Давид
Раскин
Оболочка сознания сделалась слишком тонкой,
Да и в озере зацвела и подернулась жирной пленкой
Вода, непригодная для купания, тем более для питья.
Каждый шаг предсказуем, и каждый вечер легкоузнаваем.
И по-прежнему, за неимением лучшего,
называем
Уходящие дни частицами бытия.
Только вместо признания достаточно легкой тени.
И от всех надоевших случайностей и совпадений
Остается лишь влажный зной и звенящая мошкара.
Плеск безвольной воды. И разум, не менее жалкий,
Обрекает любую речь на повторение детской считалки.
Потому что и в самом деле, конечно, пора...
* * *
Марбургский ямб позволял рассуждать
о пользе стекла,
Границах империи, неисчислимости
звездного неба и прочих предметах,
Достойных бессмертия. Речь, словно того и ждала,
Чтобы найти подходящую меру. Толпились у края стола
Тени природных явлений и чувств, еще не воспетых.
Так до сих пор избыток элоквенции и чернил
Порождает подобие музыки и, несмотря ни на что, приучает к законченным
фразам.
Повод забылся или его заменил
Академический глобус, размах и шелест державных крыл,
Все охвативший регламент и все превозмогающий разум.
Так и застыл хитиновой смальтой тот изначальный дым
Давно позабытых викторий. Лишь сохранилось подобие прежней меры
Возвышенной речи. Впрочем восторг
по-прежнему неисчислим.
А мы пересчитаны и взвешены вместе с ним,
И найдены слишком легкими для езды
на остров Цитеры.
* * *
Река, как известно, выбирает себе исток
Из множества ручейков и разветвленных притоков,
От которых потом остаются одни
имена.
И пресный туман предварительных выводов и итогов
Редеет, уходит в песок,
И тяжесть начального выбора уже никому не видна.
Любое следствие выбирает себе цепочку
Предшествующих причин из запутанного клубка
Условий и взаимодействий. Время течет
В произвольно заданном направлении. Издалека
Неразличимы подробности. Приходится в одиночку
Устанавливать точку отсчета. Но этот отсчет
Бесполезен сам по себе. И потому
Все одинаково связано и одинаково беспричинно.
И пахнет беспамятством вода безымянных рек.
Только случайный предлог, любая впадина или лощина
Клубится утренним паром, и в торфяном дыму —
Высыхающие болота. Проходит условный век.
* * *
Когда на Сенатской площади, пасмурным днем, в декабре,
Жертвы обмана и герои самообмана
За неимением лучшего, выстраивались в
каре,
Перед тем как сделаться строчками поэмы или романа.
В зале, в конце коридора, перед Малой церковью, в Зимнем
дворце
Персонажи предания, легенды, а после — мифа,
Не вслушиваясь в стрельбу и почти не меняясь в лице,
Обсуждали статьи таможенного тарифа.
Где-то на площади бунт вспыхнул, замер, погас.
Здесь же тревоги и страсти все от себя отодвинув,
Рядом, в положенном месте в положенный час
Заседали граф Аракчеев, Сперанский, Мордвинов...
Руль не скрипит, корабль неподвижен, сколько его ни качай.
Плотно сомкнулись, так что не видно просвета,
Бремя империи с ввозными пошлинами на чай
В общем собрании Государственного совета1.
Сохнут следы государственных жидких
чернил.
Молча лежат никогда не тающие пространства.
Видно, заранее кто-то единым проклятием соединил
Бессмысленность жертв и бесплодность покорного постоянства.
Вечно январский мороз сменяет декабрьскую слизь.
Скрашивает судьбу один канцелярский порядок.
И навсегда перепутались, сравнялись, переплелись
Память потомства, покой, мишень для вечных нападок...
* * *
Каллиграфические подробности бытия
Скрипят одними согласными и даже не требуют огласовки.
Вечно плывет по пустыне каменная ладья.
Глазу даются лишь звери и птицы, вырезанные на плитах
Бесконечных надгробий, надписи в окантовке
Райских деревьев, наполовину забытых.
Краски или сливаются с небом, или уходят в густые тени
Погашенных ветром свеч. На этом ветру
Тысячу лет колебались расшатанные ступени
Той знаменитой лестницы, в конце которой — обрыв.
Лишь продолжают урок или скорее поддерживают игру
Завитки винограда и строчки темно-зеленых олив...
* * *
Не спрашивай ни о чем — ответ все равно готов
Заранее. Словно образ, угаданный в мутных пятнах.
За пригородами — лишь карта с названиями городов,
Чужих и скорее враждебных, а
больше всего — непонятных.
Не сравнивай, не пытайся ни что-то узнать о себе,
Ни что-то запомнить, ни даже что-то назвать по порядку.
Вся жизнь — лишь тест на способность уйти, затеряться в
толпе
И сохранить лишь привычку, походку, навык, повадку.
Не жди откровений, и сам в пророки лучше не лезь.
Не смешивай ржавую волю с холодным дождем представлений.
Все сделано здесь без тебя. Тебя и не было здесь.
И ночь наступает без всяких предварительных приготовлений.
25. 12 / 07. 01
Размокший снег блестит, и темнота провисла.
Под вечер оттепель, местами гололед.
Мерцает слабый луч потерянного смысла.
Еще немного, и вот-вот,
Устав от замыслов, ошибок и коллизий,
Сорвется в хаос ночь, стирая все следы.
И снова станет жизнь комком случайной слизи,
Цепочкой хищной кислоты.
И заново начнут клубиться и ветвиться
Сплетения причин, но больше никогда
Не вспыхнет в темноте бесплодная зарница —
Мертворожденная звезда...
