Елена ушакова

СТАРАЯ ФОТОГРАФИЯ

Фотография блеклая — взрослые мальчики группой.

Оживленные лица и форма гимназии старой

Говорят мне, что смерти безжалостно преданы грубой

Всем гуртом молодым, подростковою дружной отарой.

Все погибло, ушло, все исчезло, пропало и сгнило.

Неужели и тот — коренастый, живой, круглолицый?

В нем такая веселая издали светится сила,

В светлых, дерзких глазах приютилась и чудно искрится.

Где та сила теперь, самолюбие, радость, веселость?

Узнаю их бесхозных, они-то как раз не пропали.

Лишь сменили владельцев, нашли себе новую полость,

А казалось, что этому мальчику принадлежали.

Третий слева — мой дед. Как в халате из темной фланели

Вечерами, я помню, корпел над чертежной доскою,

И когда в репродуктор знакомые арии пели,

Он сиял, напевая и такт отбивая рукою.

…Неужели наш трепет сердечный, привязанный прочно

К переулку, мелодии, людям, кустам и страницам,

Нам придется пожертвовать времени водам проточным,

Чтобы кто-то, как мы, ликовать мог, скорбеть и дивиться?

* * *

Сначала подыскали курьера толкового:

— Болховитинов! — его решили послать с сообщением.

За всю войну не было ничего более важного, более нового.

Оседлал коня тотчас же, помчал через лес с поручением.

К ночи прискакал к главному штабу, разбудил адъютантов,

Генерал Коновницын спал глубоко, был болен,

Но натянул шерстяные чулки (никаких аксельбантов)

И понес донесение Толю.

Толь вошел к светлейшему в половине второго ночи,

И Кутузов, придерживая на груди рубашку, успел подумать: без битвы!

Со слезами к образам обратился, воздев очи:

«Господи! — воскликнул, — Ты услышал наши молитвы!»

Как долго, как упорно он удерживал армию от сражений,

Говоря меж тем: никакого мира, никаких братаний!

По цепочке, в ночное время, выныривая из сновидений…

Вот так добирается к нам исполнение желаний!

* * *

Платан у балкона и пышная рядом сосна

Мохнатая, южная, и между ними как будто

Идет разбирательство, машет ветвями она

Печально и вкрадчиво, вижу и чувствую смутно.

Иголки трепещут и кисточки клонятся ниц,

А лапы платана мотаются, словно не веря

Ни лживым словам, ни дрожанию длинных ресниц,

И в воздухе носится хвойном беда и потеря.

Когда-то на Кипре случилось, меж ними — сейчас;

Нам драма навеяна неосторожным Шекспиром.

О, сколько ж она повторилась, я думаю, раз!

И сколько по счастью закончилась все-таки миром!

Всего-то и надо — к безумному другу-стволу

Припасть, чтоб услышал, как сердце стучит учащенно,

И, словно награду поймав на лету, похвалу,

Он вдруг зашумит очарованно и обреченно.

* * *

И нежно-сиреневый клевер,

И наша ромашка простая,

Избрав неуживчивый север,

С настойчивостью прорастая,

Цветут… Только ты, повилика,

Придаток цветенья чужого,

Ползешь, побирушка, калика,

Ни листьев, ни корня сухого.

Мне жаль тебя, злая кускута,

Завистница, полурастенье,

Пособие для института

Ботаники и поученье

Студентам. Но, может быть, сами

Цветы и побеги растений

Хотят поделиться дарами

Наследственных приобретений?

Мир создан разумно, привычно,

Но криво, как эта коряга,

Враг злейший и друг закадычный,

И ты, повилика, бедняга.

И мы, то есть я, недотрога,

Судьба моя, место и время,

Лишь место — в сторонке немного,

А время и страхи — со всеми.

* * *

Вот здесь, в Таврическом, под сенью мощных ив —

            Расположились вдоль канавки —

О, не плакучие, их вид самолюбив,

            Он говорит о переплавке

Сердечных судорог во что-то, что живет

            И расцветает пышной кроной,

Весь в мелких дырочках подвижный небосвод

            Их кружевной, бледно-зеленый…

Вот здесь, в Таврическом, под ивами в цвету,

            Сказать «в цвету» нельзя, наверно,

Встречаю душу я свою, сказать «мечту»

            Было б неправильно, неверно,

Но здесь я чувствую наедине с собой

            Ту жизнь тишайшую, немую,

Что связываю я с древесною душой,

            А в повседневности миную,

Ту жизнь, ту скрытую, подобную мечте,

            Что в нас незримо существует,

Не хочет, легкая, томиться в темноте

            И, как кузнечик, крылышкует;

Вот здесь, где лиственная в небе снасть,

            Где тень во всякую погоду,

Она является, готовая совпасть

            С собой, как лист, слетевший в воду.

ПЕРВАЯ СИРЕНЬ

Запах детства у первой сирени,

Обещаний туманных привет.

Даже бед промелькнувшие тени

Излучают сиреневый свет.

Жизнь, ты пахнешь сиренью в начале!

Для чего? — глуповат мой вопрос.

Чтоб любили тебя, изучали,

Чтобы мир развивался и рос.

Чтобы голос, что еле нам слышен,

Утешая, настойчиво звал,

Чтобы статуя высилась в нише,

Чтобы облако плыло в канал.

Чтоб манила сезонная к лету

Распродажа и клен под окном

Шелестел, и тянулся к рассвету,

И мешался с предутренним сном.

И когда этот запах, вобравший

Опыт жизни, слетает с куста,

Он как брат многоопытный старший

Рад свиданью, целует в уста.

Словно после глубокой разлуки

Возвратился домой, не устал,

Все, что было, берет на поруки

И счастливый пророчит финал.

* * *

Он голубянкам мелким посвятил

Счастливейшие дни, часы и годы.

Смешные усики, узоры крыл,

Их виды неприметные и роды.

В волнении он чувствовал, держа

За лапки жизнь таинственную эту,

Как в пальцах поселяется душа

И ластится к любимому предмету.

И если тельца поместить в стакан

Со спиртовым раствором осторожно,

Не просто на стекло, — учти, Джоан,

Их поворачивать в растворе можно.

И если, Цинтия, захочешь ты

Расстаться с фонетической ошибкой,

Не прячься безответственно в кусты —

По-русски нужно говорить с улыбкой.

Те девочки состарились уже,

Но помнят, помнят бывшие нимфетки

И светлый класс на третьем этаже,

И голубянок нежные расцветки.

* * *

Мне снился сон: как будто я одна

И комнату в каком-то дачном доме

Снимаю; стол, диван и два окна.

Я счастлива, и счастья нет знакомей.

Хозяйка мне кивает головой

Приветливо, мы с ней договорились,

Я уезжаю временно домой,

Я в поезде… ужели только снились

И эта местность, и свобода та,

Прильнувшая к бревенчатому раю?

Какая легкокрылая мечта…

Я силюсь вспомнить адрес и не знаю.

Насколько помню, там белел жасмин,

Хотя, возможно, яблоневым цветом

Сиял тот сад, и тополь-исполин

Вставал, завороженный чудным светом.

Но как туда вернуться? Как найти?

Села не знаю, улицы названье…

И кажется: мне нет туда пути,

И, может быть, спасительно незнанье.