Давид Раскин

Оболочка сознания сделалась слишком тонкой,

Да и в озере зацвела и подернулась жирной пленкой

Вода, непригодная для купания, тем более для питья.

Каждый шаг предсказуем, и каждый вечер легкоузнаваем.

И по-прежнему, за неимением лучшего, называем

Уходящие дни частицами бытия.

Только вместо признания достаточно легкой тени.

И от всех надоевших случайностей и совпадений

Остается лишь влажный зной и звенящая мошкара.

Плеск безвольной воды. И разум, не менее жалкий,

Обрекает любую речь на повторение детской считалки.

Потому что и в самом деле, конечно, пора...

* * *

Марбургский ямб позволял рассуждать о пользе стекла,

Границах империи, неисчислимости звездного неба и прочих предметах,

Достойных бессмертия. Речь, словно того и ждала,

Чтобы найти подходящую меру. Толпились у края стола

Тени природных явлений и чувств, еще не воспетых.

Так до сих пор избыток элоквенции и чернил

Порождает подобие музыки и, несмотря ни на что, приучает к законченным фразам.

Повод забылся или его заменил

Академический глобус, размах и шелест державных крыл,

Все охвативший регламент и все превозмогающий разум.

Так и застыл хитиновой смальтой тот изначальный дым

Давно позабытых викторий. Лишь сохранилось подобие прежней меры

Возвышенной речи. Впрочем восторг по-прежнему неисчислим.

А мы пересчитаны и взвешены вместе с ним,

И найдены слишком легкими для езды на остров Цитеры.

* * *

Река, как известно, выбирает себе исток

Из множества ручейков и разветвленных притоков,

От которых потом остаются одни имена.

И пресный туман предварительных выводов и итогов

Редеет, уходит в песок,

И тяжесть начального выбора уже никому не видна.

Любое следствие выбирает себе цепочку

Предшествующих причин из запутанного клубка

Условий и взаимодействий. Время течет

В произвольно заданном направлении. Издалека

Неразличимы подробности. Приходится в одиночку

Устанавливать точку отсчета. Но этот отсчет

Бесполезен сам по себе. И потому

Все одинаково связано и одинаково беспричинно.

И пахнет беспамятством вода безымянных рек.

Только случайный предлог, любая впадина или лощина

Клубится утренним паром, и в торфяном дыму —

Высыхающие болота. Проходит условный век.

* * *

Когда на Сенатской площади, пасмурным днем, в декабре,

Жертвы обмана и герои самообмана

За неимением лучшего, выстраивались в каре,

Перед тем как сделаться строчками поэмы или романа.

В зале, в конце коридора, перед Малой церковью, в Зимнем дворце

Персонажи предания, легенды, а после — мифа,

Не вслушиваясь в стрельбу и почти не меняясь в лице,

Обсуждали статьи таможенного тарифа.

Где-то на площади бунт вспыхнул, замер, погас.

Здесь же тревоги и страсти все от себя отодвинув,

Рядом, в положенном месте в положенный час

Заседали граф Аракчеев, Сперанский, Мордвинов...

Руль не скрипит, корабль неподвижен, сколько его ни качай.

Плотно сомкнулись, так что не видно просвета,

Бремя империи с ввозными пошлинами на чай

В общем собрании Государственного совета¹.

Сохнут следы государственных жидких чернил.

Молча лежат никогда не тающие пространства.

Видно, заранее кто-то единым проклятием соединил

Бессмысленность жертв и бесплодность покорного постоянства.

Вечно январский мороз сменяет декабрьскую слизь.

Скрашивает судьбу один канцелярский порядок.

И навсегда перепутались, сравнялись, переплелись

Память потомства, покой, мишень для вечных нападок...

* * *

Каллиграфические подробности бытия

Скрипят одними согласными и даже не требуют огласовки.

Вечно плывет по пустыне каменная ладья.

Глазу даются лишь звери и птицы, вырезанные на плитах

Бесконечных надгробий, надписи в окантовке

Райских деревьев, наполовину забытых.

Краски или сливаются с небом, или уходят в густые тени

Погашенных ветром свеч. На этом ветру

Тысячу лет колебались расшатанные ступени

Той знаменитой лестницы, в конце которой — обрыв.

Лишь продолжают урок или скорее поддерживают игру

Завитки винограда и строчки темно-зеленых олив...

* * *

Не спрашивай ни о чем — ответ все равно готов

Заранее. Словно образ, угаданный в мутных пятнах.

За пригородами — лишь карта с названиями городов,

Чужих и скорее враждебных, а больше всего — непонятных.

Не сравнивай, не пытайся ни что-то узнать о себе,

Ни что-то запомнить, ни даже что-то назвать по порядку.

Вся жизнь — лишь тест на способность уйти, затеряться в толпе

И сохранить лишь привычку, походку, навык, повадку.

Не жди откровений, и сам в пророки лучше не лезь.

Не смешивай ржавую волю с холодным дождем представлений.

Все сделано здесь без тебя. Тебя и не было здесь.

И ночь наступает без всяких предварительных приготовлений.

                                                                      25. 12 / 07. 01

Размокший снег блестит, и темнота провисла.

Под вечер оттепель, местами гололед.

Мерцает слабый луч потерянного смысла.

Еще немного, и вот-вот,

Устав от замыслов, ошибок и коллизий,

Сорвется в хаос ночь, стирая все следы.

И снова станет жизнь комком случайной слизи,

Цепочкой хищной кислоты.

И заново начнут клубиться и ветвиться

Сплетения причин, но больше никогда

Не вспыхнет в темноте бесплодная зарница —

Мертворожденная звезда...