НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ

ИЗ ФРАНЦУЗСКИХ БАСНОПИСЦЕВ

ИЗААК ДЕ БЕНСЕРАД (1613—1691)

ОСЕЛ И КОНЬ

Коня, считал Осел, возносят не по праву

И балуют овсом. Узнав же, что (ох-ох!)

Конь послан на войну, взревел: «Плюю на славу.

Да здравствует чертополох!»

ЖАН ДЕ ЛАФОНТЕН (1621—1695)

ИЗРЕЧЕНИЕ СОКРАТА

Сократ построил дом. «И как же он в таком

Жилище будет жить?» — соседи возопили. —

«Нет цельности в его архитектурном стиле!» —

«Как скромен интерьер!» — «К лицу ли будет в нем

Жить мудрецу?» И все легко сошлись на том,

Что, безусловно, тесен дом.

«По мне, так дом как дом. Что до его объема, —

Ответствовал Сократ, — то душу все сильней

Ест червь сомнения: мне хватит ли друзей

Для заполнения и этого-то дома?»

О слово «друг»! Лишь ты среди словес других

Не поддаешься толкованью:

Друзей так много по названью;

По сути — слишком мало их.

ЖАН-БАТИСТ РУССО (1712—1778)

СОЛОВЕЙ И ЖАБА

Однажды о любовной муке

В ветвях ольхи пел Соловей.

А Жаба, мучаясь от скуки

Иль нет, от зависти скорей:

«Сестрицы! — громко прокричала, —

Мой голос тоже полон чар,

И разбираюсь я немало,

Что есть бемоль, а что бекар».

Как было жабам не дивиться,

Такие услыхав слова?

И вот дает концерт певица:

«Ква-ква, бре-ке-ке-ке, ква-ква!»

Пришли в восторг ее подруги.

Она, от счастья чуть жива,

Долдонит вновь по всей округе:

«Ква-ква, бре-ке-ке-ке, ква-ква!»

Но вдруг раздался голос жабы

Той, что была других умней:

«Ты на ольху взлететь могла бы,

Коль ты и вправду соловей?» —

«Нет, я, с мускулатурой слабой,

Боюсь, не вспрыгну на ольху». —

«Тогда внизу останься жабой,

А соловью дай быть вверху».

Жан-пьер ФЛОРИАН (1755—1794)

ДВА ЛЫСЫХ КУМА

Два лысых кума шли к кому-то в гости,

Вдруг оба увидали под ольхой

Предмет еще неведомо какой,

Ого! похоже — из слоновой кости.

«Мое! Мое!» — вскричал тот и другой.

И завязался тут кулачный бой.

Счастливый победитель в поединке

Последние утратил волосинки,

А что обрел победою своей?

Расческу. Это был его трофей.

МАДАМ ЖОЛИВО (1756—1830)

ОРЕЛ И ЧЕРВЬ

Орел сказал: «Понять нельзя,

Как, червь, ты оказался на вершине

Горы, где только я царил доныне».

Червь отвечал: «Ползя…»

АНТУАН-ВЕНСАН АРНО (1766—1834)

МЕДВЕДЬ, СКВОРЕЦ, МАРТЫШКА И ЗМЕЯ

Медведь скворцу, мартышке и змее

Признался, что он дик и неотесан.

«Как подобает подступиться мне

К царю зверей?» — им задает вопрос он.

Скворец в ответ: «Со сладким голоском».

Мартышка: «Нет, с ужимками, кривляясь».

Змея: «А я не сомневаюсь:

Ползком, ползком, ползком…»

ЖОЗЕФ ОТРАН (1813—1877)

БЛАГОРАЗУМНЫЙ МУРАВЕЙ

Резвилась стрекоза до зимних дней —

И плача: «Раньше что ни куст, то дом мой» —

Явилась к муравью тропой знакомой:

«Кум милый, приголубь и обогрей!»

А кум, трудолюбивый муравей,

Хоть сам питался резаной соломой,

К певунье состраданием влекомый,

Сказал: «На зиму гостьей будь моей.

Я вижу, пропадешь ты без опеки.

Поесть, кума, спустись в мои сусеки.

И так как в них мне скучно одному,

Насытившись, спой что-нибудь такое,

Что в подземелье вмиг рассеет тьму

И вновь вернет мне небо голубое».

ЖАН АНУЙ (1910—1987)

ТРИ ЛЬВА

Курили три льва на террасе кафе.

Один произнес, развалясь на софе:

«А вы обратили вниманье, что летом

Становятся женщины краше? При этом

У них из подмышек сияют гало

Сквозь легкие блузы от капелек пота.

Их запах так мил, и в душе так светло!»

Второй возразил: «А вот мне отчего-то

Пастушки милей горожанок, ей-ей!

Напал я на стадо во время былое,

И все же барашка оставил в покое,

Чтоб только деваху обнюхать скорей.

Но так как сегодня живу я в Париже,

Где ум с элегантностью в ногу идут,

Мне женщина света становится ближе,

Заманчивей дичи не сыщется тут».

Тогда третий лев, молчаливый, как инок,

Сказал: «Я люблю только жирных блондинок».

А выведать больше друзья у него

Уже не смогли ничего.

И два первых льва стали громко и рьяно

Вопросы решать философского плана.

Забыты чиновный по улице марш

И легкая поступь газелей,

Любительниц опер, любимиц панелей:

Был час манекенщиц и час секретарш.

Шесть вечера было, когда за красоток

Сойдут и дурнушки, коль норов их кроток,

Коль тушь под рукой и помада. Но двум

Заспорившим львам знать хотелось до боли,

Что в жизни важней — красота или ум,

Где есть постоянство, где нет его боле.

Они рассуждали, в затылках скребя,

Об «я», что в себе, и об «я» вне себя

И что привлекательной делает славу,

Что есть достоверность, что вир, что фемин.

«Я Сартра поклонник», — воскликнул один,

Другой заявил: «Мне же он не по нраву».

И много философов было других

Затронуто в умных баталиях их.

А третий был лишним в их споре,

И вскоре

Он с жирной блондинкой ушел подшофе,

Оставя друзей на террасе кафе.

Друзья же свой спор продолжали так жарко,

Что вызван был к ним полицейский наряд.

А срок увольнительных из зоопарка

Истек у них в полночь. И это стократ

Вину умножало. Тут стражи порядка

С гривастыми действовать начали гадко:

Двух львов затолкнули в машину, хотя

Философы ни на террасе, ни в зале

Когтей ни в кого не вонзали,

И страшно светя

Мигалками синими, с воем сирены,

Вернули их в благословенный

Зверинец к уснувшим гориллам, слонам,

Песцам, крокодилам, верблюдам, жирафам.

Директор наказан был штрафом.

И он, разъяренный, к философам-львам

Велел не носить корма четверо суток,

А к третьему льву был достаточно чуток,

Поскольку вел тихо себя вертопрах:

Всю ночь наслаждался любовью в кустах

С блондинкой; под утро он эту блондинку,

Почувствовав голод, уплел под сурдинку,

И в свой зоопарк возвратился он сам

К жирафам, гориллам, верблюдам, слонам.

Директор простил его, так как не знала

Общественность о рандеву каннибала.

Дано в этом мире лишь то, что дано.

Полученным распоряжайтесь умно.

Перевод с французского Владимира Васильева