Владимир Бауэр

* * *

Я в первом классе ненавидела читать,

и мать не знала, что со мною делать,

и записалась на макулатуру,

и Толкиена прикупила мне.

Вот с тех-то пор я плотно прикипела

ко всякой готике и брак с толкиенистом

(к несчастью, неудачный — не тому

учили игры ролевые) заключила.

Лилейность чутких персей отдала

ладоням вечно потным, неумелым.

Вот случая могущество! Маман,

зачем ты Трех хотя бы мушкетеров

мне не подсунула?! На розовый талончик

Граф Монте-Кристо также выдавался

и Драйзера Трагедии кирпич…

Хоть и сменила я теперь пластинку,

отнюдь бытье уютнее не стало, —

во внутренний попав круговорот

борьбы сверхзапрещенных тайных обществ,

безумные наживки Парвулеско

глотаю глупой рыбой… — Что за черт?! —

отчаянье рассудок вопрошает,

таращащийся мутными глазами

на проблематики экзистенциональной

летящее навстречу острие:

— Коль человек свободен от страстей,

то власть над гномами ему на кой, о Боже?!

* * *

Мертвые на мертвых разговаривают языках,

над собою страны небольшой не чуя

беспрерывнодышащих, — этакий недопрах,

божоле бестолковое, на что-то там претендуя,

бродит, ерзает, много чего боится, ругается словом «ах!».

В мертвых шевйлятся мыслящие червячки,

из андеграунда в андеграунд переползают тайные знанья.

К червячкам по ночам за свежими новостями  слетаются светлячки,

внимают доверчиво прелестям копошенья и умиранья.

Славься, стлевший живот, лядвие с, так сказать…

От смерти, входя в нее, как в насмешливую брюнетку, —

токмо чтоб оказалась длинной, — нечего больше желать, —

слышно в скверном их переводе вставшему на табуретку.

* * *

Бери, бери чужой экстаз

как несомненный летный газ.

Свой охладелый цеппелин

заправь и, вдаль плывя один,

на безмятежных вышинах

в инаких просыпайся снах.

Сто проживя чужих судеб,

гарем отведав и вертеп,

познав любимую другим, —

стань только опытом нагим,

в себя вобравшим все и вся.

Нейтронным мозжечком вися.

* * *

Прежних женщин вспоминая,

ахну — как светла печаль,

как душа полуживая

жадно нежности хрусталь

прижимает — дар нечайный,

ветром сдутую слезу.

Вдруг и поцелуй прощальный

жизни — так перенесу.

Мумуза

Муму сегодня злится злится злится,

Муму Муму Муму Муму Муму.

Ей хочется, взлетая, словно птица,

крылами рассекать ночную тьму.

Строфу ты эту выбрось выбрось выбрось,

ты людям не показывай ее.

А то случится злого смеха выброс,

утопит на фиг все твое бытье.

А мне а мне а мне а мне нет дела.

Строфа сия явилась в сладком сне.

И если если муза офигела,

то фиг ли вы в претензии ко мне?

Я сам страдаю, жизнь моя ужасна,

помоев вечно изо рта ушат.

Но с этой ночи все предельно ясно:

поэзии полезен мой джихад.

Пусть лопнут все неверные болваны,

пусть писари кишечник надорвут.

И вот тогда считать мы станем раны

и штиль высокий выкуем из руд.

Собрата глас в пиру не будет лишний,

приял коль огнь духовный, им палим.

Всю ойкумену кривды испепливши,

пейзаж пейзанский вызлатив, взорлим!