НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ

РОАЛЬД  ХОФМАН

Роальд Хофман родился в 1937 г. в г. Злочеве, который тогда был польским, а в 1939 г. вошел в состав СССР. В 1941 г. вся его семья попала в немецкий концлагерь. В 1943 г. отец, позже расстрелянный фашистами, сумел переправить его с матерью на волю, где до конца войны их прятал на чердаке украинский учитель. В 1949-м семья эмигрировала из Польши в США.

Р. Хофман окончил Колумбийский университет (медицина) и Гарвардский университет (химия), в начале 1960-х гг. специализировался по химии в Упсальском университете (Швеция) и в МГУ. В 1981 г. он стал лауреатом Нобелевской премии по химии (совместно с К. Фукуи). Р. Хофман — обладатель многих других престижных научных премий и наград, в том числе Золотой медали имени Н. Н. Семенова АН СССР, премии Международной академии квантово-молекулярных исследований. Член Американской Национальной академии наук, Американской ассоциации фундаментальных наук, Международной академии квантово-молекулярных исследований и Американского физического общества, академий наук Индии, Финляндии, России и других стран, а также почетный доктор Йельского, Колумбийского, Нью-Йоркского, С.-Петербургского университетов, Королевского технологического университета в Швеции и многих других. Член Американской академии искусств и наук, обладатель премии Пергамон-пресс по литературе и других литературных наград. Автор поэтических книг: «The Metamict State» (1987), «Gaps and Verges» (1990), «Memory effects» (1999), «Solution» (2002) и других. Стихи переводились на русский, испанский, португальский, французский и шведский языки. В настоящее время Р. Хофман преподает химию и одновременно литературу в Корнеллском университете, занимается популяризацией науки.

ФИЛОСОФСКИЙ КАМЕНЬ, НАЙДЕННЫЙ В ЯНВАРЕ

В такой день очевидное

становится невероятным; в такой вот морозный денек

хорошо вывешивать выстиранное белье,

фермерам — подрезать миндаль и вишни,

гуляя в такой день по разветвляющимся дорогам,

замечаешь, что сделал большой круг,

что твои ботинки заляпаны грязью

и между тобою и жизнью нет

зазора. Мальчишка сгребает

срезанные ветви в аккуратные кучи, и багрянец,

что был наверху, воссоединяется с землей. Если бы

я был алхимиком, я бы сказал, наверно:

деяние этого дня совершенно.

ИЗЮМИНКИ БЫТИЯ

Лишь запоздавшие

мелкие зеленые грозди

остались на лозах; крестьяне

знали, когда собирать

виноград: ягоды наливаются сладостью,

когда уходят дожди. Но

четыре солнечных дня все

изменили, и на стеблях,

свободных от сладостной ноши,

опоздавшие грозди налились соком.

Тут я и появился,

перед самой обрезкой,

прогуливаясь

по утреннему морозцу, солнце

высветило Люберон,

и тысячи капель

вымостили грозди

муската и мне подсказали:

я тоже — как опоздавший — имею право

жить бездумно,

свободно, хотя и

привязан, клонясь

под солнцем, сладостной нежностью к тебе.

ВСЕМУ СВОЕ ВРЕМЯ

Я ни на что бы не променял этот прекрасный мир с плодами шиповника,

где встречаются фруктовые сады и дикие заросли,

где плоды опадают, чтобы их растоптали собаки и кабаны.

семена прорастают, запускается бурная биохимия, хлорофилл

усиков вбирает солнечный свет, ускоряя каскад

новых энергий и переходных веществ; тот же свет, но в другом масштабе

притягивает в Прованс художников, а где-то люди наблюдают

с помощью лазера, как растения каждую фемтосекунду творят чудеса. Тем   временем,

уже после того, как люди и насекомые подписали конвенцию

о том, что для тех и других означает красный,

многолепестковые цветки дикой розы сумели приманить к себе этот цвет.

А в коричневато-желтом Русильоне с 43 по 45 скрывался Беккет;

к востоку отсюда мы умираем, о, этот век шипов и роз!

В Итаке извлекают смысл из трехмерной cети антимонидов

и теллуридов, в Авиньоне играют «Веселую вдову»

в евроэкуменическом стиле, выходят на публику тени пап

и Вильяма Оккама. А в Bonnieux созревают

плоды, они держатся за свои увядшие цветы, как стихи за любовь;

плоды шиповника в форме вылепленных вручную японских ваз;

мягкие или твердые, их сушат для горячего чая с гибискусом

или для шведской nyponsoppa; внутри у них косточки с колючими волосками.

Однажды девушка засунула такую мне под рубашку. И мир воспарил,

сладчайший мир, позволяющий плодам дикой розы обозначить  границы оранжево-красного.

РЕФЛЕКС

У каждого — свои страхи. Мой —

подстерегает меня за окном,

ночью. Дома, проснувшись

от жажды, включаю свет

и вглядываюсь сквозь себя

в темноту. Вот так все и кончится.

Однажды он снова нахлынул — в тот день,

когда я шел вверх по тропе

с красными столбиками. Я поднялся бы

до Люберона. Но мой друг сказал: погоди,

не выходи один, охотники раздразнили

диких кабанов.

Я пошел один. Вскоре

я потерял тропу, но нашел

разбитую старую дорогу.

Она шла то уступами, то полого

и была отмечена каменными столбами,

это был древний путь из Menerbes в Bonnieux.

Там стреляли. Я остановился

и сказал себе: знаю, должно быть,

стреляют в окно. Потому что

на чердаке в сорок третьем

было окно и шестилетний мальчишка

каждый день выглядывал из него. Выстрелов

не было слышно. Но выстрелы были.

А снаружи, рядом с нашим убежищем, были...

люди. Те, что убили моего отца. И убили бы

любовь, забившуюся на чердак.

Окно было целым миром,

потому что внутри — был только мрак.

Поняв это, я доел последнюю

клементину и увидел дерево,

на такое мог бы легко вскарабкаться и старик,

если бы за ним гнались sangliers². Выстрелы

все еще слышались, но чувствовалось, что безопасно.

Был день, и этого не случилось бы здесь.

Перевод с английского и вступительная заметка
Аллы Михалевич