НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ

из английских поэтов

Ефим Григорьевич Эткинд как-то рассказывал мне, что некогда, в стародавние времена, он ехал в поезде, сопровождая группу студентов Герценовского института в колхоз, на уборку картофеля, и обратил внимание на свисающие с верхней полки чьи-то необычайно длинные ноги. И тут же услышал, как этот длинноногий студент читает глядящим ему в рот девочкам стихи запрещенного тогда поэта Наума Коржавина. Это происходило в начале 1950-х годов прошлого века, когда далеко не всякий мог похвастаться, что слышал это имя, а уж знать наизусть его стихи — это вообще могло обернуться большими неприятностями. Немудрено, что Эткинда заинтересовал этот студент.

Вечерами они стали часто беседовать о поэзии. Выяснилось, что Георгий Бен не только хорошо знает русскую поэзию, но и интересуется переводом на русский иностранных стихов, в особенности английских — он и учился на соответствующем отделении. Эткинд привлек его к работе секции художественного перевода при Союзе писателей.

С первого дня работы семинара перевода англоязычной поэзии под руководством Т. Г. Гнедич­ Георгий Евсеевич Бен (1934—2008) стал его активным участником и бессменным старостой. Не могла не поражать широта круга его интересов в поэзии. Сложная строфика философской лирики Суинберна, простонародная интонация монологов героев блюзов Ленгстона Хьюза; то романтически приподнятая, то полная насмешливых парадоксов лирика Байрона, то его же едкие и емкие эпиграммы; солдатское просторечье казарменных баллад Киплинга; четкие четверостишия как бы детских стихов о животных Х. Беллока; музыкальность песен и арий из современных оперетт — все это живет и переливается яркими выразительными красками в талантливых переводах Георгия Бена. Обширна и география его авторов: Англия, США, Британская Индия, страны Африки, Италия, Испания, Израиль. А если присмотреться к хронологии той поэзии, которая интересовала Бена (именно интересовала, потому что он редко работал по заказам), — от ХVI века и до наших дней.

Да, он сам выбирал почти все, что ему хотелось передать в русском стихе. Прозу, конечно, часто переводил по заказу — это естественно.

Австралийских поэтов среди работ Бена нет. А почему? А потому, что он был очень хорошим товарищем. Когда-то он целиком подарил эту поэзию мне. Он обнаружил в Публичной библиотеке несколько интересных австралийских антологий и приступил было к работе, но понял всю серьезность моего увлечения Австралией — и отступил, великодушно подарив мне целый континент!

На обсуждениях Георгий всегда внимательно относился ко всем сделанным ему замечаниям, добросовестно и скрупулезно над ними работал. (Впрочем, так делали мы все.) Но у Бена была такая особенность: если на семинаре придирались к какой-то не особенно удачной его строчке, он торжествующе размахивал листом бумаги, где у него заранее была заготовлена другая строчка, и кричал: «Защищаюсь вариантом!»

Чаще всего «вариант» тоже не годился, и приходилось работать снова…

Георгий Бен был хорошим товарищем. Еще в бытность его в СССР, когда ему случалось читать лекции или работать в других городах, он непременно писал нам письма и обижался, например, на меня, когда я за вечным недосугом не отвечала на его обширные «английские» послания. Он не признавал никаких объяснений, ему было никак не понять, как это у человека может не быть времени ответить на дружеское письмо. Когда он уже был в англий­ской эмиграции, Майя Квятковская сказала мне как-то, что пишет Георгию длинное письмо. Я обрадовалась: «Ну, напиши заодно от меня — то-то и то-то!» И он ответил: «А я и не знал, что ты служишь у Гали Усовой секретарем! Если у нее есть ко мне вопросы, почему она не напишет мне сама?» И мне стало очень стыдно.

Георгий никогда не забывал друзей, аккуратно поздравлял нас всех с Новым годом и присылал английские календари.

В эмиграции он продолжал кропотливо и усердно трудиться над переводами поэзии, плодом этих трудов стали книги, изданные за границей и у нас, в Петербурге: Георгий Бен. Изменчивость (поэты Англии и Америки). Тель-Авив, 1977; Георгий Бен. Последнее песнопение. Избранные переводы 1977—1991. СПб., 1996; Хилэр Беллок. Стихи для детей и взрослых. М., 2001; А. Ч. Суинберн. Стихотворения. СПб., 2003; Д. Г. Байрон. «Вальс» и другие стихотворения. СПб., 2005; Пронзенные насквозь (английские и американские эпиграммы). СПб., 2006. И этот список еще не совсем полный.

Смерть застала Георгия Бена, как она застает некоторых без остатка преданных своему делу литераторов, когда он был весь погружен в работу и составлял планы на будущее. Он приехал к нам, в родной город, на презентацию новой книги, успешно выступил на двух вечерах, — и, очевидно, уже ослабленный организм не вынес перенапряжения. Здесь, в Петербурге, мы навсегда простились с ним, но память о нем, талантливом поэте-переводчике и верном друге, остается с нами.

Галина Усова

Дэвид Линдсей (1522—1554)

Рассказ о судебной тяжбе

Я Марри одолжил свою кобылу,
Чтобы она семь дней ему служила.

Когда же не вернул кобылу, плут,

Я подал жалобу в епархиальный суд.

Я дал им (как они назвали) заявлендум,

И через месяц мне вручили дискутендум,

Полгодом позже — рапликатум оппонентум

(И я не понял ни черта в ответе энтом),

Потом вручили мне другие документы,

И украшали их витые орнаменты.

За эти документы заплатил я

Гораздо более, чем стоимость кобылья.

Плут нанял адвоката-контрагента,
Евонные привел он аргументы.

И наконец суд вынес заключендум,

Вполне конклюзиум и неопровержендум,

И, несмотря на ловкость адвоката,
Кобылу за издержки взял в уплату:
Таков был правосудия финал,

И больше я своей кобылы не видал.

Ричард Лавлейс (1618—1657)

Лукасте перед уходом на войну

Любимая, не осуждай

Меня за то, что я,

Забыв твоих лобзаний рай,

В другие мчусь края.

У новой страсти я в плену:

Противник ждет меня.

Я обнимать теперь начну

Щит, шпагу и коня.

Ту, с кем тебе я изменил,

Не стыдно предпочесть:

Тебя бы меньше я любил,

Люби я меньше честь.

Альфред Теннисон (1809—1892)

Переплывая пролив

Закат, вечерняя звезда…

Я слышу ясный зов,

Не плачьте обо мне, когда

Я уплыву от этих берегов.

Пролив уснул: ни пены, ни волны…

Отлив отхлынул, отмель оголив…

Но из бездонной глубины

Опять подымется прилив…

Вот благовест — и в тишине

Последний луч погас.

Грустить не надо обо мне,

Когда придется мне оставить вас.

Несом волной в далекие края,

Забыв про время, к Вечности готов,

Пред Лоцманом своим предстану я,

Доплыв до новых берегов.

Оливер Уэнделл Холмс (1809—1894)

Песня для вечеринки и та же песня с небольшой правкой рукою трезвенника

Скорее бокалы наполним до края!

И выпьем вина мы, тепло ощущая!

Пусть хмель поскорее ударит нам в мозг!

Так выпьем вина и напьемся же в лоск!

Бог дал нам веселья в своем винограде;

Готовы все сделать мы выпивки ради.

В кистях винограда — восторг, торжество;

Прекрасные девы сбирали его.

Давайте ж прославим и превознесем мы

Ту влагу хмельную, которую пьем мы!

В дворцах и лачугах нам всем подавай

Пьянящий напиток, что дарит нам рай!

Скорее наш чайник наполним до края

И выпьем мы чаю, тепло ощущая.

Пусть хмель поскорее ударит нам в мозг!

Так выпьем его, сохраняя свой лоск!

Бог дал нам веселья в своем вертограде;

Готовы все сделать мы Господа ради.

В кистях винограда — позор и скотство;

Скоты и мужланы сбирали его.

Давайте ж отринем, навек проклянем мы

Ту влагу хмельную, которой не пьем мы!

В дворцах и лачугах нам всем подавай

Не яд алкогольный, но благостный чай!

Эмили Дикинсон (1830—1886)

* * *

Везенье сладостней всего

Тому, кто невезучий.

Нектар оценит только тот,

Кто жаждой был измучен.

В Пурпурном братстве ни один

Ликующий воитель

Правдивей не расскажет нам,

Чем дышит Победитель,

Чем тот, кто побежден и пал, —

Когда в предсмертной муке

Он с болью слышит вдалеке

Победных воплей звуки.

Уильям Эрнест Хенли (1849—1903)

Invictus

Хоть мрак, как ад, меня облек,

Кричу из мертвенной тиши:

Спасибо, кто б ты ни был, Бог,

Что не сломить моей души.

В тисках случайности слепой

Я не рыдаю, не молюсь;

Изранен злобною судьбой,

Я весь в крови, но не сдаюсь.

За этим миром Слез и Бед

Во мраке притаился Страх;

Но я готов угрозу лет

Встречать с улыбкой на устах.

Пусть узок путь моей борьбы —

О сердце, стоны заглуши!

Я — властелин своей судьбы,

Я — капитан своей души!

Хилэр Беллок (1870—1953)

Будь вежлив с кроткою лягушкой:

Она — созданье слабое.

Не называй ее квакушкой,

И недоросшей жабою,

И бородавчатой ехидной,

А паче — тварью злобною:

Лягушке до смерти обидны

Эпитеты подобные.

Едва ли существо другое

Такой ответит добротою

На ласку и почет:

Спроси хоть тех, кто с ней знаком,
Кто взял себе лягушку в дом

(Хоть мы, конечно, признаем,

Что их — наперечет).

Огден Нэш (1902—1971)

Стыдливость

Она так стыдлива всегда

И так обнажаться боится,

Что в ванне не знает вода,
Мужчина она иль девица.

 * * *

Недостаток котенка

Тот,
Что когда-то он будет

Кот.

Слово мужьям

Чтобы жизнь семейную свою

Всю прожить блаженно, как в раю,

Если ты виновен — повинись,
А если прав — заткнись.

Шмель

Бог всеведущий создал шмеля

И забыл нам сказать, чего для.

Пастернак

Пастернак (чтоб устранить сомнение,
Я пишу об овощном растении), —

Пастернак, могу сказать вторично я, —

Это просто свекла анемичная

И, как говорят, вполне съедобная

(Мненье очень неправдоподобное).

Гэвин Юэрт (1916—1995)

Пьяный — влюбленному, пьяница — волоките

Бокал вина

Не скажет мне, что я нахал

И чтобы я к нему не приставал.

Мне не заявит

Кружка пива:

«А ну, уматывай отсюда живо!»

Не крикнет мне

Стаканчик виски:

«Ты что, не понимаешь

по-английски?»

Не скажет рюмка коньяка,
Что я проехаться хочу

нашармачка.

И стопка с граппой

Не крикнет мне: «Не лапай!»

Ямайский ром

Не станет спрашивать:

«А что потом?»

И водка тоже

Не съездит мне по роже.

Я всеми ими враз овладеваю,

Едва лишь пожелаю.

Никто из них

Со мной не будет груб

И от моих

Не отвернется губ.
Они не опоздают

На свидание

И оправдают

Все наши ожидания.

Бенджамин Зефания (род. в 1958 г.)

Лондонская порода

Люблю я грязный этот город,

Который весь — в поэтах пьяных,

Весь в оголтелых горлодерах

И шельмовских политиканах.

Тут каждый — сам себе хозяин

Петь и играть на чем угодно,

Тут — поп-певцы со всех окраин,

И ими тоже славен Лондон.

Тут — мир еды со всей планеты,

Тут может целый мир нажраться,
Все пряности и сласти света

Друг с другом рядом тут теснятся.
Тут голосят на всех наречьях,

Известных в наше лихолетье,

Тут всех религий человечьих

Тысячелетнее соцветье.

Люблю я гулкий этот город,

Где след веков — на старых зданиях,

А новых зданий пестрый ворох

Стремится к тучам на свидание.

Тут воздуху грозят машины,

А нам — ножи и пистолеты,

И на углах нам сброд паршивый

Сует наркотиков пакеты.

В июльский полдень тут студено,

Зимой же стужа обжигает,
И этот город беспардонно

Нас воедино всех сплавляет.

Но я люблю леса бетонные

Со всей их грязью и пороком;

И люди, в них соединенные,
Здесь станут лондонской породой.