Алексей Машевский

* * *

Ты лишь на стройке чернорабочий,

Бог — архитектор и инженер.

Тащи тележку свою — а прочей

Не знай заботы, страшись химер!

Пускай ни срок, ни объем не ясен

Работ и не охватить умом

Всех свай бесчисленных, всех балясин,

Но вот же, строится как-то Дом.

Всего и делов-то: лопатой гравий

Насыпать. Эй-эй, погоди! Хорош!

Но ты, очевидно, считаешь вправе

Себя знать замысел и чертеж,

И все суешься с идеей новой,

И каждый свой обсуждаешь шаг,

И, честно сказать, из тебя хреновый

Работник, которому все не так.

А там, куда сходятся наши взоры,

Где мир идей прозревал Платон,

Боятся, что не устоят опоры,

Поскольку некачественный бетон.

* * *

Ну, конечно, когда-то взорвут. Разрастется гриб

Над одной из столиц паладинов свобод и права.

Вот и все. С миллионами вместе Рембрандт погиб,

Где стоял музей — радиация, пыль, отрава.

Гарью пахнет век наступающий. Тишины,

Тишины так хочется. Ну же, смотри скорее, —

Пока кариатиды еще не обожжены

Эрехтейона, чайка белеет, над морем рея!

Всю историю только и делали, что в костер

Человеков швыряли, а также полотна, книги.

Ветер западный тучи над городом распростер,

Необъятны зори и сумерки многолики.

Остается лишь дожидаться: когда и как…

Остается смотреть на звезды, что плачут, тая.

Собирая остатки воли своей в кулак,

Замирая в предчувствии страшном. — Судьба такая.

* * *

Жизнь, по крайней мере до сорока,

Необъятной казалась, все думал: еще успею.

Простиралась земля обильная, а над нею

Плыли по небу крутобедрые облака.

Все давалось в руки, и ноги могли дойти

До любого пункта на километровке-карте.

И шептало будущее: ты на старте,

Ты в начале неведомого пути.

И действительно, мир мне открылся весь:

Города и страны, сокровища Лувра, Прадо,

А еще любовь, но о ней говорить не надо,

Не сейчас, во всяком случае, и не здесь.

Вот… А дальше случился какой-то сбой,

Расшатались скрепы, порвались живые узы,

Неман неосмотрительно перешли французы,

Разминулся в густом тумане с самим собой.

Оказалось внезапно, что главное — позади,

Что грядущее прочно соединили в звенья,

И уже ощущаешь не радостное биенье,

А какое-то трепыхание там, в груди.

* * *

Ну вот он и пришел, последний —

Последний день… последний раз.

Что этой фразы безответней

И безнадежнее для нас?

Не в ней ли пыльное томленье

Задернутых на окнах штор,

Не в ней ли сада запустенье,

В обиде глохнущий мотор,

И волн скудеющего света

Застывший в воздухе портал?

Я где-то уже видел это

И этот зябкий страх глотал.

Прости, но больше невозможно…

Да, да — ты знаешь? — за тобой…

Теперь легонько, осторожно, —

Ведь это делает любой…

* * *

Все, что помнишь, — то и твое, тем и жить в раю.

Хорошо, — говорю, — да вот ведь беда: склероз.

Никогда никакому не выдержать бытию

Задыханий наших, болезней, бессильных слез.

Потому-то все теодицеи и ворожат,

Что никак эту истину горькую не принять.

Наша жизнь, наша жизнь — те самые рай и ад,

Ибо страсти не выжечь и совести не унять.

Я готических храмов наивный люблю порыв

К синеве небес, что давно уже превзойден

Небоскребными башнями. Вижу, глаза закрыв,

Только сгусток кровавый солнца и свежий дерн.

Лишь одно меня как-то еще примиряет с той

Неизбежной участью, той, что одна на всех,

Что расплачиваться придется самим собой,

Никого не вводя в искушение или грех.

* * *

Можно, конечно, не верить в Бога,

В истину, в слово, в искусство — да,

Можно. Но, знаете, так убога,

Необязательна жизнь тогда.

Нет доказательств, никто на ухо

Нам откровения не шепнет,

Но неужели же силой духа

Не ускользнуть из земных тенет?

А согласиться на социальный

Этот клоповник — и только, ну! —

Лгать, удовлетворять жену

И, ощущая себя не хуже

Прочих, однажды сойти на нет,

Кожей впитав пустоту снаружи,

Холод внутри, холод стольких лет?!

* * *

Я все знаю: кто ты. Поэтому телефон

Не возьму и номера набирать не стану.

Но об этом не ведает мой непутевый сон,

Он-то верит по-прежнему ласковому обману.

И в такие пускается разговоры, и так он рад,

Когда видит тебя, что мне не хватает духу

В той стране, где меж нами «нет никаких преград»,

Истину извлекать на свет, эту взбалмошную старуху.

И поэтому сон мой еще пребывает там,

Где объятья нежны, где предательства не страшатся,

Где бродить позволено нам по сказочным городам,

Наслаждаться иллюзией, поэзией утешаться.

Одинока жизнь, как ветер ночной, в окно

Все пытающийся вломиться, седой и дикий.

Почему сюда оттуда запрещено

Проносить свидетельства счастья, любви улики?

* * *

Слова, слова…

Не пишется, увы, зато так сладко спится:

Дождь, падающий дождь — такой Шалтай-Балтай.

Забыться… потому, что заново родиться

Не сможешь все равно, как душу ни пытай.

А мнилось (жизнь пока, как яркую обнову,

Ты примерял): тоску, смутившись, утолит

Угрюмый этот мир, внезапно внявший Слову,

Не равнодушный, нет, — лишь делающий вид.

И Слово, словно бы овеществляясь, жаркий

Дарило поцелуй, и верилось: для нас

Еще припасены нежданные подарки —

Дыханье свежих уст, испуг зеленых глаз.

И что-то даже там загустевало в зыби

Дней, набегающих, как волны на откос…

Но, милый мой, пойми: подвижной этой глыбе

Нет дела до твоих, моих стремлений, слез.

И нет такой цены, которой не давали,

И жертв таких — они принесены, прости.

Не сдвинуть, не пронять, не побороть печали,

И Слову из словес уже не прорасти.

* * *

Олейниковский таракан монументален.

А потому, что был товарищ Сталин,

Жить приходилось споро и всерьез:

Большие чистки, замыслы и стройки.

Наш таракан почти до землеройки

На коллективном пафосе дорос.

Империи цепной в овечьей шкуре

Свои уставы диктовать натуре

Хотелось, перекраивать, творить

Тот новый мир, что оказался старым.

А таракан-герой пропал задаром:

В штрафбат был послан или лес валить.

Он таракан — и есть ему замена…

Вот только жизнь в истоке сокровенна

Своем, ее никак не удержать,

Не подвести типаж, не втиснуть в схему.

Есть высший смысл: не разрешать проблему,

А просто сеять, строиться, рожать.

Без пафоса… Но, значит, и без смутной

Мечты, оставшись грезою минутной

Идущего вперед через века

Сурового, беспамятного мира.

Мобильник, комп, отдельная квартира…

Что ж, таракану нравится пока.

* * *

Нет, не надейся, что все по своим местам

Время расставит. Оно ведь в пространстве плохо

Ориентируется. И скользящая по устам

Переносит молва лишь то, что ей втюхивает эпоха

Наша или другая. Вот Брамера, например,

Так до сих пор знатоки и не оценили,

Но уж зато наплодили каких химер,

Благо музейщики свято их сохранили!

Перечислять утомительно. Знаешь сам,

Если, конечно, имеешь глаза и уши,

А не сверяешься невротически по часам

С временем полоумным, способным лишь бить баклуши.