Вадим Ямпольский

* * *

                            Василию Ковалёву

Разбирает бумажек груду,
извлекает из них мою:
— Вы не нервничайте. — Не буду.
— Вы постойте там. — Постою.

Белоснежный халат отглажен,
замутнен утомленный взгляд,
и процесс, несомненно, важен
много больше, чем результат.

Милый друг, ты напрасно веришь
в сострадание, надо лишь
осознать, что не пожалеешь
всех скорбящих, не исцелишь

всех болящих. И взятки гладки
с нас со всех, а душа твоя —
одноразовые перчатки.
Кто теперь? Неужели я?

* * *

На Московском вокзале женщина на билет
клянчит, дескать, «в столицу еду, добавь чуть-чуть…»,
врет, конечно, я тоже совру ей, что денег нет,
через пару недель снова встретимся, та же муть
повторится дословно. Чрезмерно увлечена
монологом давно заученным, на лице
та же постная мина. И страшно, что жизнь одна,
что припомнится что-нибудь этакое в конце,

а еще страшнее, что, видимо, я бы мог
изменить ход вещей, раз учитель в который раз
вызывает к доске. Но напрасно учил урок
ученик нерадивый и с двойкой покинет класс.

* * *

Кустов отряды, эшелоны
деревьев, камни, водоем.
Взгляни на мир одушевленный,
пока присутствующий в нем.

Взгляни без страха, сожаленья,
без боли сдавленной в груди —
как будто пятый день творенья
еще недавно позади.

Как будто, помыслов не пряча,
проходишь — весел и влюблен
во все и вся, и смех от плача
одним мгновеньем отделен.

Взгляни любя, как сын с порога
глядит на старого отца…
И, может быть, увидишь Бога,
не отвернувшего лица.

* * *

Долго прощались, никак не могли проститься —
чтоб разглядел я прекрасные эти лица
в серой толпе, задержался на них в пути.
Кто-то хотел в этот вечер меня спасти.

Кто-то поставил влюбленную эту пару
прочной преградой отчаянью и кошмару
передо мною — трепещущий ориентир,
чтобы я снова вступился за этот мир.

Чтобы я снова на воздух морозный вышел.
Кто-то хотел, чтобы я непременно выжил.
Чтобы я вместо рыданий глухих и слез
их поцелуй прощальный до вас донес.

Значит, кому-то, мой друг, и до нас есть дело,
так не гляди печально, осиротело:
будто все знаешь, уже ко всему привык…
Сердце наполнено счастьем, пускай на миг.

* * *

Не отчаивайся, не надо, 
в крайнем случае погрусти,

но недолго: у листопада

красно-желтый букет в горсти

для тебя — посмотри, как ярок,

будто кто-то костер зажег…

Так, спеши, принимай подарок:

только это, и все, дружок.

Не нашел никаких отгадок

и подсказок — безмерно прав

тот, кто знает, насколько сладок

сам вопрос, и, его задав,

исчезает за поворотом

в старом свитере и плаще,

не имеет значенья, что там…

Может быть, ничего вообще.

* * *

С надеждой на то, что потеря из памяти выветрится,
все едешь куда-то, в какой-то немыслимый край,
мелькают за окнами Пушкин, и Павловск, и Вырица,
и ветви деревьев растерянно машут: «Прощай».

Помашешь в ответ им, как старым друзьям; озадаченно
посмотришь на небо, на облачный пар грозовой,
исчезнет вдали, станет точкой оранжевой Гатчина…
Мир не был твоим, а теперь, без сомнения, твой:

увозишь с собой поневоле кирпичное крошево
домов постаревших, цветов придорожных пыльцу,
прошедшую жизнь и все то, что в ней было хорошего…
Товар пригодился, и жалко вернуть продавцу.