ПОЭЗИЯ И ПРОЗА
Роман ЧетВЕРых
Черный ход
Нехорошая квартира в доме с хорошим дворником-1
Э. И. Хорев
Риелтор Хорев поднимался по лестнице и с каждым пролетом все более раздражался. Лестница была его голгофой, его испытанием, он ненавидел каждую дверь в этой парадной и на каждой лестничной площадке готов был рвать и метать, громогласно крича: доколе?! Сколько можно ходить в этот дом, сколько можно лицезреть то, чего не в силах поиметь?! И почему здесь все время ломается лифт?! Все-таки шесть этажей, не хрен собачий, а ему надо на четвертый, где самая ненавистная дверь — железная, с глазком и с дурацким цветастым ковриком перед порогом. Вот зачем Колыванову этот коврик? Выпендривается старик, это его обычный стиль поведения. Слова в простоте не скажет, все время с подковырочкой, будто знает нечто такое, чего Хорев и помыслить не может. Ха-ха! Знал бы старый дуралей, какой сюрприз у него за стеночкой имеется, полез бы в свой старинный секретер за таблетками и проглотил бы штук десять сразу.
На третьем этаже он остановился у еще одной знакомой двери. Тут проживала родня Колыванова, по всему видать — нелюбимая. О дочери и зяте старик высказывался пренебрежительно, если не сказать — презрительно.
— Надоела она мне! А еще больше надоел ее муженек! Серафима буквально молится на этого идиота-фрейдиста, — раздраженно сказал он в недавнем разговоре.
Хореву было глубоко наплевать на Фрейда, но поддерживать разговор с клиентами — его прямая обязанность, тут тема роли не играет.
— Фрейдисты — это которые про комплексы говорят?
— Точно так-с! А также про подавленную сексуальность! Они и у этого стула, на котором вы сидите, обнаружили бы сексуальное влечение!
— К кому?! — удивился Хорев.
— К любому, кто на него усаживается. В данном случае — к вам!
Риелтор поерзал на стуле, стараясь представить, насколько эта отлакированная и обитая зеленым шелком конструкция может испытывать сексуальное влечение. «Чушь собачья…» — подумал, глядя на связку ключей в руках старика. С них-то и начался их разговор, причем все это время Хорев неотрывно смотрел на ключи, ожидая, что их передадут ему. Почему нет? Продавцы квартир часто так делают. Но старик, покрутив на пальце связку, сунул ее в карман бархатного халата, так что пришлось уйти несолоно хлебавши.
Почему он не попросил ключи? Потому что явно обнаруживать свой интерес — глупо и недальновидно. Хорев играл роль добросовестного маклера, вполне грамотного, но без особых амбиций. Рабочая лошадка, так сказать, а наездник или кучер (хозяин положения, короче) — вот этот импозантный старикан в халате, что сидит в мягком кожаном кресле, в окружении множества книг, раритетных вещиц и т. п. Иногда, правда, хозяин положения представал в образе собаки на сене. Уселся, понимаешь, на этой площади в сто квадратов — и ни тпру ни ну! Дочь близко к квартире не подпускает, а месяц назад вообще свой комплект ключей отобрал (впрочем, слава богу!), но ведь и продажа не движется! Приходили специально подобранные клиенты, они соглашались обсудить цену с целью определенного понижения, так старикан ни в какую! У Хорева уже складывалось ощущение, что Колыванов затеял некую игру и просто куражится, а на самом деле совсем не собирается продавать недвижимость…
Перебирая в памяти эти эпизоды, Хорев двигался вверх. Пролет, еще один.Ниже этажом дверь внезапно открылась, и на площадке зазвучали возбужденные голоса.
— Вы меня неправильно поняли! — говорил мужчина. — Это всего лишь психоанализ! То есть психосинтез!
— Я все прекрасно поняла! Не исключено, что вы используете служебное положение для удовлетворения, м-м… Не самых пристойных желаний!
— Никогда не использовал! Я просто раскрепощаю людей!
Хорев аккуратно спустился на пролет, дабы остаться незамеченным. Дверь в квартиру зятя Колыванова была распахнута настежь, и на пороге стоял он сам, одетый в дурацкую длинную рубаху. Весь вид этого «фрейдиста» выражал высшую степень растерянности, даже солидная окладистая борода смотрелась мочалкой и вроде как подрагивала.
— Поймите, — продолжал зять, — испытывать к родственникам не самые лучшие чувства — это обычное дело! Знаете, какие картины рисует порой подсознание?! О-го-го! Во сне мы родного отца готовы из окна выбросить, ну и так далее. Но потом мы просыпаемся, и все, ничего этого нет!
— Не знаю, не знаю… Кое-что заставляет думать, что ваши сны и ваша реальность не так уж далеко отстоят друг от друга…
Перед зятем стояла женщина того типа, о котором принято говорить: без возраста. Если судить по голосу, то вроде молодая, а если по прическе или одежде, то примерно так выглядела мамаша Хорева, образцовая совслужащая. Теперь она на пенсии, однако, собираясь «выйти в люди», одевается точно так же и с прической (равно как и с макияжем) особо не заморачивается.
Эффектный облик «фрейдиста» на невзрачную, как было видно, впечатления не производил.
— В общем, вы меня поняли.
— Да-да, я вас понял!
— Завтра, надеюсь, все выяснится.
— Хорошо-хорошо!
«Попал на бабки, фрейдист!» — подумал Хорев. Вряд ли у этого деятеля имелись за душой серьезные сбережения, иначе не ютился бы в двухкомнатной квартирке. Но кое-что и с него содрать можно…
Между тем невзрачная пошагала вниз. Зять постоял, глядя вслед и нервно почесывая бороду, потом вернулся в квартиру.
Неизвестно, что именно толкнуло Хорева и почему он засеменил вслед за гостьей. Скорее всего, старое правило: любая информация кстати, особенно если она с душком и может быть использована для компромата. Информация о клиентах (пусть даже условных) никогда не бывает лишней — эту истину риелтор усвоил давно.
На ходу Хорев водрузил на нос очки. На самом деле зрение у него было отменное, но сей аксессуар прибавлял солидности и интеллигентности в облике. Человек в очках при прочих равных имеет кредит доверия: такой (думает наивный клиент), скорее всего, не обманет. Зная об этом, Хорев и заказал себе «очки-плацебо», с обычными, без всяких диоптрий, стеклами.
— Одну минуточку… Можно вас на пару слов?
Сбежав вниз, он стал на пути женщины. В него уперся взгляд из-под роговых очков.
— Что вам нужно, молодой человек?
Взгляд был изучающий, если не сказать — подозрительный.
— Я занимаюсь недвижимостью. Ну, риелтор, понимаете? И если вы тут живете, то вам, возможно…
— Я тут не живу, — сухо ответила женщина.
— Это неважно, — быстро проговорил он. — Где бы вы ни жили, рано или поздно услуги риелтора вам все равно понадобятся.
С этими словами он достал визитную карточку и протянул ей. Поколебавшись, женщина взяла в руки золотистый кусочек картона с витиеватой надписью: «ХОРЕВ ЭДУАРД ИГНАТЬЕВИЧ. Опытный риелтор решит ваш квартирный вопрос быстро и без проблем!»
— Так вы не просто риелтор… — проговорила невзрачная вроде как с насмешкой. — Вы — опытный риелтор!
— Вот именно, — ответил Хорев. — И мой опыт, не исключено, может вам пригодиться.
Он по-прежнему преграждал ей путь.
— А вы не представитесь?
— Калерия Анатольевна, — ответили ему после паузы.
— А по роду деятельности, так сказать?
— Это неважно. Вам же все равно, чьей недвижимостью торговать?
— В общем, да.
— Тогда этим и ограничимся. Пока во всяком случае.
— Жаль. Искренне жаль.
Хореву действительно было жаль, хотя искренностью тут не пахло. Он сожалел о том, что не получил никакой информации о зяте, который наверняка опрохвостился, сделал что-то не так, а значит, стал уязвимым и зависимым.
— Часто здесь бываете? — задала вопрос Калерия Анатольевна.
— Приходится… Дом престижный, в центре города, памятник архитектуры опять же… Люди хотят здесь жить.
— Ну да, ну да… И ради того, чтобы тут поселиться, способны на многое.
Он пожал плечами.
— Квартирный вопрос часто вызывает конфликты. Поэтому каждому надо его побыстрее решить.
— И вы тут — незаменимый помощник, верно?
Хорев выдал голливудскую улыбку.
— Совершенно верно!
Короткая пауза, и вдруг:
— А Колыванову Андрею Михайловичу не вы помогаете решать квартирный вопрос? Он ведь в этой парадной живет, если не ошибаюсь…
Он не сразу нашелся с ответом.
— Живет, знаю… — забормотал. — И квартира у него довольно приличная… Но она пока не продается.
— Да? А мне вроде говорили, что ее хотят выставить на продажу… Ну ладно, всего хорошего!
С этими словами Калерия Анатольевна двинулась к арке, а Хорев остался стоять в замешательстве. Вот тебе и невзрачная! Обула, что называется, по полной программе, то есть сама осталась в тумане, а с Хорева всю нужную информацию выудила! Или почти всю, хорошо еще, про квартиру Колыванова не стал распространяться. Это же, можно сказать, основа его будущего благополучия!
Нет, он не был собой доволен. И с профессиональной точки зрения, и чисто по-мужски. Она же действительно ни кожи ни рожи, такую самое правильное — брать обаянием, что Хорев обычно и делал. Он не распускал перья, как записной соблазнитель, и не одевался броско, дабы не дразнить гусей. Все эти «Гуччи» и «Ролексы» на нормальных людей плохо действуют, создают невыигрышный фон, мол, вот ты, оказывается, кто! Жирный кот, пришедший сдирать с нас проценты! Но определенная эффектность облика никогда не мешала, особенно во время общения с дамами среднего возраста.
Оглядевшись, Хорев заметил в дальнем углу двора человека в оранжевом жилете и с метлой в руках. Человек неторопливо подметал двор, собирая мусор в большой железный совок. Дворник тоже заметил Хорева и, улыбнувшись, издали кивнул, вроде как поздоровался. Хорев кивнул в ответ, после чего отвернулся, изображая, что чем-то озабочен.
Он сразу вспомнил этого невысокого худощавого узбека, который однажды выручил его (и серьезно!). В тот раз Хорев опаздывал на встречу с Колывановым, а старик, как он знал, опозданий не любил. Машину пришлось парковать возле арки, с нарушением, после чего, на ходу натянув плащ, Хорев бегом влетел во двор. Он поднялся в «нехорошую квартиру», переговорил с Колывановым, чтобы в очередной раз уйти несолоно хлебавши. Но самый неприятный сюрприз ожидал его возле машины: в кармане плаща не оказалось бумажника! Не того, что с деньгами (деньги — дело наживное), а того, где права, страховка и вообще все документы на автомобиль!
Хорева даже пот холодный прошиб, потому что с его стилем жизни остаться без колес — это как слесарю без молотка или напильника. Он еще раз обшарил карманы — нету! Заглянул под машину, но и там документов не оказалось. Может, по дороге уронил? Хорев медленным шагом отправился в обратный путь, глядя себе под ноги. Попадался, однако, лишь мелкий мусор, да и того практически не было — дворник-гастарбайтер работал на совесть.
Этого самого дворника Хорев и увидел, когда вернулся во двор. Интуитивно чувствуя: это последний шанс, риелтор кинулся к нему.
— Вы не видели тут… Ну, такого…
Он не сразу подобрал слова, а дворник между тем вглядывался в его лицо, будто изучал Хорева.
— Эдуард зовут? — внезапно спросил.
— Что? — не сразу въехал Хорев, затем спохватился: — Да-да, меня зовут Эдуард!
— А фамилия какая?
— Хорев моя фамилия! Хорев Эдуард Игнатьевич, 1969 года рождения…
Про год рождения, конечно, было лишним, но его просто трясло, а тут все-таки лучик надежды мелькнул.
— Значит, ты потерял?
Когда дворник вытащил бумажник с документами, от сердца наконец отлегло. Хорев едва не прослезился: он долго тряс руку спасителю, благодарил, а тот смущенно улыбался, пытаясь объяснить, что нашел это прямо возле машины — похоже, торопящийся водитель обронил его, когда спешно покидал свое транспортное средство.
По ходу сцены выяснилось, что спасителя зовут Улугбек, он из Узбекистана, точнее сказать, из города Чирчик, причем переехал сюда со всей семьей — с женой и двумя детьми. Вроде для Хорева эта информация была без нужды, но он внимал неторопливой речи Улугбека, кивая в такт словам. Пребывающий в эйфории риелтор точно так же внимал бы и речи индуса, и жителя Новой Зеландии, даже если бы они говорили не на русском, а на родном языке.
Конфуз возник, когда Хорев достал другой бумажник, с кредитными картами и наличными. Пошарив в нем, он не нашел ни сотенных, ни пятисотенных банкнот, подходивших для вознаграждения спасителя, — в отделении для «кэша» лежали одни пятитысячные. Пришлось сделать вид, что бумажник пуст.
— Извини, родной… — развел руками Хорев. — Не взял сегодня наличных, у меня только карты… Но я отблагодарю!
Дворник махнул рукой.
— Да ладно… Просто выручил человек, это нормально!
— Нет-нет, каждое доброе дело должно вознаграждаться! Только я сделаю это позже, о’кей?
Улугбек лишь пожал плечами, так что осталось неясным: обиделся ли он? Или уже забыл про обещанное вознаграждение? Сейчас можно было бы подойти и дать денег выручившему человеку, но Хорев опять не помнил: имелись ли в «лопатнике» наличные.
И квартирный вопрос их не испортил
Саваоф
Если бы его так не огорошила эта ищейка в штатском, он никогда бы не засмотрелся из окна на дворника-узбека со смутной завистью: мети себе и мети, сделал дело — гуляй смело. И живет он наверняка в тесноте, да не в обиде — двушка так двушка… А то еще и однушка. И квартирный вопрос их почему-то никак не испортит.
А дома у себя они вообще живут все поколения вместе, и никаких тебе эдиповых комплексов — как им так удается?
Когда-то еще студентом он подрабатывал в раскаленном Узбекистане грузчиком на железке; они разгружали водку, и грузчики поражали его тем, что не брали ее в рот. А потом бригадир, коренастый Аббас, пригласил его на свадьбу к «братишке» — кандидату «физико-химических» наук. Правда, оказалось, что свадьбой Аббас называет любое празднество — в данном случае двое сынишек братишки «стали мужчинами — потеряли кое-что».
В обширный двор они с Аббасом прошли сквозь завешенный коврами коридор, вдоль стен которого стояли серьезные мужчины с дублеными трудовыми лицами; они произносили какие-то дружелюбные и, судя по их неотразимой убедительности, мудрые слова. Над двором, заросшим урюком и виноградом, было натянуто огромное полотнище; вдоль всех четырех стен впритык стояли незамысловатые столы с навеки вбитыми в землю железными ножками. Столы были покрыты дешевой, матрацного вида, нескончаемой скатертью.
Вдоль столов — кучками — выпивали, закусывали и не спеша беседовали приветливые, но не такие уж праздничные люди — не было ни нарядов (все были в дешевой рабочей одежде), ни громких голосов, возбужденных выпивкой или ее предвкушением. Впрочем, голосов все равно не было бы слышно за мощным, через два микрофона, благородным зудением небольшого восточного оркестра. Голос певца, несмотря на непривычную надрывную манеру, тоже показался очень красивым.
— Хорошо получают, — коротко указал Аббас на музыкантов. — Живут лучше меня.
— А певцы?
— Э, ничего не получают. Еще ругаются: «Я буду петь!» — «Нет, я!» Понимаешь: хорошо поет — хочет, чтоб слушали. А друзья говорят: э, хватит, надоел! Сюда идет, чтоб слушали.
Закуски приносили и уносили какие-то буднично одетые парни, мрачноватые от непривычки прислуживать. Однако, угрюмо глядя в сторону, они так усердно его обхаживали, спрашивали: «Вам не скучно?» — с такой мучительной, непослушной улыбкой, что ему становилось совестно, будто он нечаянно выдал себя за кого-то другого.
На десерт подавались великолепные светящиеся абрикосы, лакированные вишни — и дешевенькая карамель «Освежающая», дар уже нашей цивилизации. Один из парней, угрюмый от застенчивости, разбросал по столу какую-то траву и пояснил, ударяя почти на каждом слоге:
— Трава пахнет, от нее мухи убегают.
— Друзья, — пояснил широкоскулый небритый Аббас. — Целый день будут помогать. Целый улиц надо угощать. Трудно.
Появилась танцовщица в облегающем золотом платье, за ней группа смущенно улыбавшихся женщин в пестрых платьях и той же расцветки коротковатых узеньких штанишках — только тут до него дошло, какую необычность он ощущал в этом застолье: за столом были одни мужчины. Появившиеся женщины и теперь сели отдельным стайками.
Здесь и танцевали каждый сам по себе, а не парами, и золотая танцовщица показалась ему карикатурой на искусство: танцуя не лучше прочих, она считала возможным брать деньги за одно только золотое платье да неискреннюю улыбку. Гонорар ей желающие передавали через кого-нибудь из танцующих: те, пританцовывая, проходили круг, помахивая, будто флажком, синенькой или зелененькой бумажкой, а потом передавали ее золотой. Та торжествующе помахивала бумажкой над головой, после чего бумажка волшебным образом исчезала из виду — оставались лишь обворожительная улыбка и золотое платье.
Среди танцующих было несколько детишек в трикотажных трусиках; крохотная девчушка не сводила завороженных глаз со сверкающего платья — так вот и рождаются идеалы…
Он уже тогда нащупывал свою идею психосинтеза. Ему захотелось вернуться к недочитанному «Тотему и табу», но Аббас не позволил:
— До плова уходить неудобно. Хозяин будет обижаться.
— Во сколько ему все это влетело?
— Год работать надо. Туда-сюда, больше-меньше.
И прибавил с горделивой скромностью:
— Я тоже скоро свадьбу буду делать. Младший скоро исполнится пять лет.
— Да, тут надо кошелек готовить…
— Я готовлюсь! Я давно готовлюсь! Чтобы мне тоже не краснеть перед соседи.
Потом говорили речи в микрофон — он разобрал только «физико-математический» и «кафедра». А после с самим братишкой-кандидатом пил теплую водку из пиалы, из которой ее никак не удавалось «тяпнуть» разом — обязательно растекалась по краям мимо рта. Вполне европейский был братишка, говорил без акцента, можно было поинтересоваться, как на кафедре относятся к обрезанию — религиозный вроде бы пережиток…
— Это простая гигиеническая мера, — как по писаному оттарабанил братишка и принялся увлеченно рассказывать, сколько мудрости кроется под религиозной оболочкой: ураза очищает организм от шлаков, обрезание…
— Религии создаются не для гигиены, — возразил Савелий. Но когда он попытался познакомить коллегу-ученого с той гениальной идеей, что все религии — это неврозы, дружбе тут же пришел конец.
Снова всему виной оказались идеалы. Но не они ли причиной, что квартирному вопросу никак не удается их испортить? Ни детей не оставляют в роддомах, ни стариков не сдают в дома престарелых. Этот дворник-аксакал у себя на родине был бы окружен почтением, а здесь с ним явно свысока о чем-то толкует какой-то недобрый молодец из нынешних, что не сеют и не пашут, а только всюду пролезают в посредники.
Шакалы, претендующие на львиную долю…
Нехорошая квартира в доме с хорошим дворником-2
Э. И. Хорев
Чтобы не чувствовать неудобства и побыстрее сгинуть с глаз, Хорев вернулся в парадную и поднялся наверх, к массивной железной двери. «Нехорошая квартира…» — всплыло где-то услышанное, а может, прочитанное. И впрямь нехорошая! За последнюю неделю он ни разу не переступал порог этого жилья, поскольку Колыванов перестал отвечать на телефонные звонки. И на звонки в дверь он тоже не отвечал — Хорев заходил пару дней назад, но лишь для того, чтобы проторчать у двери полчаса, безуспешно нажимая кнопку и слыша внутри электронного соловья.
Поначалу серьезных опасений не было — владелец квартиры намекал, что может внезапно уехать за пределы города. А поскольку со словом «роуминг» старик вряд ли был знаком, он, скорее всего, просто отключил мобильный. Но про то, что он уедет на целую неделю, речи не было!
Хорев жал кнопку и одновременно чувствовал, как внутри нарастает тревога. Да куда ж он делся, этот чертов старик?! С утра он уже набирал номер (безответно), но тут не поленился, набрал еще раз, чтобы услышать: абонент вне доступа…
Поддавшись нахлынувшей тревоге, Хорев спустился на третий этаж, чтобы остановиться перед дверью, из которой недавно вышла Калерия. Он еще не знал, под каким соусом будет наводить справки — Колыванов не спешил вводить в курс родственников. Сказал: это ничтожество (в смысле — зять) спит и видит, как он в моей гостиной принимает своих извращенцев и психопатов. Но я ему этого удовольствия не доставлю!
Можно было, однако, представиться сотрудником жэка. Или посланцем социальных служб, которые призваны пасти людей пенсионного возраста. Много всяких штучек-дрючек было в арсенале человека, привыкшего работать с людьми.
Но Хорев вдруг замер, съежился и начал быстрый спуск вниз. Это была уже не тревога — паника, и причиной ее стало воспоминание о недавнем разговоре с одной мутной личностью.
В тот раз вылезла наружу одна из дурных привычек — хвастаться в подпитии. В трезвом состоянии ума Хорев себя контролировал, такая манера поведения входила в его профессиональный кодекс. Одно лишнее слово — и сделка накрывается медным тазом, проверено на практике не раз. Но стоило взять на грудь лишнего… Тут Остапа несло так, что коллеги потом посмеивались: ты, мол, старик, должен при таких достижениях как минимум Гильдию риелторов возглавлять! Хорев стискивал зубы, проклиная свой язык, и давал себе клятву: отныне рот — на замок! Но после трехсот граммов всякий раз становился клятвопреступником.
А ведь они уговорили с Перецем два раза по пятьсот! Точно-точно, он говорил что-то про шикарное жилье, которое может получить, и про Колыванова говорил, про раритетные вещи в его доме…
— Ну какие вещи могут быть у старого козла?! — не верил Перец. — Костюмы, пошитые в лохматом пятидесятом? Изъеденная молью шуба покойной жены? Не смеши мои тапочки!
— Да ты не понимаешь! У него книги старинные, картинки всякие, антиквариат… Но, главное, хата правильная. Если кое-что с ней сделать, можно суперское жилье поиметь!
— И как же ты его поимеешь?
— А я две квартиры объединю!
— А где ж вторую возьмешь?
— А вот у старика и возьму!
Идиот, нашел перед кем хвост распускать! Этот бывший начальник охраны риелторского агентства, говорили, в тамбовской группировке состоял, вроде даже мотал срок, а с таким человеком откровенничать — себе дороже!
Хорев не понимал, чего ради Вася Перец завалит Колыванова — паника анализу не поддается. И хотя Хорев сам пользовался лазейками в законодательстве, с теми, кто откровенно нарушает УК РФ, ему было не по пути…
Когда он спустился обратно во двор, Улугбек мел асфальт прямо перед выходом. Теперь отступать было некуда, и Хорев, вздохнув, полез в карман за бумажником.
По счастью, там завалялось три сотенных, их он и протянул дворнику.
— Зачем? — отвел тот деньги. — Я же говорил: просто выручал! Все так должны!
— Должны, да не делают. Так что бери, бери! Сам же говорил: трое детей у тебя!
— Двое, — уточнил Улугбек.
— Тоже нагрузка на семейный бюджет. И жена не работает, так?
— Зульфия? Нет, не устроилась пока…
— Значит, бабки нужны. Бери!
Помявшись, Улугбек все-таки взял деньги.
— Спасиб… Тут живешь? Или приходишь к кому? Часто вижу, потому спрашиваю…
— Я-то? Прихожу кой к кому, дела у меня…
Неожиданно в голову пришла классная мысль: расспросить этого узбека о Колыванове. Почему нет? Дворник все время на улице, видит всех приходящих и уходящих, может, и появится зацепочка.
Тот вспомнил старика сразу, поскольку несколько раз выносил мусор по его просьбе.
— Он старый человек, спускаться-подниматься трудно. Вот и помогал ему. Он тоже деньги давал, но я не взял. У старых нехорошо деньги брать, их уважать нужно.
— Ну да, старикам везде у нас почет… Так когда последний раз его видел?
Улугбек задумался.
— Четыре дня мусор не просит носить. И окна в квартире темные!
— Окна?!
— Ага, вечером…
— Как же я сам не догадался… — пробормотал Хорев. — Значит, нет его дома?
— Может, уехал куда?
— Может быть, может быть… Что ж, спасибо за информацию!
Попрощавшись, он вышел через арку и, перейдя проспект, остановился на противоположной стороне. Слева от арки дома-памятника располагался подъезд с металлическим козырьком. Собственно, это-то и была настоящая парадная, как и положено, выходящая прямо на проспект. А входы со двора были черными. Начинались квартиры с проспекта, тянулись анфиладами комнат внутрь строения и, по идее, должны были заканчиваться черными ходами. Но в советскую эпоху каждую квартиру в этом доме разгородили стенами ровно посередине. В итоге получилось по две «трешки» площадью примерно по сто квадратов: у одной — вход с проспекта, у другой — со двора.
Хорев поднял глаза выше, задержав взгляд на нескольких окнах четвертого этажа. Окна были запыленные, жилье казалось заброшенным. На самом деле там просто шел ремонт. И это жилье теперь было его, хоревским! Заканчивалась эта квартира тупичком со стеной-перегородкой; но если ее ликвидировать, то окажешься аккурат во владениях г-на Колыванова!
В том и заключалась фишка: приобретение вполне себе убитой хаты, в которую требовалось вложить кучу бабок, должно было с течением времени окупиться сторицей — при условии, естественно, приобретения второй части некогда огромной квартиры. Хотя наличие этих квадратных метров Хорев, ясное дело, не афишировал: узнай об этом старик, сделка могла запросто накрыться. Вот когда перегородка будет разрушена к чертям собачьим и количество квадратных метров можно будет удвоить, Хорев сделается владельцем самой большой в доме квартиры, а такого не скрывают, наоборот, звонят об этом во все колокола.
Но пока до этого прекрасного события было еще далеко. Ремонтники работали ни шатко ни валко, так что Хорев уже жалел о том, что подрядил на это дело местного шустрилу по фамилии Етьков. Жаба задушила (и так в долг брать пришлось), а тут этот отставник, по его словам, мастер на все руки, взялся сделать все задешево да еще бригаду исполнителей найти из гастарбайтеров. Ко всему прочему Етьков был прекрасно осведомлен о коммуникациях дома, поскольку сам в нем жил. И с домоуправом был на короткой ноге, а это значило, что отключение стояков, прокладку труб и подводку электричества можно осуществить без участия Хорева. «Какой резон лишний раз тут маячить?» — подумал он и отдал бразды правления (вместе с ключами) в руки этого прораба.
Внезапно вспомнилось, как старик реагировал на долетавшие из-за стены звуки — несмотря на стену шум ремонта все-таки доносился.
— Что они там делают?! — морщился он, сидя в кресле.
— Возможно, мебель двигают, — бесстрастным голосом отвечал Хорев.
— Двигают с помощью кувалды?!
— Почему кувалды?
— Потому что там, за стеной, бухает кувалда!
Ремонтники и впрямь разбивали кувалдами перегородку между ванной и туалетом, но Хорев всячески смягчал реакцию клиента. И даже использовал шум в своих интересах, когда приводил кого-то из потенциальных покупателей.
— Шумновато тут, конечно, — говорил, притворно вздыхая, — но если в цене подвинуться… а? Андрей Михайлович?
Однако старик был упертым, как баран, и не отступал от назначенной стоимости ни на рубль. А ведь она была выше рыночной, к бабке не ходи! И его клиенты это чувствовали, потому и отказывались от покупки. Хорев ведь специально подбирал тех, кто однозначно не будет здесь жить, а просто собирается вложить деньги с целью их сохранения. А поскольку, по всем прогнозам, в ближайшие год-два недвижимость будет только дешеветь, перекупить квартирку не составит труда — сами с удовольствием отдадут.
— Я вас не понимаю! — не сдержался он как-то. — Вы продать хотите квартиру или просто рынок исследуете?!
— Рынок?! — изумился Колыванов. — А зачем мне его исследовать?
— Ну не знаю… Может, на будущее рассчитываете. Так я вам скажу: через год это жилье будет стоить меньше.
— Вы уверены?
— Абсолютно!
— Вот в следующем году и понизим цену, хорошо?
Иногда казалось, что старик издевается, играет в некую игру. Или он просто выжил из ума? Впал в детство и забавляется теперь с фиктивной продажей, как дети забавляются, используя фантики вместо денег…
За грязным окном кухни, показалось, кто-то мелькнул, скорее всего, один из ремонтников. Может, зайти? По изначальной договоренности работы должны были давно закончиться, однако Етьков всячески затягивал сдачу объекта, мол, обои еще не поклеены, ламинат не положен и т. п. Хорев потоптался еще пару минут и решил — нет смысла идти. Не это сейчас главное, рано или поздно ремонт закончится, а вот Колыванов… «Куда все-таки пропал старик?!»
Спустя сутки Хорев опять вернулся в знакомый двор, чтобы в нерешительности остановиться посреди «колодца». Четкого плана по-прежнему не было. Поразмышляв, он отмел вариант с Перецем — глупо думать на Васю тамбовского, он даже адреса не знает. А тогда хочешь не хочешь, а придется налаживать контакт с родственниками, точнее с дочерью Серафимой.
Но с какого боку подкатить? Колыванов стопроцентно не хотел, чтобы его жилье досталось дочери с зятем, и завещаний не писал. Но если (не дай бог!) случится непоправимое, дело покатится по давно проложенным юридическим рельсам. Вначале объявят в розыск, как водится, ничего не найдут, и спустя положенное время прямые потомки могут на полных основаниях вступать в права наследства. А в этом случае купля-продажа сделается, скорее всего, невозможна. Идиот-фрейдист ни за что не уступит квартирку, он наверняка устроит здесь приемную, благо количество квадратных метров это вполне позволяло.
Попробовать шантаж на почве личной жизни? Насколько знал Хорев, Серафима успешно наставляла рога своему фрейдисту, который ни сном ни духом на сей счет.
В первый раз Хорев услышал об этом от Колыванова — тот пребывал в раздражении и проговорился о том, что с посторонним вряд ли стоило обсуждать.
— Ведь что возмущает?! — кипел старик. — Что Сима, вообще-то неглупая женщина, совсем не разбирается в людях!
— А ей надо разбираться? — осторожно интересовался Хорев.
— Желательно! Ну ладно, связалась с идиотом, который людей сексуальными машинами считает. Так ведь и сторонние мужики вкусом не отличаются!
— Ах вот оно что… — протянул Хорев, опасаясь задать бестактный вопрос. Если наболело — человек сам вплеснет, и Колыванов не стал останавливаться на полпути.
— В общем, есть один типчик, тоже в нашей парадной живет, прямо надо мной. Високовский.
— Ни разу не слышал.
— Я к тому, что родители у него были люди известные, заслуженные, да только сынок не в них пошел. Классический филолог-неудачник.
— И она… В смысле Серафима Андреевна, с этим неудачником…
— Не знаю, свечку, как говорится, не держал. Но дочь видел выходящей из его квартиры. Возможно, они связаны какими-то интересами, все-таки Сима тоже заканчивала филфак. Да и этот Високовский… Он давно со мной пытался контакт наладить, его одна рукопись, видите ли, интересует! А почему я должен давать ему эту рукопись, а?
Хорев в ответ только плечами пожал. Если честно, рукописи его не интересовали, такие вещи находились вне зоны его интересов. Но двусмысленность отношений (не важно чьих) в зоне интересов находилась. Отношения так кардинально порой влияют на приобретение (разделение, объединение и т. п.) квадратных метров — просто диву даешься!
— Я вообще думаю, что Високовский с моей дочерью связался именно потому, что надеялся через нее рукопись получить. А распознать такую, понимаете ли, любовь с интересом — легче легкого, не понимаю: куда смотрят ее глаза?!
— А куда смотрят… — осторожно влез Хорев, — ну, глаза ее супруга?
Колыванов махнул рукой.
— Я вас умоляю! Это тетерев на току, он поет свою любимую песню и ничего не слышит и не видит! Я же сказал: идиот!
А буквально позавчера, пытаясь безуспешно попасть в «нехорошую квартиру», он услышал разговор выше этажом. Голосов было двое — мужской и женский, причем оба приглушенные, так что Хорев уловил только несколько обрывков:
— Бу-бу-бу… собака на сене!
— Бу-бу-бу… все-таки мой отец!
— Да куда он денется!.. Бу-бу-бу…
— Все равно переживаю!.. Бу-бу-бу…
Разговор был тревожный, и один голос принадлежал, без сомнения, Серафиме. А тема беседы наверняка касалась Колыванова, который к тому времени уже несколько дней как пропал.
Теперь, стоя во дворе, Хорев ломал голову: на какой кривой козе подъехать к Серафиме? А Високовского как взять за жабры?
Помог случай: Серафима сама вышла, точнее сказать, выбежала во двор. На ней не было лица — бледная, с закушенной губой, она едва не сбила с ног Хорева, вставшего на пути.
— Что такое?! Отойдите, я спешу!
— Извините, надо поговорить…
— А позже поговорить нельзя?! У меня встреча!
— Это касается вашего отца…
— Отца?! — Серафима выкатила на Хорева испуганные глаза. — А какое отношение вы имеете… А-а, поняла! Вы занимаетесь недвижимостью, так?
Теперь настал черед Хорева удивляться ее осведомленности. Но он, конечно, не подал виду, что удивлен.
— Об этом лучше поговорить в другом месте.
Серафима подумала несколько секунд, затем вытащила мобильный телефон.
— Подождите.
Она отошла в сторону. Разговор с кем-то неизвестным был нервным, но в конце концов добро было получено.
— Пойдемте, — сказала Серафима, направляясь к арке. Выйдя на улицу, она остановилась. И долго стояла, глядя на большие окна на противоположной стороне, над которыми висела красная надпись «Сухум».
— Может, туда зайдем? — предложил Хорев, указывая на окна. — У этих абхазов хороший кофе…
— Нет-нет, только не туда! — замахала руками Серафима и тут же двинулась налево. Она остановилась возле пирожковой и толкнула стеклянную дверь.
— Давайте здесь.
Войдя внутрь, она уселась за столик и положила перед собой мобильник.
— Что закажем? — спросил Хорев, исполняя роль кавалера.
— Мне все равно! — дернула плечом Серафима. — Можем вообще обойтись.
— Хорошо, давайте просто поговорим.
— Давайте.
Хорев тоже присел.
— Дело в том, что я уже неделю не могу связаться с Андреем Михайловичем…
— Вот как? А зачем вам с ним связываться?
— У нас были предварительные переговоры…
— О чем?
— Вообще-то я не уполномочен… — замялся риелтор. — Знаете что такое коммерческая тайна?
— Не знаю! И знать не хочу! Отец пропал, ясно вам?! И не исключено, что по вашей вине!
— Как это?! — опешил Хорев. — С чего вы взяли, что по моей?!
— Потому что квартира хорошая! Вы ведь ее продаете, так?!
— Ничего подобного! И вы это можете проверить.
— Каким это образом?!
— Пролистайте СМИ по купле-продаже недвижимости. Если квартира выставлена на продажу, она обязательно там появится.
Он приходил в себя после едва ли не лобового обвинения. «Все-таки пропал! — пульсировала в мозгу мысль. — Не уехал тайком к родне, не отправился в санаторий, а именно исчез с концами!»
— Ну, не знаю… — Серафима расстегнула курточку. — Я сейчас могу быть необъективна, это же естественно! У вас сигарета найдется?
— В кафе сейчас не курят.
— Да? Я вообще почти не курю, просто разволновалась… Сами посудите: моего мужа подозревают, на меня тоже косо смотрят, а еще один человек…
Тут Серафима запнулась, и Хорев поинтересовался:
— Какой еще человек?
— Это неважно. В общем, мало того, что у нас несчастье, так еще эти беспочвенные подозрения!
Лицо ее сморщилось, и она полезла в карман за платком, чтобы утереть внезапные слезы. Из-за стойки показалась полногрудая буфетчица.
— Покупать чего будем?
Хорев развел руками.
— Мы просто так зашли…
— Просто так не положено. Освободите столик, нечего тут места занимать!
На обратном пути к дому она продолжала беззвучно плакать. По ее словам, она вторую ночь не спит, ведь положение критическое и пора что-то предпринимать.
— Что же вы будете предпринимать?
Серафима остановилась возле арки своего дома и, вытерев глаза, взглянула на кафе «Сухум».
— То, что требуется по закону. Всё, я пошла!
С этими словами она скакнула через улицу прямо перед капотом машины. Из дверей кафе в этот момент показался мужчина в очках и с седоватой шевелюрой. Високовский (а это был, без сомнения, он) выглядел недовольным, если не сказать разозленным. Последовавшая пантомима предполагала следующий диалог. «Ты где шляешься?! — говорили женщине. — Мы полчаса назад договорились о встрече!» А женщина тыкала пальцем в того, кто стоит на другой стороне, мол, вот этот отвлек! Високовский метнул на Хорева неприязненный взгляд, после чего утащил Серафиму внутрь абхазского кафе.
Положение и впрямь было критическим. Вокруг исчезновения Колыванова поднимался кипеш, как сказал бы Вася Перец, и следовало быть в курсе событий. Обвинения этой истерички не имели под собой никаких оснований, а упустишь момент — всю жизнь будешь локти кусать…
Он дождался, когда Високовский и Серафима выйдут из кафе и отправятся направо, в сторону метро. После чего зашел в кафе и занял наблюдательную позицию у окна. Отличное место обзора, арка как на ладони. Он заказал хачапури и стакан красного вина — от волнения вдруг засосало под ложечкой.
Примерно через полчаса парочка вернулась. Високовский вошел в арку, а Серафима осталась дежурить возле полукруглого прохода внутрь двора. Дважды у нее звонил мобильный, она с кем-то беседовала, расхаживая взад-вперед, а спустя еще минут десять подошли полицейский в форме и (надо же!) Калерия! Они коротко переговорили с Серафимой, после чего все вместе вошли в арку.
— Шашлык сегодня отменный, — сказал официант, приближаясь к столику. — Не хотите?
— Нет-нет, спасибо… Сколько я должен?
— Сейчас принесу счет.
— Не надо счет, я спешу! Столько хватит?
Бросив на стол пятьсот рублей, Хорев поднялся и быстрым шагом направился к выходу. Он уже понял, что невзрачная Калерия — еще та мадам, скорее всего, имеет отношения к органам, но это не должно его пугать. Хорев чист перед законом, а если где и мухлевал, то документальных доказательств тому не осталось, а значит, все-таки чист.
Войдя в парадную, он нажал кнопку вызова лифта — ба, починили! Он долго думал, на какой этаж проехать, наконец решил: не будем хитрить, едем куда следует. Он нажал кнопку с цифрой «4», чтобы вскоре увидеть перед колывановской дверью небольшую толпу. На лестничной площадке стояла бледная взволнованная Серафима. Рядом утирал пот со лба ее муженек, обряженный все в ту же толстовку. Калерия и полицейский находились ближе к двери, а вплотную к ней возился Етьков, что-то там прилаживая.
Выход Хорева из кабины был отмечен присутствующими, затем все опять повернули головы к двери.
— Ну, включать болгарку? — проговорил Етьков. — Эту дверь ни фомкой, ни ломом не возьмешь…
— Включайте! — решительно сказала Калерия.
Воздух огласил пронзительный визг циркулярной пилы, и на цветастый коврик перед дверью полетели искры…
Продолжение следует
