ХВАЛИТЬ НЕЛЬЗЯ РУГАТЬ

Ключ от Улетевшего Дома

Наталья Громова. Ключ. Последняя Москва. М.: АСТ, 2013

Наталья Громова — исследователь судеб интеллигенции первой половины XX века, посвятившая этой теме не одну книгу. Ее роман «Ключ. Последняя Москва», на первый взгляд, тоже об этом, но не только.

Книга имеет не один, а целых два подзаголовка (впрочем, как и названия). Один, почти незаметный, напечатан мелкими буквами на обложке книги: «Роман об исчезнувшей Москве». Этот роман о местах и людях, которых уже нет. Тема продолжается в названиях частей и глав. Первая часть «Ключ» в свою очередь делится еще на две, каждая из которых названа в честь московских переулков: Лаврушинского и Борисоглебского. Вторая состоит из трех частей: двух дневников — Ольги Бессарабовой и Варвары Малахиевой-Мирович, между которыми помещается необычная «Москва странников ночи» — Москва потерянного романа Даниила Андреева.

Второй подзаголовок книги — «Архивный роман». Она действительно основана на различных архивных материалах, сама — такой же «человеческий» документ, как те письма и дневники, которые автор находит — или, по собственному признанию Громовой, которые как по волшебству сами находят своего исследователя. Книга складывается так, будто автор прямо у нас на глазах читает эти материалы и записывает свои размышления. Перед нами как бы записная книжка, куда вписаны цитаты из писем и дневников, где рассказывается о встречах с разными людьми и домами, где чужие истории переплетаются
с личной историей автора. Свое и чужое слово здесь так органично сосуществуют, что подчас не всегда обращаешь внимание на то, где заканчивается одно и начинается другое, потому что чужая память становится для автора родной и помогает обрести собственную память и самое себя.

В романе удивительным образом сближаются настоящее время (время автораи читателя) и прошлое (время героев) — 30-е годы XX века. Именно тогда необратимо менялась Москва. Массовые репрессии, доносы, допросы, аресты, смерти; сталинская реконструкция города, уничтожавшая дома, переулки, улицы.Книга вызывает непреодолимое желание взять билет в прошлое, чтобы пройтись по тем адресам, о которых пишет автор, вдохнуть тот самый воздух, посмотреть на те самые дома, которые повидали столько, что далеко не обо всем могут рассказать. «Московские дома и сами стали литературными героями». Сейчас многие из этих мест уже просто не существуют. Именно тогда, в страшные тридцатые годы Москва изменилась и изменилась навсегда: «Те, кто возвращался, не мог встретиться с прошлым». Книга полна знакомых имен (Пастернак, Цветаева, Даниил Андреев...). Но эти герои (интересно, когда писатели сами становятся персонажами книг, как живется им по соседству с другими героями?) неожиданно отступают на шаг назад, пропуская вперед тех, кого обычно собою заслоняли. И на первый план выходят авторы мемуаров и дневников.

Некоторым героям романа Наталья Громова уже посвящала свои книги: «Узел. Поэты: дружбы и разрывы (Из истории литературного быта 20-х—30-х годов)», «Распад. Судьба советского критика в 40-е-50-е годы (О А.К. Тарасенкове)», «Марина Цветаева — Борис Бессарабов. Хроника 1921 года в документах. Дневники Ольги Бессарабовой (1915—1925)». Зачем, казалось бы, вновь рассказывать их истории и публиковать дневники, пусть даже и отрывки из них? Оказывается, что и эти герои здесь немного отступают назад, пропуская вперед автора, которого они выбрали сами. Автора не как творца, но как хранителя архива их памяти.

Сама Наталья Громова выросла уже в другой Москве. По счастью, именно ей в руки попал ключ от двери, которая открыла дорогу в как будто бы навсегда потерянный мир.

Во время чтения мне вспоминалось одно из выступлений А. Г. Битова. Он говорил, что сюжеты нашей жизни непременно накладываются на сюжеты книг, которые мы читаем, и, если нам кажется, что это не так, то, скорее всего, этого просто еще не произошло.

То и дело Наталья Громова вспоминает о своем детстве, повторяя, что она жила в советскую эпоху. Советская эпоха с ее стремлением к коллективизму, к растворению в обществе, где учили, что «я» — последняя буква алфавита, как это ни парадоксально, породила в людях чудовищную разобщенность, которая заметна в нас до сих пор. Попытку преодолеть этот разрыв и предпринимает автор. Уже почти в финале сказано: «Я стала проницаема и прозрачна и это вызвало странное ощущение своей общности со всем, что есть в мире и природе».

Герои романа — последние носители этой общности (пожалуй, никогда в русской истории представители интеллигенции так не понимали друг друга и не опознавали друг друга, как в те тяжелые годы). Завершается архивное повествование дневниками Варвары Малахиевой-Мирович, так или иначе связанной со всеми героями книги удивительными, подчас незаметные нитями, уходящими в прошлое, без которых настоящее немыслимо и невозможно. Они причудливо и, казалось бы, хаотически переплетаются, складываясь вдруг в совершенно отчетливую картину — жизнь. Жизнь, которую проживают герои, автор и читатель одновременно.

Книга читается очень легко — и благодаря захватывающим сюжетам, и благодаря авторскому стилю. В тексте нет необычных метафор, он не изобилует профессиональной филологической лексикой, написан очень просто, но удивительно тонко и, если так можно сказать о тексте, интеллигентно. Автору удается справиться с задачей почти невероятной — написать просто о сложном.

Очень важной оказывается в романе линия воспоминаний о детстве. С этого роман начинается и этим заканчивается. Открывается книга небольшим вступлением, где рассказано о девочке, нашедшей огромный амбарный ключ, которым она надеялась открыть таинственную дверь в подвале деревенской школы. Тот ключ не подошел.

Одиннадцатилетняя девочка пишет письмо себе тринадцатилетней, завершающееся словами: «...главное, не упусти из памяти ту, что осталась в прошлом». «Острое взаимодействие со временем возникало, и когда письмо писалось, и когда оно читалось спустя два года. <…> я была здесь и там одновременно». Взрослый автор романа ощущает это взаимодействие постоянно.

Книга завершается рассказом «Улетевший дом» — об утрате любимого дома. Находится ключ, открывающий дверь в ту самую «последнюю Москву». Этот ключ — воспоминание: «По бороздкам памяти нужно пройти. От начала до конца. И снова от конца к началу. Только тогда возникнет воспоминание». Так построен и сам текст: вместе с автором мы проходим от начала до конца и в финале вновь оказываемся в начале. Круг замыкается, потерянное найдено, утраченное обретено.

Полина Бояркина