ИЗ ГОРОДА ЭНН

 

ОМРИ  РОНЕН

ПЛАГИАТ

Прошлой осенью, по приглашению московского Литинститута, справлявшего юбилей Георгия Иванова, я сочинял доклад о нем как об акмеисте и одновременно готовился к лекции о семантическом ореоле стихотворных размеров для своего аспирантского курса «Поэтика и риторика».

История этой концепции освещена в известной работе покойного М. И. Ша­пира «„Семантический ореол метра“: термин и понятие» (1991). Шапир отметил, что К. Ф. Тарановский, описавший специфическую для 5-стопного хорея тему трудного пути, напрасно сослался на В. В. Виноградова как на автора термина «экспрессивный ореол размера». На самом деле, по словам Шапира, Виноградов в книге «О языке художественной литературы» (М., 1959, с. 28) почти дословно, вплоть до курсивов и кавычек, воспроизвел то место из работы Б. В. Томашевского «Стих и язык» (1958), где говорилось, что каждый размер имеет свой «ореол», свое аффективное значение.

Я привык полагаться на эрудицию Шапира, но тут решил проверить, чтобы не ввести в заблуждение студентов. Виноградов был превосходный лингвист и литературовед; порой и он делал промахи (как в известном случае, когда в строке «Журавль у ветхого колодца» он причислил первое существительное к разряду птиц), но никогда не присваивал чужого. Что же произошло? Я перелистал книгу и на предыдущей странице 27 нашел полную и весьма почтительную ссылку на «Стих и язык». Оказалось, что дальнейшее было подробным пересказом достижений Томашевского, вполне уместным в научно-историче­ском обзоре, озаглавленном «Изучение языка художественной литературы в советскую эпоху (Приемы, вопросы, итоги)». Следовательно, Тарановский просто не обратил внимания на контекст раскавыченной цитаты и приписал в этой своей статье концепцию Томашевского Виноградову, а Шапир, знавший Томашевского назубок, увидел неточность Тарановского и, не став разбираться в подробностях, вежливо уличил Виноградова в плагиате — которого не было.

В юбилейном докладе о Георгии Иванове речь шла и об его известной переимчивости: но мы знаем, что у поэтов заимствование — не плагиат, а «цитатность», дистанцированный повтор, художественный прием со своими специальными функциями — поэтической, семантической и полифонической. Поэтам не надо ссылаться на своих предшественников. Но ученого отличает от дилетанта или шарлатана обычай составлять так называемый «аппарат», то есть библиографию научных источников. Это особенно важно в наши дни, когда сделать интересное наблюдение о Пушкине, Мандельштаме или Набокове легче, чем установить, кто уже сделал его прежде, но, кроме того, потому что сознательный и беспардонный, а не просто случайный плагиат приобрел массовый характер.

Мне захотелось написать об этом. И тут, по счастливому совпадению, работая над Ивановым, я как раз наткнулся на свой собственный плагиат, в котором хочу покаяться сейчас, прежде чем пенять другим, — в частности тем, кто рассматривал мои исследования и университетские лекции как res nullius. (Один шутник в Сети уже давно назвал мое имя условной ссылкой литературоведов, вместо «некто» или «не знаем кто».) Описывая случаи, когда сотоварищи по цеху пользовались стихами Георгия Иванова, я обратился, разумеется, к знаменитой строке Мандельштама «услышать ось земную, ось земную». О ней писали не раз, первым — К. Ф. Тарановский, и ее связывали с необычным образом из ивановской «Литографии» (1914): «Спокойно все. Слышна коман­-да с рубки, / И шкипер хочет вымолвить: „Да брось…“ / Но спорит друг.
И вспыхивают трубки. / И жалобно скрипит земная ось».

Читатель рубрики «Из города Энн» и книги «Шрам», может быть, помнит в очерке «Ось» наш общий с покойным М. Л. Гаспаровым комментарий к стихотворению «Вооруженный зреньем узких ос...». Гаспаров упомянул в своем анализе брюсовскую «Земную ось», я добавил рецензию Блока на этот сборник — с точным источником и ивановского, и мандельштамовского образа: «Действующие лица <…> будто <…> вот-вот услышат медленный и оглушительный визг земной оси». Для доклада, однако, я решил на всякий случай заглянуть в подробный комментарий к стихам Мандельштама, над которым я работал много лет и в конце концов оставил в старом своем компьютере.
В нем я нашел, что впервые этот блоковский подтекст отметила для Мандель­штама Лена Силард в статье «Слово у Мандельштама» (сб. докладов «Структура и семантика литературного текста» (Budapest, 1977, с. 85—86)). Удивительно, что ни М. Л. Гаспаров в своей монографии о гражданской поэзии Мандель­штама, ни я не вспомнили об этой важнейшей статье, хотя я немедленно получил ее из Будапешта и в 1978 г. ознакомил с ней Тарановского, сославшегося на нее в сербском и русском изданиях своей книги о Мандельштаме (см.: Таранов­ский К. Ф. О поэзии и поэтике. М., 2000, с. 152—153), не совсем обоснованно поставив на вид Лене Силард ее упущение — отсутствие параллели с «осью мира» из «сталинской оды», которой она в то время не могла знать. В докладе об Иванове, еще не опубликованном, я отдал должное приоритету Лены Силард, а сейчас пользуюсь случаем, чтобы принести моей дорогой коллеге запоздалые извинения.

Тут мне нет оправдания: разве только то, что, сочиняя «Ось», я положился на стареющую память и на библиографию в книге Гаспарова и поленился заглянуть в свой старый Макинтош. По такой же забывчивости в тартуском докладе «Авторский корпус как целокупность» я привел без примечания стихи Боратынского: «Сначала мысль, воплощена / В поэму сжатую поэта, / Как дева юная, темна / Для невнимательного света; / Потом, осмелившись, она / Уже увертлива, речиста, / Со всех сторон своих видна, / Как искушенная жена /
В свободной прозе романиста; / Болтунья старая, затем / Она, подъемля крик нахальный, / Плодит в полемике журнальной / Давно уж ведомое всем». Эпи­грамма хорошо описывает три фазы в смене преобладающих литературных видов, но ее уже цитировал Тынянов по сходному поводу в статье «О Хлебникове». На незнание свалить свою вину не могу.

Незнание, конечно, не резон, но по крайней мере исключает нечестный умысел. По незнанию, например, я упустил важную ссылку в сопоставительном аппарате к моему наблюдению о строке «И мальчики кровавые в глазах» из «Бориса Годунова». Я писал о ней в статье «Два полюса парономазии» (1987, 1989), переизданной под заглавием «Каламбуры» в рубрике «Из города Энн» и в книге «Шрам». Эта знаменитая фраза из «Бориса Годунова» представляет собой пример скрытой игры слов, построенной на звуковых ассоциациях названия «Углич». Словарь Даля приводит два русских идиоматических выражения, описывающих болезненное мелькание в глазах: «Мальчики в глазах: рябит, зеленеет» и «Угланчики в глазах бегают, мальчики, мухи, пестрит, темнит». Слово «углан» тюркского происхождения, оно значит «мальчик». Слова Бориса, таким образом, одновременно описывают болезненный симптом, «красную скотому», и подспудно намекают на слово «Углич». Недавно в сборнике «Современная русская лексикография. 1981» (Л., 1983) я наткнулся на статью прекрасного специалиста Ю. С. Сорокина «„И мальчики кровавые в глазах…“ (Фразеолого-стилистический комментарий к пушкинской строке)». Сорокин подробно разобрал идиоматический смысл выражения, цитируя и Даля, и другие источники. Приводя параллельное выражение «уланчики в глазах» (не «угланчики»), Сорокин не увидел тут потенциальной игры слов и остановился там, где я начал, но сослаться на его лексикографическое открытие я был обязан. Делаю это сейчас задним числом.

Исследователям «Бориса Годунова» известно, какие соблазны таит эта вещь для литераторов и литературоведов некоторого склада. Симметрию в ее композиции частично описал Д. Д. Благой. Зоркость его находки заставила позднейших авторов заподозрить здесь то, что называлось «благиатом». Теперь, в наши снисходительные дни, судя по Интернету, «благиат» означает плагиат с благими намерениями, но когда-то это был презрительный каламбур, основанный на фамилии того филолога, которого Мандельштам назвал «лицейской сволочью, разрешенной большевиками для пользы науки». Ю. Г. Оксман вспоминал (в рукописном меморандуме, опубликованном М. О. Чудаковой и Е. А. Тоддесом), что Благой не только устранял из своих книг ссылки на тех, кто был репрессирован или, по его мнению, мог быть репрессирован повторно, но не оговаривал и заимствования у литературоведов, не подвергавшихся репрессиям. «Он был всегда на редкость впечатлителен». Н. Е. Прянишников во втором издании своих содержательных «Записок словесника» (Оренбург, 1963) нашел многочисленные «странные сближения» между книгой Благого «Мастерство Пушкина» (1955) и собственной статьей о прозе Пушкина (1937) и отозвался о могущественном коллеге с убийственной вежливостью: «Поскольку Д. Благой не ссылается на мою работу, выходит, что мы здесь имеем совпадение в наблюдениях, — разумеется, лестное для пишущего эти строки».

Совпадения, разумеется, бывают, и, если они случайны, свидетельствуют, как повторенный опыт в естественных науках, о верности совпавших наблюдений. Однако, заметив повторение, автор позднейшей работы должен его признать за собой и оговорить. Быль молодцу не в укор. Летом 1987 года я преподавал в русской летней школе в колледже Мидлбери и часто встречался там с покойным Е. Г. Эткиндом, который мне подарил только что вышедший под его редакцией юбилейный пушкинский том «Revue des йtudes slaves». Пушкинисты из Мидлбери с энтузиазмом обратили мое внимание в этом сборнике на статью самого Эткинда о злободневном происхождении одной подробности из «Бориса Годунова». Басманов обещает царю поймать Самозванца («Его в Москву мы привезем, как зверя / Заморского, в железной клетке») точно так же, как маршал Ней пообещал Людовику XVIII привезти бежавшего с острова Эльба Наполеона в железной клетке в Париж, но при первой же встрече перешел на сторону «узурпатора», как Басманов на сторону Самозванца. Сопоставление и впрямь замечательное, но память у меня тогда была еще надежная, и я, как сомнамбула, пошел и повел собеседника в библиотеку прямо к полке, где стоял двухтомный «Пушкин» Томашевского. О Басманове и Нее говорилось на с. 176 второго тома, в известной монографической статье 1954 года «Историзм Пушкина».

Ефиму Григорьевичу на это совпадение указывали и устно и в печати, но он не обращал внимания. Он был полиглот, отличный переводчик, например, Шиллера, обаятельный преподаватель, а как ученый — талантливый пересказчик, адаптировавший научные идеи на свой лад для широкой аудитории, не всегда помня об их источнике. Читатель может сравнить его «опыт композиционной интерпретации» блоковских «Шагов Командора» (1986) и хорошо извест­ные специалистам тезисы Вяч. Вс. Иванова «Структура стихотворения Блока „Шаги Командора“», опубликованные в Тарту в 1975 году. По своему артистическому темпераменту пренебрегая, как Брехт, «интеллектуальной собственностью», он был, однако же, чувствителен, если не ссылались на него самого, хотя бы речь шла у него о теоретических общих принципах, например, композиционных, открытых не им, а В. М. Жирмунским или Р. О. Якобсоном. Меня он часто спрашивал: «Отчего вы не ссылаетесь на мои работы?» Я отвечал: «Если будет повод, непременно сошлюсь». Наконец случай представился: я писал о насекомых у Олейникова и Заболоцкого, а о последнем у Эткинда были оригинальные замечания. Но Эткинд скончался, и я выступил с докладом — как раз о замогильном жуке-человеке — уже на чтениях, посвященных его памяти. Иногда мне снится, что я умер и навстречу мне выходит Ефим Григорьевич со своим вечным вопросом: «О., почему вы на меня никогда не ссылаетесь?» И я отвечаю ему с загробным смехом: «Э, нет, Е. Г., я на вас сослался — и очень уместно, судя по нашим обстоятельствам. Где тут у вас библиотека?»

В том же парижском пушкинском сборнике были и другие статьи, дававшие повод к нареканиям. Е. А. Тоддес, когда я, его многолетний благодарный читатель, впервые познакомился с ним лично, не без горечи поставил мне в упрек статью пушкиниста, который когда-то посещал мои лекции и семинары в Йельском университете. В его, в общем, малопримечательном разборе последнего лирического цикла Пушкина выделяются важные наблюдения о связи каменноостровского триптиха «Отцы пустынники и жены непорочны...», «Подражание итальянскому» и «Мирская власть» с чтениями на Страстной неделе, а также о контрасте между религиозными стихами этого цикла и стихотворением «Из Пиндемонти» как светским и даже «языческим». К сожалению, первая мысль принадлежала В. П. Старку, а вторая — самому Е. А. Тоддесу, как и многое другое в парижской статье. Если относительно работы Тоддеса, вышедшей в рижском сборнике «Проблемы пушкиноведения» (1983), автор мог отговориться ограниченной доступностью этого издания, то уж насчет Старка этого никак не скажешь: его статья была напечатана в самом главном из пушкиноведческих периодических изданий, «Пушкин. Исследования и материалы»
(т. Х, 1982). Я объяснил Евгению Абрамовичу, что автор статьи неодно­кратно выступал с докладами и печатал работы на темы моих лекций. Когда
К. Ф. Тарановский без обиняков заметил ему, что уже много лет слышит от меня о моих наблюдениях над парономазией в прозе, он отвечал, что все это он придумал сам, а моих лекций о Набокове или о Пушкине вообще не посещал. Ничего не поделаешь, хотя есть немало свидетелей тому, что во время разбора пушкинских абзацев в «Даре» он спросил меня: «Как вы это называете? Парономазия?» Между тем этот автор — человек даровитый. Он заметил, например, что заглавие сборника Ходасевича «Путем зерна» — синонимическая игра слов с фамилией автора: «Ход сева».

Мильтон пишет в «Иконоборце», что если заимствующий не улучшает того, что позаимствовал, то это среди хороших писателей считается плагиатом. След­ст­венно, в обратном случае — даже в науке, а не только в изящной словесности — следует принимать во внимание качество изложения при заимствовании.
Я предложил когда-то мимоходом в дружеской беседе — со слов израильской поэтессы Леи Гольдберг, хорошо знавшей берлинскую среду Набокова-Сирина, — еще один прототип Кончеева в «Даре», а также указал на сходство стихов и внешности Кончеева с Комаровским. Приятель предал эту гипотезу гласно­сти в устном докладе и в печати, но сделал это с таким блеском, что было бы мелко с моей стороны иметь к нему претензии.

Кстати о докладах. Самый досадный для жертвы вид плагиата — это плагиат в живом слове. Вчуже, в печати или в Сети, мы все стерпим, как бумага.

На съезде американских славистов в Новом Орлеане, если не ошибаюсь, в 1986 году, я присутствовал на секции, где Б. М. Гаспаров делал доклад, посвященный «Стихам о неизвестном солдате» Мандельштама. После него выступила, как положено, «discussant», назначенная заранее «обсуждательница» (в мужском роде это слово фигурирует в словаре Даля). Роняя каждую фразу как новый перл премудрости, она объяснила образ «океана без окна» монадами Лейбница «без окон и дверей», а «луч» «от битвы вчерашней», летящий в глубь вселенной, истолковала в связи с «Люменом» Фламмариона. Все чин по чину. Напрасно ждал я, однако, ссылок на покойную Н. Я. Мандельштам или на живого себя. Послушав, я тихо вышел из аудитории.

Некоторое время спустя незнакомая женщина подошла ко мне в кулуарах и сказала по-английски, но грубым тоном: «Вы покинули заседание во время выступления N. Так в научном обществе не ведут себя». Я разозлился и ответил: «Я видел в амстердамском зоопарке репродукцию с иконы сиенской школы, „Madonna degli Occhi Grossi“, над клеткой самки бабуина, нянчившей детеныша. Выступление N. к науке относится, как та мамаша к Пресвятой Деве», (мое чересчур изысканное сравнение было вызвано обстоятельством, которое называть не надо.) Через несколько месяцев, на другой конференции, ко мне ринулась сама обсуждательница со сжатыми кулаками и крикнула: «Уверяю вас, что я не девственница в науке». — «Прошу прощения, я не утверждал, что вы девственница, а еще менее того Пресвятая Дева, это вам пересказали неправильно, но если хотите, чтобы вас считали научным работником, то извольте ссылаться на источники, а не преподносить чужие мысли как свои».

Обсуждательница была автором диссертации о цитатности «Братьев Карамазовых». Основная идея ее труда, антибахтинианская по существу, хоть автор это и затушевал, заключалась в том, что полифония Достоевского во всех элементах текста, подтекста и контекста «Братьев Карамазовых» все-таки ведет к триумфу правды авторитетного слова. Мысль справедливая, но ее научный недостаток в том, что она взята из старой (1929) рецензии Н. Берковского на Бахтина, в которой говорилось так: «По мнению Бахтина, в романах Достоев­ского отсутствует авторская режиссура, даны равноправные меры („голоса“) личных сознаний, никак не сводимые к единому сознанию автора, каждый голос живет одиночно, в результате роман получается как многоголосие, „полифония“, никак не объемлемая единым авторским голосом. В действительности роман Достоевского чрезвычайно объединен, и именно авторской мыслью, авторским смыслом; через показательное раскрытие фабулы автор судит „голоса“ своих героев; к концу фабулы, на которой испытывается („провоцируется“ по удачному выражению Бахтина) и мир героя и его мировоззрение, выносится по первой инстанции авторский приговор».

Напрасно читатель стал бы искать имя Берковского в указателе, его там нет, «подтекст зашифрован», зато одна главка книги называется «Плагиат как вид цитаты».

Не все рискуют употреблять такие недомолвки. Едва ли не самый распро­страненный метод «заимствования» с сохранением видимости приличий заключается в том, что автор мимоходом упоминает источник своих идей, а потом пишет: к этому можно прибавить следующее. И излагает немного иначе нечто, содержащееся в источнике, но уже без ссылок, то есть от своего имени. Этот прием особенно легко применим, когда источник заимствования на одном языке, а новый текст — на другом. Одна знакомая пушкинистка, готовившая книгу на основании своей диссертации, выступила с докладом в университете, где одна из аспиранток сочиняла тезис на близкую тему. Книгу той пушкинистки в английской версии к печати в этом университете отказались принять, зато статья аспирантки под названием «Двусмысленность как действующий фактор у Пушкина и в исторических трагедиях Шекспира» именно с такой застенчивой ссылкой на чужую диссертацию была опубликована в «Slavic Review» в 1996 году: читатель-специалист может проверить. В новейших работах на эту тему сначала цитируют, понятно, статью 1996 года, а уж потом, как вторичную, книгу докладчицы, опубликованную на русском языке в 1997-м.

Совсем недавно я заметил в Сети доклад о стихотворении Мандельштама «К немецкой речи», прочитанный на «научно-практической» конференции «Культура чтения, прочтения и интерпретации» (14 мая 2008 года). В начале его указывается, что на эту тему писали такие-то (названо пять имен, в их числе мое). Через несколько страниц докладчик пересказал без всякой ссылки, неуклюже и с неубедительным выводом мою расшифровку мандельштамовского «бога Нахтигаля» на основании подтекста из Гейне и предполагаемой игры слов: «В начале был Соловей» — «В начале было Слово». Читатель, который, может быть, помнит краткий разбор этого образа в моей прошлогодней сентябрьской рубрике, посвященной А. Е. Парнису, заподозрит в плагиате меня самого, однако эти мои наблюдения печатались на английском языке два раза, в 1985 и 1997 годах, а по-русски в «Литературном обозрении» за январь 1991 года и в послесловии к изданию: О. Мандельштам. Собрание произведений: Стихотворения. Сост., подгот. текста и примеч. С. В. Василенко и Ю. Л. Фрейдина. М., 1992, с. 235. Такой фортель, скажем, можно формально оправдать упоминанием моей фамилии в начале статьи. Но уж никак нельзя квалифицировать иначе, чем плагиат, гипотезу автора о том, что стихотворение посвящено дружбе Мандельштама с Гумилевым и что воспоминание о Гумилеве зашифровано в фигуре «немца-офицера». Мысль о связи между явным прототипом поэта-немца Клейстом и Гумилевым высказали в своей книге «Миры и столкновения Осипа Мандельштама» (2000) В. Я. Мордерер и Г. Г. Амелин — остроумно руководствуясь межъязыковым каламбуром: «клейстер» — «гумми». Имена Амелина и Мордерер в докладе не фигурируют.

О явных заимствованиях, которые никак не объяснить совпадением, защитники плагиаторов прежде говорили, что «ведь это носится в воздухе», а теперь, что авторства вообще не бывает и всё только часть «дискурса». У таких человеколюбивых покровителей передела чужого умственного добра две высокоидейных предпосылки: во-первых, «Собственность есть кража», во-вторых, «Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель! / Вечно носились они над землею, незримые оку». Но речь идет о научных, а не о платонических идеях, да и те, если летают, как птицы, то не каждому дано их поймать. Оригинальными мыслями и открытиями обогащают воздух своего общества творческие люди, а в той среде, которая питает их самих, обитают проблемы, а не их решения. И вот в сфере проблематики в самом деле слетаются на тему-добычу стаи совпадений, если эта тема задана обстоятельствами всеобщего характера. Проблема, к которой я — без злободневного повода — обратился в очередном опыте, была: виды плагиата и его забавные и поучительные образчики. Как только первая страница черновика и общий план были у меня готовы, я почти одновременно получил бандероль из Киева и электронное письмо из Петербурга.

Бандероль с книгой «Свой счет» прислал мне друг детства, о котором я уже упоминал в рубрике «Из города Энн»: Ю. А. Фурманов, знаменитый хирург, заслуженный деятель науки и техники. В его увлекательных воспоминаниях я сразу наткнулся на эпизод, непосредственно относящийся к моей теме:

«Когда-то, в годы моей врачебной молодости, моими исследованиями по пластике трахеи и бронхов заинтересовался известный киевский отоларинголог, кстати, мой институтский преподаватель.

Пока методика осваивалась, я приглашался на операции, даже завел себе лобное зеркало, и все начало получаться.

Когда профессор овладел тонкостями, он прямым текстом предложил мне больше на операции не ходить, о нашем сотрудничестве никому не заикаться, „иначе я тебя по судам затаскаю!“. Это было сказано без обиняков, и я скромно отошел в сторону.

Профессор со своим доцентом получили Государственную премию, а обо мне никто и не вспомнил, ну разве что в том смысле, что да, что-то такое до них было, но это — мелочь, эксперименты на собаках, а тут — клиника!»

Электронное письмо с изложением случая сходного, но совсем недавнего и клинического только в переносном смысле слова, было от молодой коллеги — И. Ю. Светликовой.

Я познакомился с ней девять лет назад, когда она опубликовала интересную статью о Брике — «Губернатор захваченных территорий», а я написал ей письмо с одним замечанием по существу клички «Брик — ослиная челюсть» (ею Самсон бил филистимлян) и некоторыми советами. Выяснилось, что, вопреки имени «Илона», она не венгерка, как я думал, а из русских крестьян, и что давать ей советы — только сбивать со следа прирожденную охотницу, которая, если ее не отвлекать, выследит такое, чего не нашел бы никто. Во время ее докторской аспирантуры в Хельсинкском университете я, ее будущий экзаменатор на защите, только давал ей специальные консультации, в основном по вопросам, связанным с научным творчеством Р. О. Якобсона, но никогда не пробовал направлять ход ее изысканий.

В чем заключалась главная научная новизна и культурная польза открытий, изложенных в диссертации и книге Светликовой «Истоки русского формализма: Традиция психологизма и формальная школа»?

Предложенная филологам юбилейная анкета «Седьмых Тыняновских чтений» содержала вопрос: «Какова роль тыняновских представлений о стиховой семантике в методологии изучения стихотворного текста?» Я отвечал, отчасти вслед за старой (1924 года) рецензией Томашевского, капитулянтски и, как выяснила Светликова, неверно: «Здесь Тынянов создал темную метафорику, пользуясь своеобразными, более художественными, чем точными, переводами немецких терминологических выражений, и она поддается разным интерпретациям».

Правильно у меня только то, что источник терминологии был немецкий. Оказалось, что она и не темна, и не метафорична, а восходит к научному языку психологии, которая среди гуманитарных дисциплин XIX века стала было фундаментальной наукой, как механика — среди наук физических. Такой взгляд на психологию назывался «психологизмом». Подходящего лингвистического словаря в области семантики у формалистов еще не было, а был психологистский. Исследованию психологизма как языка или одного из языков формальной школы и посвящена книга Светликовой.

Формалисты искали слова для описания явлений, открытых ими в поэтическом языке, и воспользовались словарем психологии для новой области и, соответственно, в новом смысле. Разумеется, это не значит, как повторяют теперь невнимательные читатели Светликовой, что «антипсихологизм» формалисты провозглашали лишь для отвода глаз. Их «антипсихологизм» заключался в том, что они последовательно отвергали подмену литературоведения как специфической области знания психологическим анализом авторов и их героев. Зато формалисты пристально всматривались в психологические механизмы, с помощью которых порождаются и действуют художественные приемы.

Именно из психологистского инвентаря понятий пришли к Тынянову такие специфические термины, как «ряд», «теснота», «колеблющиеся» признаки — «представлений» у психологистов, «значения» у Тынянова, и т. д. Некоторые подобные понятия («вытеснение», «затемнение», «слияние», «остатки значений») казались и кажутся фрейдистскими некоторым коллегам Светликовой, но она убедительно объяснила, что на самом деле речь идет об использовании одного и того же психологистского языка в поэтике и в психоанализе. Корни этого языка довольно прочно позабыты; Светликова среди прочих источников научной терминологии и концепций формальной школы выделила И. Ф. Гербарта (1776—1841), пионера научной психологии, пытавшегося поставить ее на прочную математическую основу. В последние годы возрождается интерес к его наследию, и Светликову пригласили на конференцию, посвященную «гербартианству».

Доклад ее и книга пали на благодарную почву. К сожалению, однако, не все нынешние гербартианцы разделяют этические категории его общей теории ценностей: «достоверность», «последовательность», «благожелательность», «справедливость» и «воздаяние». Прошлой осенью на парижском симпозиуме, посвященном «Европе в России» — от Петра до «l’вge d’argent», в присутствии Светликовой (я уже писал, как неудобно бывает такое обстоятельство) выступил, как бы сообщая новейшую сенсацию, русскоязычный преподаватель из французского университета: «вот формалисты почему-то считаются антипсихологистами, а на самом-то деле…» — и с пафосом пересказал некоторые ее наблюдения, в том числе и о Гербарте, без всяких ссылок, да так изуродовав ее мысли, что ей вспомнился эпизод из романа Хаксли «Шутовской хоровод». Школьный учитель читает 63 ученических сочинения о папе римском и воссоединении Италии. Как в страшном кривом зеркале, он видит искаженные кусочки своих уроков и учебника истории, и только одна фраза повторяется неизменно во всех тетрадках: «Пий IX был ниже средних умственных способностей». Так и плагиаторы, но они хитры непропорционально другим своим дарованиям и подобно Пию IX могут наложить печать непогрешимости на самые пошлые извращения самых лучших идей.

Не читавшие книги Светликовой или не знающие русского языка участники конференции рассыпались в комплиментах замечательным открытиям до­кладчика.

Оказалось, что он успел тиснуть и статью о гербартианстве и русском формализме. В ней книга Светликовой упоминалась в начале, а потом уже шел монтаж ее наблюдений от собственного имени, без всяких ссылок на авторство.

Светликова пробовала протестовать, разослав письма организаторам конференции, но безуспешно: докладчик пригрозил ей точно так же, как отоларинголог Ю. А. Фурманову, что затаскает по судам за диффамацию. Как известно, подражание — самый искренний вид лести, а плагиат свидетельствует о ревнивом интересе. Парижскому докладчику владельцы предметов его вожделения дали звучное прозвище — «пигайрон». У плагиаторов есть одна завидная черта — они всегда безошибочно выбирают самые лучшие идеи для своего золотого промысла и уж никогда не станут пилить, как Паниковский и Балаганов, чугунные гири. Илоне Светликовой остается утешаться киплинговской азбучной истиной в переводе Гаспарова, будто как раз для этого случая оборачивающейся каламбуром: «И луну не делают в Гамбурге, и она не из чугуна».

Тот же Гаспаров, бывало, говорил мне, что я самый обкрадываемый из мандельштамоведов, и утешал меня русской крестьянской мудростью: надо сеять «и на трудящего, и на крадящего». В самом деле, ведь обкрадываемые богаты, а крадущие нищи. Но все-таки жалко, когда твои вещи с немым упреком смотрят на тебя с порочных страниц плагиатора, как на Марселя мебель добродетельной тетушки Леонии, отданная им в публичный дом.    

Анастасия Скорикова

Цикл стихотворений (№ 6)

ЗА ЛУЧШИЙ ДЕБЮТ В "ЗВЕЗДЕ"

Павел Суслов

Деревянная ворона. Роман (№ 9—10)

ПРЕМИЯ ИМЕНИ
ГЕННАДИЯ ФЕДОРОВИЧА КОМАРОВА

Владимир Дроздов

Цикл стихотворений (№ 3),

книга избранных стихов «Рукописи» (СПб., 2023)

Подписка на журнал «Звезда» оформляется на территории РФ
по каталогам:

«Подписное агентство ПОЧТА РОССИИ»,
Полугодовой индекс — ПП686
«Объединенный каталог ПРЕССА РОССИИ. Подписка–2024»
Полугодовой индекс — 42215
ИНТЕРНЕТ-каталог «ПРЕССА ПО ПОДПИСКЕ» 2024/1
Полугодовой индекс — Э42215
«ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ» группы компаний «Урал-Пресс»
Полугодовой индекс — 70327
ПРЕССИНФОРМ» Периодические издания в Санкт-Петербурге
Полугодовой индекс — 70327
Для всех каталогов подписной индекс на год — 71767

В Москве свежие номера "Звезды" можно приобрести в книжном магазине "Фаланстер" по адресу Малый Гнездниковский переулок, 12/27

Сергей Вольф - Некоторые основания для горя
Это третий поэтический сборник Сергея Вольфа – одного из лучших санкт-петербургских поэтов конца ХХ – начала XXI века. Основной корпус сборника, в который вошли стихи последних лет и избранные стихи из «Розовощекого павлина» подготовлен самим поэтом. Вторая часть, составленная по заметкам автора, - это в основном ранние стихи и экспромты, или, как называл их сам поэт, «трепливые стихи», но они придают творчеству Сергея Вольфа дополнительную окраску и подчеркивают трагизм его более поздних стихов. Предисловие Андрея Арьева.
Цена: 350 руб.
Ася Векслер - Что-нибудь на память
В восьмой книге Аси Векслер стихам и маленьким поэмам сопутствуют миниатюры к «Свитку Эстер» - у них один и тот же автор и общее время появления на свет: 2013-2022 годы.
Цена: 300 руб.
Вячеслав Вербин - Стихи
Вячеслав Вербин (Вячеслав Михайлович Дреер) – драматург, поэт, сценарист. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Ленинградского Малого театра оперы и балета, Ленинградской областной филармонии, заведующим редакционно-издательским отделом Ленинградского областного управления культуры, преподавал в Ленинградском государственном институте культуры и Музыкальном училище при Ленинградской государственной консерватории. Автор многочисленных пьес, кино-и телесценариев, либретто для опер и оперетт, произведений для детей, песен для театральных постановок и кинофильмов.
Цена: 500 руб.
Калле Каспер  - Да, я люблю, но не людей
В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» (2018) и «Ночь – мой божественный анклав» (2019). Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики.
Цена: 150 руб.
Лев Друскин  - У неба на виду
Жизнь и творчество Льва Друскина (1921-1990), одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака (своего первого учителя) и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры.
Цена: 250 руб.
Арсений Березин - Старый барабанщик
А.Б. Березин – физик, сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в 1952-1987 гг., занимался исследованиями в области физики плазмы по программе управляемого термоядерного синтеза. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В 1989-1991 гг. работал в Стэнфордском университете по проблеме конверсии военных технологий в гражданские.
Автор сборников рассказов «Пики-козыри (2007) и «Самоорганизация материи (2011), опубликованных издательством «Пушкинский фонд».
Цена: 250 руб.
Игорь Кузьмичев - Те, кого знал. Ленинградские силуэты
Литературный критик Игорь Сергеевич Кузьмичев – автор десятка книг, в их числе: «Писатель Арсеньев. Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». br> В новый сборник Игоря Кузьмичева включены статьи о ленинградских авторах, заявивших о себе во второй половине ХХ века, с которыми Игорь Кузьмичев сотрудничал и был хорошо знаком: об Олеге Базунове, Викторе Конецком, Андрее Битове, Викторе Голявкине, Александре Володине, Вадиме Шефнере, Александре Кушнере и Александре Панченко.
Цена: 300 руб.
Национальный книжный дистрибьютор
"Книжный Клуб 36.6"

Офис: Москва, Бакунинская ул., дом 71, строение 10
Проезд: метро "Бауманская", "Электрозаводская"
Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 245
Многоканальный телефон: +7 (495) 926- 45- 44
e-mail: club366@club366.ru
сайт: www.club366.ru

Почта России