ДЕНИС ДАТЕШИДЗЕ

* * *

Взгляд коснется слегка

Под слоем дорожной пыли

Искусственного венка. —

Не искушай судьбу...

Мчатся автомобили;

Чей-то несчастный случай

Прочно теперь прикручен

Проволокой к столбу.

Стоя, смотришь назад,

Движенье начать готовясь,

С ожиданьем в глазах. —

Постепенно всплывет

Серый квадрат — автобус,

Двери согнется створка. —

Одно впечатленье стерто

Другим. — Поедешь вперед.

Воздух пронизан сплошь

Теле/радиоволнами,

Правила, правда, ложь —

Спутаны, скреплены

Пространными разговорами,

Приторною рекламою,

Лозунгами двуглавыми, 

Вытесненьем вины...

Впитывается в мозг

Стертыми отголосками

Шелест шагов, колес, —

Все, что кругом — и тут —

Происходит... Над плоскими

Далями панорамы

Торча, подъемные краны

Что-то в клювах несут.

* * *

Нам неизвестно,

Что с нами станет.

Но, к сожаленью,

Сквозная боль

Все нарастает,

Все нарастает,

Ответь же бодро:

«Зер гут! Яволь!»

...Порой на время

Как будто прячась, —

Так под землею

Течет ручей, —

Какую нечисть,

Какую зрячесть

В себя вбирая? —

Лишь горячей

Прорвется снова. —

Не сдержит почва

Ее напора.

И все течет...

И все непрочно,

И все неточно...

Скользи навстречу,

Сожми зрачок.

* * *

Та вода, что втекает в нас,

Та, которую, то есть, пьем,

Может быть, уже много раз

Наполняла живой объем. —

Претворялась то в кровь, то в пот,

Избавляла чьи-то тела

От избытка солей, кислот...

В черноту подземных пустот

Или облаком в небосвод

Устремлялась. И вновь текла.

Но молекулы не хранят

Превращений былых следа.

Что им синтез? Что им распад? —

Лишь движенье туда-сюда.

Снова — тысячи лет подряд —

Льется влага, — пресна, чиста.

Если помнить, что состоим

Друг из друга, из всех людей,

Легче станет ли, тяжелей

Расставаться с собой самим?

Этот опыт непредставим...

— Не волнуйся, не сожалей.

* * *

Честные люди топтались телесные

В тесном вагоне, загоне — что кони;

Прятали мысли свои неизвестные,

Вряд ли кому-то еще интересные.

— Что ты завелся? Оставь их в покое!..

Каждый подумать бы мог то же самое,

И о своей принадлежности сетуя

К данному виду... И сердце усталое —

Полуразбитое, полусогретое —

Билось.

В глухом одномерном туннеле

Перемещалась, прикрыта одеждою,

Плоть — вожделенная, жалкая, нежная,

Слабая, дряблая...

Без просветления,

Без преступления, без оправдания

Автоматически в окна смотрели,

В серых полосках — струящемся кабеле —

Словно ловя подтвержденье терпения.

Лишь бы продлились и эти мгновения,

Станции из темноты возникали бы.

* * *

Для чего провиденье слепило тебя из молекул

И годами хранило? — Хотя не всегда, не вполне...

Но грешно обижаться. Представь, как живется калекам,

Или вспомни о тех, кто погиб на недавней войне.

Молодые... допустим, «простые и крепкие» парни.

Может быть, и не так... Только много ли скажут о них

Узкий гроб и слоистая глина. И корни. И камни...

Воплощается в данности, версии все отменив,

«Тайна жизни и смерти» — банальна, как всякая тайна,

И банальностью этой покрыта, как ржавой броней;

Мысль, как пуля, коснется ее, отскочив моментально,

Разве что оцарапав поверхность...Безногий герой

Собирает подачки, спокойно катясь по вагону,

Соскребая условную жалость, расплывчатый стыд.

— А каким бы он был, если б вышло чуть-чуть по-другому?

— А таким же, как тот, кто, слегка отстранившись, стоит.

* * *

Впереди — одна пустота,

Где не видно ни зги, ни дна.

Перспектива ясна, проста.

И бессмысленна. И странна.

Но советуют: не гляди, —

Отвлеки себя и утешь

Повседневных забот среди

Тем, что дышишь еще и ешь.

И надейся, что Кто-то есть

В пустоте, в темноте, что Он,

Заставляя дышать и есть,

Пожалеет, найдет резон

Воскресить нас в иных местах...

Ну, короче, «пока живи».

— Словно этот прикрытый страх

Равносилен мольбе, любви.

...В стылом небе блестя, звезда

Узким входит в зрачок лучом.

А зачем вообще тогда

Умирать? Говорить — о чем?

* * *

Столь многое уже непоправимо,

Что лучше и не думать лишний раз. —

Иначе сожаленья, как лавина,

Накроют мозг и спрячут мир от глаз.

Но надо жить — дыша и дешевея

До полного, последнего нуля.

И крепких лип остриженных аллея

Шуршит, листвою острой шевеля.

Какие мы убогие уловки

Используем! — Бесстыдное «опять».

Скажи, надолго хватит ли сноровки,

Чтобы себя обманывать и ждать

Чего-нибудь? Возможно, для начала

Всего лишь — объяснения всему.

Утешься тем, что до сих пор — хватало...

И поезд разгоняется с вокзала,

Весеннюю взрезая полутьму.

* * *

Бывают минуты, когда не

Боишься. Бывают — когда

Боишься. Посмотришь: годами

Такая идет чехарда.

Наверное, это нормально, —

Как, скажем, июнь и январь,

И прочее. — «Вира» и «майна».

Ты только терпи, продлевай.

Какой же в подобной системе

Двоичной возможен изъян?..

И вновь соловьи засвистели;

Прогулочный катер измял

Прохладную мутную воду,

Взбивая в ней пену винтом...

И хватит пенять на природу!

Все дело не в этом, не в том.

* * *

Бога считать «товарищем» и «партнером»,

Как предложил один протестантский пастор,

Все-таки непривычно — и вряд ли в скором

Времени будет признано безопасным.

Вдруг Он возьмет и рассердится, в самом деле? —

Спросит сурово: «Ты что себе позволяешь?!

Я, сотворивший звезды и Землю... Мне ли

Так называться? Какой Я тебе „товарищ“?!.»

А уж в российском контексте вдвойне нелепо:

«Ну-ка, товарищ Бог, помоги в работе...»

— Что за дурацкие мысли!.. Наверно, лето

Их навевает. Расслабленной солнцем плоти

Хочется верить, что небо к ней благосклонно.

Словно иначе и быть не могло. — Могло бы...

Резвые разговоры. Порхает слово.

Шепчутся клены, снова большеголовы...

Как все обыденно! — Просто тепло и сухо.

И — как ни странно, «легкий» — из чьих-то окон

Распространился запах мясного супа;

И для чего сейчас разбираться с Богом?

Разве что вспомнить: «Хлеб наш насущный дай нам».

Только... За этой праздничной пеленою

Что-то должно остаться бездонным, тайным —

Чтобы она вздувалась тугой волною,

Чтобы потом, безвольная, опадала,

То есть дышала... Тонок, хотя и прочен

Яркий покров. Любых обращений мало —

Новых и старых. Не отвергай их, впрочем.

* * *

Ворона за другой вороной

Летит сквозь ветер и жару,

Нога от курицы вареной

В кастрюле плавает в жиру;

Стучат часы, гудит машина...

И все смещается кругом. —

Хотя бы и не без нажима,

Хотя бы втайне и с трудом.

И все же, не боясь повтора,

Опять на первый вышли план

Сестрички Фауна и Флора,

Деля заботы пополам

(Или забавы), — помогая,

Подталкивая, тормоша.

И жизнь дрожит очередная,

Еще болезненно свежа...

— И ты, проснувшись понемногу,

Давай уже, не отставай!

И жалобную эту ногу

Куриную разогревай

И ешь, чтоб выбраться из дому;

В невнятной участи своей

Ты соучастник — «по-любому».

Куда спешить? — Скорей, скорей!..