НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ
из английских поэтов
Ефим Григорьевич Эткинд как-то
рассказывал мне, что некогда, в стародавние времена, он ехал в поезде,
сопровождая группу студентов Герценовского института
в колхоз, на уборку картофеля, и обратил внимание на свисающие с верхней полки
чьи-то необычайно длинные ноги. И тут же услышал, как этот длинноногий студент
читает глядящим ему в рот девочкам стихи запрещенного тогда поэта Наума
Коржавина. Это происходило в начале 1950-х годов прошлого века, когда далеко не
всякий мог похвастаться, что слышал это имя, а уж знать наизусть его стихи —
это вообще могло обернуться большими неприятностями. Немудрено, что Эткинда
заинтересовал этот студент.
Вечерами они стали часто
беседовать о поэзии. Выяснилось, что Георгий Бен не только
хорошо знает русскую поэзию, но и интересуется переводом на русский иностранных
стихов, в особенности английских — он и учился на соответствующем отделении.
Эткинд привлек его к работе секции художественного перевода при Союзе
писателей.
С первого дня работы семинара
перевода англоязычной поэзии под руководством Т. Г. Гнедич Георгий Евсеевич Бен (1934—2008) стал его активным
участником и бессменным старостой. Не могла не поражать широта круга его
интересов в поэзии. Сложная строфика философской лирики Суинберна,
простонародная интонация монологов героев блюзов Ленгстона
Хьюза; то романтически приподнятая, то полная насмешливых парадоксов лирика
Байрона, то его же едкие и емкие эпиграммы; солдатское просторечье казарменных
баллад Киплинга; четкие четверостишия как бы детских стихов о животных Х. Беллока; музыкальность песен и арий из современных оперетт
— все это живет и переливается яркими выразительными красками в талантливых
переводах Георгия Бена. Обширна и география его авторов: Англия, США,
Британская Индия, страны Африки, Италия, Испания, Израиль. А если присмотреться
к хронологии той поэзии, которая интересовала Бена (именно интересовала, потому
что он редко работал по заказам), — от ХVI века и до
наших дней.
Да, он сам выбирал почти все,
что ему хотелось передать в русском стихе. Прозу, конечно, часто переводил по
заказу — это естественно.
Австралийских поэтов среди
работ Бена нет. А почему? А потому, что он был очень хорошим товарищем.
Когда-то он целиком подарил эту поэзию мне. Он обнаружил в Публичной библиотеке
несколько интересных австралийских антологий и приступил
было к работе, но понял всю серьезность моего увлечения Австралией — и
отступил, великодушно подарив мне целый континент!
На обсуждениях Георгий всегда
внимательно относился ко всем сделанным ему замечаниям, добросовестно и
скрупулезно над ними работал. (Впрочем, так делали мы все.) Но у Бена была
такая особенность: если на семинаре придирались к какой-то не особенно удачной
его строчке, он торжествующе размахивал листом бумаги, где у него заранее была заготовлена
другая строчка, и кричал: «Защищаюсь вариантом!»
Чаще всего «вариант» тоже не
годился, и приходилось работать снова…
Георгий Бен был хорошим
товарищем. Еще в бытность его в СССР, когда ему случалось читать лекции или
работать в других городах, он непременно писал нам письма и обижался, например,
на меня, когда я за вечным недосугом не отвечала на его обширные «английские»
послания. Он не признавал никаких объяснений, ему было никак не понять, как это
у человека может не быть времени ответить на дружеское письмо. Когда он уже был
в английской эмиграции, Майя Квятковская сказала мне как-то, что пишет Георгию
длинное письмо. Я обрадовалась: «Ну, напиши заодно от меня — то-то и то-то!» И
он ответил: «А я и не знал, что ты служишь у Гали Усовой секретарем! Если у нее
есть ко мне вопросы, почему она не напишет мне сама?» И мне стало очень стыдно.
Георгий никогда не забывал
друзей, аккуратно поздравлял нас всех с Новым годом и присылал английские
календари.
В эмиграции он продолжал
кропотливо и усердно трудиться над переводами поэзии, плодом этих трудов стали
книги, изданные за границей и у нас, в Петербурге: Георгий Бен. Изменчивость
(поэты Англии и Америки). Тель-Авив, 1977; Георгий Бен. Последнее песнопение.
Избранные переводы 1977—1991. СПб., 1996; Хилэр Беллок. Стихи для детей и взрослых. М., 2001; А. Ч. Суинберн. Стихотворения. СПб., 2003; Д. Г. Байрон. «Вальс»
и другие стихотворения. СПб., 2005; Пронзенные насквозь (английские и
американские эпиграммы). СПб., 2006. И этот список еще не совсем полный.
Смерть застала Георгия Бена,
как она застает некоторых без остатка преданных своему делу литераторов, когда
он был весь погружен в работу и составлял планы на будущее. Он приехал к нам, в
родной город, на презентацию новой книги, успешно выступил на двух вечерах, —
и, очевидно, уже ослабленный организм не вынес перенапряжения. Здесь, в
Петербурге, мы навсегда простились с ним, но память о нем, талантливом
поэте-переводчике и верном друге, остается с нами.
Галина
Усова
Дэвид
Линдсей (1522—1554)
Рассказ о судебной тяжбе
Я Марри
одолжил свою кобылу,
Чтобы она семь дней ему служила.
Когда же не вернул
кобылу, плут,
Я подал жалобу в
епархиальный суд.
Я дал им (как они
назвали) заявлендум,
И через месяц мне
вручили дискутендум,
Полгодом позже — рапликатум оппонентум
(И я не понял ни черта в
ответе энтом),
Потом вручили мне другие
документы,
И украшали их витые
орнаменты.
За эти документы
заплатил я
Гораздо более, чем стоимость кобылья.
Плут нанял
адвоката-контрагента,
Евонные привел он аргументы.
И наконец суд вынес заключендум,
Вполне конклюзиум и неопровержендум,
И, несмотря на ловкость
адвоката,
Кобылу за издержки взял в уплату:
Таков был правосудия финал,
И больше я своей кобылы
не видал.
Ричард Лавлейс (1618—1657)
Лукасте перед уходом на войну
Любимая, не осуждай
Меня за то, что я,
Забыв твоих лобзаний рай,
В другие мчусь края.
У новой страсти я в плену:
Противник ждет меня.
Я
обнимать теперь начну
Щит,
шпагу и коня.
Ту,
с кем тебе я изменил,
Не
стыдно предпочесть:
Тебя
бы меньше я любил,
Люби
я меньше честь.
Альфред Теннисон (1809—1892)
Переплывая пролив
Закат, вечерняя звезда…
Я слышу ясный зов,
Не плачьте обо мне, когда
Я уплыву от этих берегов.
Пролив уснул: ни пены, ни волны…
Отлив отхлынул, отмель оголив…
Но из бездонной глубины
Опять подымется прилив…
Вот
благовест — и в тишине
Последний
луч погас.
Грустить
не надо обо мне,
Когда
придется мне оставить вас.
Несом волной в далекие края,
Забыв про время, к Вечности готов,
Пред
Лоцманом своим предстану я,
Доплыв до новых берегов.
Оливер Уэнделл
Холмс (1809—1894)
Песня для вечеринки и та же песня с небольшой правкой рукою трезвенника
Скорее бокалы наполним до края!
И выпьем вина мы, тепло ощущая!
Пусть хмель поскорее ударит нам в мозг!
Так выпьем вина и напьемся же в лоск!
Бог дал нам веселья в своем винограде;
Готовы все сделать мы выпивки ради.
В кистях винограда — восторг, торжество;
Прекрасные девы сбирали его.
Давайте ж прославим и превознесем мы
Ту влагу хмельную, которую пьем мы!
В дворцах и лачугах нам всем подавай
Пьянящий напиток, что дарит нам рай!
Скорее наш чайник наполним до края
И выпьем мы чаю, тепло ощущая.
Пусть хмель поскорее ударит нам в мозг!
Так выпьем его, сохраняя свой лоск!
Бог дал нам веселья в своем вертограде;
Готовы все сделать мы Господа ради.
В кистях винограда — позор и скотство;
Скоты и мужланы сбирали его.
Давайте ж отринем, навек проклянем мы
Ту влагу хмельную, которой не пьем мы!
В дворцах и лачугах нам всем подавай
Не яд алкогольный, но благостный чай!
Эмили Дикинсон
(1830—1886)
*
* *
Везенье сладостней всего
Тому, кто невезучий.
Нектар оценит только тот,
Кто жаждой был измучен.
В Пурпурном братстве ни один
Ликующий воитель
Правдивей
не расскажет нам,
Чем
дышит Победитель,
Чем
тот, кто побежден и пал, —
Когда
в предсмертной муке
Он
с болью слышит вдалеке
Победных воплей звуки.
Уильям Эрнест Хенли (1849—1903)
Invictus
Хоть мрак, как ад, меня облек,
Кричу из мертвенной тиши:
Спасибо, кто б ты ни был, Бог,
Что не сломить моей души.
В тисках случайности слепой
Я не рыдаю, не молюсь;
Изранен злобною судьбой,
Я весь в крови, но не сдаюсь.
За
этим миром Слез и Бед
Во
мраке притаился Страх;
Но
я готов угрозу лет
Встречать
с улыбкой на устах.
Пусть
узок путь моей борьбы —
О
сердце, стоны заглуши!
Я
— властелин своей судьбы,
Я — капитан своей души!
Хилэр Беллок (1870—1953)
Лягушка
Будь вежлив с кроткою лягушкой:
Она — созданье слабое.
Не называй ее квакушкой,
И недоросшей жабою,
И бородавчатой ехидной,
А паче — тварью злобною:
Лягушке до смерти обидны
Эпитеты подобные.
Едва ли существо другое
Такой
ответит добротою
На
ласку и почет:
Спроси
хоть тех, кто с ней знаком,
Кто взял себе лягушку в дом
(Хоть мы, конечно, признаем,
Что их — наперечет).
Огден Нэш
(1902—1971)
Стыдливость
Она так стыдлива всегда
И так обнажаться боится,
Что в ванне не знает вода,
Мужчина она иль девица.
* * *
Недостаток котенка
Тот,
Что когда-то он будет
Кот.
Слово мужьям
Чтобы жизнь семейную свою
Всю прожить блаженно, как в раю,
Если ты виновен — повинись,
А если прав — заткнись.
Шмель
Бог всеведущий создал шмеля
И забыл нам сказать, чего для.
Пастернак
Пастернак (чтоб устранить сомнение,
Я пишу об овощном растении), —
Пастернак, могу сказать вторично я, —
Это просто свекла анемичная
И, как говорят, вполне съедобная
(Мненье очень неправдоподобное).
Гэвин Юэрт (1916—1995)
Пьяный — влюбленному, пьяница — волоките
Бокал вина
Не скажет мне, что я нахал
И чтобы я к нему не приставал.
Мне не заявит
Кружка пива:
«А ну, уматывай отсюда живо!»
Не крикнет мне
Стаканчик виски:
«Ты что, не понимаешь
по-английски?»
Не скажет рюмка коньяка,
Что я проехаться хочу
нашармачка.
И стопка с граппой
Не крикнет мне: «Не лапай!»
Ямайский
ром
Не
станет спрашивать:
«А
что потом?»
И
водка тоже
Не
съездит мне по роже.
Я
всеми ими враз овладеваю,
Едва
лишь пожелаю.
Никто
из них
Со
мной не будет груб
И
от моих
Не
отвернется губ.
Они не опоздают
На
свидание
И
оправдают
Все наши ожидания.
Бенджамин Зефания (род. в
1958 г.)
Лондонская порода
Люблю я грязный этот город,
Который весь — в поэтах пьяных,
Весь в оголтелых горлодерах
И шельмовских политиканах.
Тут каждый — сам себе хозяин
Петь и играть на чем угодно,
Тут — поп-певцы
со всех окраин,
И ими тоже славен Лондон.
Тут — мир еды со всей планеты,
Тут может целый мир нажраться,
Все пряности и сласти света
Друг с другом рядом тут теснятся.
Тут голосят на всех наречьях,
Известных в наше лихолетье,
Тут всех религий человечьих
Тысячелетнее соцветье.
Люблю
я гулкий этот город,
Где
след веков — на старых зданиях,
А
новых зданий пестрый ворох
Стремится
к тучам на свидание.
Тут
воздуху грозят машины,
А
нам — ножи и пистолеты,
И
на углах нам сброд паршивый
Сует
наркотиков пакеты.
В
июльский полдень тут студено,
Зимой
же стужа обжигает,
И этот город беспардонно
Нас
воедино всех сплавляет.
Но
я люблю леса бетонные
Со
всей их грязью и пороком;
И люди, в них соединенные,
Здесь станут лондонской породой.
