Виктор
Куллэ
Стихи
о стихах
Дернул чорт с утра пораньше,
еле веки разлепив,
уловить за хвост парящий,
но чужой еще мотив.
Несветло и несвободно —
просто чтобы не остыть, —
занимаюсь стихосборкой,
черным варевом густым.
У друзей в заначке чудо.
Я и сам чудаковат,
да поденщиной зачухан
и болею от цитат,
так как строчки заклинаний,
медитаций, тяжких дум —
вроде книги кулинарной,
обещающей еду,
но отнюдь не ставшей пищей.
Сколь ни проливай чернил,
высший смысл бумаги писчей
Хлебников давно нарыл.
Одиночеством красуясь,
дать от жизни стрекача —
как какую камасутру
импотенту изучать.
В городе навроде Спарты
слабых сбросили со скал,
и в моем районе спальном
по подъездам бомжи спят,
утеплив бумагой мятой
неумытые тела…
Им стихов давно не надо.
Им тепла, чуток тепла.
* * *
Ну, здравствуй! Я заранее провижу,
как встретимся, лицом переменясь.
Сегодня всё и вправду как впервые
свершается почти помимо нас.
Однажды мы судьбой переболели
и предпочли раздельную тюрьму.
С тех пор мои тетради побелели,
исписанные столько лет тому.
Бесследно испаряются чернила,
и не могу припомнить ни строки
о радости, что ты мне причинила,
о непереносимости тоски.
* * *
Я отмахнусь от тоски пустяковой —
в сущности, всё ничего.
Стану счастливою стертой подковой
под Рождество.
Тот, кто найти меня не поленится,
тот, кто над входом прибьет, —
будет легËк
и беспечен, как птица,
будет живучим, как кот.
Хлопоты по принесению счастья
тягостны. Где уж ему
знать, что сотрусь насовсем, истончаясь
к следующему Рождеству.
* * *
Вечно черт-те с кем ночующий,
прячешься на дно подушки.
Словодышащее чудище
начинает потягушки.
Выпускает когти острые,
пастью розовой зевает —
и клыками, как компостером,
сон с изнанки пробивает.
Тянет из проколов махоньких
смертною неразберихой, —
а оно уже умаялось.
Поворочавшись, задрыхло.
* * *
…Ты станешь истиной расхожею,
травой, проросшей на пригорке,
морщинистой слоновьей кожею
Невы, струящейся в подкорке, —
она, уловлена сетчаткою,
умеет преподать мгновенно
на хор вопросов окончательных
ответ: единственный, но верный.