знакомой. — Я мотаюсь и гляжу с превеликой жадностью. Гляжу на все. А поглядеть есть на что. Хорошее: опухший колхозник, получающий 400 гр. хлеба пополам с мякиной, выполняет дневную норму. Плохое: один из хуторов, в нем 65 хозяйств. С 1-го февраля умерло около 150 человек. По сути — хутор вымер. Мертвых не заховывают, а сваливают в погреба. Это в районе, который дал стране 2 300 000 пудов хлеба. В интересное время мы живем! До чего богатейшая эпоха!..» (письмо  к Е. Г. Левицкой, 30 апреля 1932).

Несколько раз в 1930-е годы Шолохов встречается со Сталиным и обращается к нему с посланиями по поводу положения дел в крестьянской России. Эти письма, как правило, остаются без ответа. В 1937 году опасность нависла над самим писателем: арестованы несколько его близких знакомых, ростовских коммунистов, уже собраны документы на него самого как члена контрреволюционной организации. Поездка (практически — побег в Москву) и встреча со Сталиным помогает писателю не только избежать ареста, но и вернуть некоторых арестованных. Странные отношения с вождем, его расположение к Шолохову, который, в отличие от многих, не принимал активного участия в формировании культа личности, — еще одна загадка шолоховской биографии. Написанная после смерти Сталина шолоховская статья-некролог называлась «Прощай, отец!» (8 марта 1953).

Четвертую книгу «Тихого Дона» Шолохов завершает и публикует только в 1940 году. Ее трагический пафос и огромная художественная сила были признаны по обе стороны великого русского разлома, на какое-то время объединили советских и эмигрантских читателей.

В 1941 году за роман «Тихий Дон» Шолохов получает Сталинскую премию. Еще раньше (1939) он был награжден орденом Ленина, стал писателем-орденоносцем и одновременно — действительным членом Академии наук СССР. «Тихий Дон» публикуется огромными тиражами, о нем высказываются многие писатели и критики — от давнего поклонника Шолохова, старого писателя, автора «Железного потока» А. Серафимовича до А. Фадеева и А. Толстого. В специально посвященной Шолохову монографии критик канонизирует его как главного советского писателя: «В романах Шолохова ощущаешь черты и величие того нового, что будет называться советской классической литературой» (В. Гоффеншефер. «Михаил Шолохов», 1940).

Но, может быть, важнее для автора были не премии и ордена, а слезы читателей, оказавшихся по другую сторону баррикад, навсегда потерявших Тихий Дон. «Роман М. Шолохова „Тихий Дон“ есть великое сотворение истинно русского духа и сердца <...>. Читал я „Тихий Дон“ взахлеб, рыдал-горевал над ним и радовался — до чего же красиво и влюбленно все описано, и страдал-казнился — до чего же полынно-горька правда о нашем восстании. И знали бы вы, видели бы, как на чужбине казаки <...> зачитывались „Тихим Доном“ <...>. И многие рядовые и офицеры допытывались у меня: „Ну, до чего же все точно Шолохов про восстание написал. Скажите <...> кем он у вас служил в штабе, энтот Шолохов“. И я, зная, что автор „Тихого Дона“ в ту пору был еще отроком, отвечал полчанам: „То все <...> талант, такое ему от Бога дано видение человеческих сердец“», — вспоминал через много лет (1961) воевавший с красными командующий повстанческими войсками на Дону П. Н. Кудинов.

Уже на первой странице романа в пейзажном описании упоминается стремя Дона. Обычно так называют середину реки, место с наибольшей глубиной и быстрым течением. После окончания романа Шолохов надолго оказался на стремени литературного процесса. Путь от начинающего автора до всемирно признанного классика самородок из станицы Вешенской проделал всего за пятнадцать лет.

Советский писатель: бремя великой книги

Великая Отечественная война становится для Шолохова, как и для многих русских людей, страшным испытанием и трагедией. Полученную за «Тихий Дон» премию он передает в фонд обороны. Всю войну, как и многие писатели, он работает военным журналистом, ездит в действующую армию, публикует статьи о происходящем. В 1942 году во время бомбежки Вешенской был разрушен шолоховский дом, погибла мать, почти полностью уничтожен архив.

Шолохов-гражданин активно участвует в войне. Шолохов-писатель испытывает явный кризис. В то время, когда А. Твардовский создает «Василия Теркина», когда всенародно известными становятся стихи и повести К. Симонова, публицистика И. Эренбурга, когда в окопах, на полях войны зарождаются замечательные проза и поэзия военного поколения, Шолохов почти замолкает. Во время войны появляются лишь его рассказ «Наука ненависти» (1942) и главы из романа «Они сражались за Родину» (1943).

Этот третий шолоховский роман стал очередной легендой. Писатель окончил его первую книгу в 1949 году, потом неоднократно сообщал о завершении второй книги (первоначально была задумана трилогия), публиковал главы из нее, роман инсценировался, экранизировался, изучался — но так и остался неоконченным.

 В послевоенные десятилетия Шолохов публикует лишь рассказ «Судьба человека» (1956) и наконец-то завершает вторую книгу романа «Поднятая целина» (1959). Все остальные замыслы (критическая повесть об освоении целины) остались нереализованными. Почти за сорок лет послевоенной жизни, находясь в неизмеримо более благоприятных, чем в юности, условиях, Шолохов написал намного меньше, чем за те два с половиной года, когда «запоем» сочинялись первые тома «Тихого Дона».

Писатель оказался заложником своей первой великой книги. Когда в 1965 го­-ду ему, третьему из русских авторов, но первому советскому писателю (Бунин на идеологическом языке эпохи был антисоветским, а Пастернак — несовет­ским) была присуждена Нобелевская премия, ее заслужил на самом деле не шестидесятилетний, получивший все возможные государственные знаки признания патриарх, а молодой человек, рискнувший начать работу над огромным романом о ближней истории, когда ему было чуть больше двадцати, и успевший окончить его, когда ему было еще далеко до сорока лет. В лауреатском дипломе было сказано, что премия вручается Шолохову «в знак признания художественной силы и честности, которые он проявил в своей донской эпопее об исторических фазах жизни русского народа».

 Нобелевская речь Шолохова была краткой. В ней он полемически защищал реалистический метод и жанр романа (в шестидесятые годы как раз много говорили о смерти реализма и конце романа) и присягал в верности советскому строю и простому человеку: «Я горжусь тем, что эта премия присуждена писателю русскому, советскому. Я представляю здесь большой отряд писателей моей Родины. <…>

Человечество не раздроблено на сонм одиночек, индивидуумов, плавающих как бы в состоянии невесомости, подобно космонавтам, вышедшим за пределы земного притяжения. Мы живем на земле, подчиняемся земным законам, и, как говорится в Евангелии, дню нашему довлеет злоба его, его заботы и требования, его надежды на лучшее завтра. Гигантские слои населения земли движимы едиными стремлениями, живут общими интересами, в гораздо большей степени объединяющими их, нежели разъединяющими.

Это люди труда, те, кто своими руками и мозгом создает все. Я принадлежу к числу тех писателей, которые видят для себя высшую честь и высшую свободу в ничем не стесняемой возможности служить своим пером трудовому народу. <...>

Мой родной народ на своих исторических путях шел вперед не по торной дороге. Это были пути первооткрывателей, пионеров жизни. Я видел и вижу свою задачу как писателя в том, чтобы всем, что написал и напишу, отдать поклон этому народу-труженику, народу-строителю, народу-герою, который ни на кого не нападал, но всегда умел с достоинством отстоять созданное им, отстоять свою свободу и честь, свое право строить себе будущее по собственному выбору» («Живая сила реализма», 1965).

Загадочное и странное молчание писателя в последние десятилетия сочеталось с его активной общественной деятельностью: Шолохов много раз избирается депутатом советских органов, партийных и писательских съездов, выступает с речами, пишет газетные напутствия и поздравления, встречается с молодыми писателями, зарубежными гостями, сельскими тружениками. Еще больше времени он отводит любимым занятиям: охоте и рыбной ловле, причем его угодьями является вся страна. Известие о Нобелевской премии, к примеру, приходит во время шолоховской рыбалки в Казахстане, в 300 километрах от ближайшего города, и для составления благодарственной ответной телеграммы за писателем приходится посылать специальный самолет.

Некоторые суждения позднего Шолохова кажутся изменой подлинному гуманизму, традиции «милости к падшим», которая была определяющей в «Тихом Доне». Вскоре после вручения Нобелевской премии Шолохов выступает на ХХIII съезде КПСС. Незадолго перед этим съездом писатели Ю. Даниэль и А. Синявский были осуждены как уголовные преступники за публикацию своих произведений на Западе. Этот шаг советской власти вызвал активное противодействие многих советских людей, прежде всего интеллигентов. Появилось несколько коллективных писем протеста: осужденным писателям предлагали заменить наказание на условное, перевоспитывать их, как школьников, по месту жительства и работы.

На этом фоне позиция Шолохова была жесткой и непримиримой. «Мне стыдно не за тех, кто оболгал Родину и облил грязью все самое светлое для нас. Они аморальны. Мне стыдно за тех, кто предлагает свои услуги и обращается с просьбой отдать им на поруки осужденных отщепенцев, — заявлял он с официальной трибуны. — И еще я думаю об одном. Попадись эти молодчики с черной совестью в памятные 20-е годы, когда судили, не опираясь на строго ограниченные статьи Уголовного кодекса, а „руководствуясь революционным правосознанием“, ох, не ту меру наказания получили бы эти оборотни! А тут, видите ли, еще рассуждают о „суровости“ приговора».

Казалось, что подобные речи произносит не автор «Тихого Дона», а какой-то другой человек, подозрительный, мстительный, отрицающий свободу творчества, не понимающий специфики литературы, различий между точкой зрения автора и персонажа, особенностей сатирической поэтики. На таком фоне вновь возник шолоховский вопрос, отравлявший писателю жизнь еще в двадцатые годы.

Шолоховский вопрос: истина и вера

«Проблему Шолохова» в общем виде сформулировал Пушкин в стихотворении «Поэт» (кстати, очень любимом Шолоховым): «Пока не требует поэта / К священной жертве Аполлон / В заботах суетного света / Он малодушно погружен; / Молчит его святая лира; / Душа вкушает хладный сон, / И меж детей ничтожных мира, / Быть может, всех ничтожней он» (1827). На менее поэтическом языке вопрос можно поставить так: «Где в обыкновенном человеке скрывается, прячется великий писатель?»

К XX веку уже несколько столетий существовал шекспировский вопрос. Поскольку о Шекспире-человеке, условиях его творческой работы известно крайне мало, подозрительные читатели нескольких поколений удивлялись, что «какой-то ничтожный актер мог написать такие великие произведения». Тем более что за три года до смерти драматург тоже прекратил сочинять пьесы, уехал в родной город Стратфорд, жил тихо и незаметно и, умирая, завещал жене «вторую по качеству кровать».

С тех пор как скромный сын перчаточника (по другим данным — мясника) превратился в «великого Шекспира», не прекращаются попытки подыскать для «Ромео и Джульетты» и «Гамлета» более «приличного» автора. «Кандидатами в Шекспиры» в разное время побывали философ Ф. Бэкон, аристократ граф Ретлэнд вместе со своей женой, еще несколько графов. Однако такого рода гипотезы появились через много лет после смерти Шекспира.

Шолоховский вопрос возник сразу после публикации первых томов «Тихого Дона». Уже в 1929 году появились слухи, что очень молодой и «не кончавший гимназий» провинциал — плагиатор, воспользовавшийся рукописями погибшего белого офицера. Оскорбленный Шолохов привез в Москву чемодан черновиков романа и ранних рассказов, специальная комиссия под председательством сестры Ленина М. И. Ульяновой изучила их и опубликовала в газетах опровержение клеветы.

Однако после получения Шолоховым Нобелевской премии и на фоне многолетнего писательского молчания, подозрения сформировались в гипотезу о «двух авторах», один из которых будто бы написал роман, а Шолохов его только отредактировал, дописал, обработал. Ее активным сторонником, между прочим, был следующий русский Нобелевский лауреат А. И. Солженицын, написавший предисловие к «антишолоховской» книге филолога И. Н. Томашевской «Стремя Тихого Дона» (1974) и поддержавший версию о «первоначальном авторе», донском журналисте Ф. Д. Крюкове (1870—1920).

Строить подобные гипотезы было тем легче, что ранние рукописи писателя считались погибшими во время войны. В конце ХХ — начале ХХI века «соавторами» Шолохова или «настоящими авторами» объявлялись, кроме Крюкова, и еще несколько донских журналистов, и его литературный «крестник» А. С. Серафимович, написавший предисловие к «Донским рассказам», и его тесть П. Я. Громославский, и даже великий и абсолютно не похожий на Шолохова по стилистической манере А. П. Платонов... Лишь в самом конце века,
в 1999 году, стали доступны рукописи первых двух книг «Тихого Дона», много лет тайно хранившиеся в семье погибшего на войне шолоховского друга. Вопрос об авторе «Тихого Дона», кажется, был окончательно закрыт.

Но эти 673 страницы авторских рукописей, написанные забытой уже перьевой ручкой и простым карандашом, не убедили некоторых скептиков. Того, кому хочется найти для великого романа любого другого автора, но только не Шолохова, убедить вряд ли возможно. Ф. Энгельс когда-то утверждал, что если бы в арифметику вмешивались человеческие эмоции, мало кто согласился бы признать, что дважды два — четыре.

Шолоховский вопрос сегодня — вопрос не истины, а веры.

Один из близких друзей писателя, сын Е. А. Левицкой, в спорах о писателе и его романе напомнил главное: «Шолохов дал людям „Тихий Дон“. И даже если он больше ничего бы не написал, он свой долг перед человечеством выполнил».