ИСТОРИЧЕСКИЕ ЧТЕНИЯ

 

Игорь АРХИПОВ

Ю. О. МАРТОВ: ТРАГЕДИЯ «МЯГКОГО»
РЕВОЛЮЦИОНЕРА

Юлий Мартов (Цедербаум) был одним из нескольких людей, кто обращался к Владимиру Ленину (Ульянову) на «ты»: однажды, в 1902 году, они даже выпили на брудершафт в мюнхенской пивной. Мартов и Ленин как ближайшие соратники создавали и редактировали «Искру», организовывали Российскую социал-демократическую рабочую партию (РСДРП), сочиняли программу, формировали партийную идеологию. Но уже в 1904 году, после раскола на большевиков и меньшевиков, в разгар ожесточенной публицистической полемики, Мартов первым ввел в оборот понятие «ленинизм». И борьба с «ленинизмом», с политикой, которую проводил его бывший товарищ — в качестве вождя  большевистской партии и руководителя возникшего в Октябре 1917-го режима, — оказалась для Мартова пожизненным бременем. Он был врагом большевизма, врагом не «злейшим», а убежденным…

В образе столь неординарной фигуры, как Мартов, воедино переплелись элементы и политической, и личной трагедии. Мартов выделялся среди российских социалистов блестящей европейской образованностью, эрудицией, талантом политического аналитика. Он был убежденным марксистом, идеологом рабочего движения, почитателем Великой французской революции и сторонником установления в России, в какой-то отдаленной перспективе, «диктатуры пролетариата». Но при этом Мартов искренне верил, что логика революционной борьбы и сопутствующая ей действительность могут органично сочетаться с идеалами справедливости и гуманизма. Для него были неприемлемы диктаторские замашки вождей, заговоры и насилие во имя личной власти, грязные и преступные методы достижения политических целей. Понятия морали и нравственности, к которым Мартов апеллировал чаще других лидеров социал-демократии, не являлись синонимами «буржуазных предрассудков». Идеализм и наивность Мартова очевидны, как, впрочем, и его политическая проницательность.

Однако в событиях русской революции 1917 года политэмигрант и литератор Мартов сыграл гораздо меньшую роль, чем ожидали и его единомышленники, и противники. В «Свободной России» он занимал обособленную позицию, а возглавлявшаяся им группа меньшевиков-интернационалистов не имела влияния на «большую политику». Но уже вскоре после октябрьского переворота Юлий Осипович возвращает себе положение признанного лидера меньшевизма, становится одним из самых авторитетных представителей демократической оппозиции большевизму.

Из нигилистов — в марксисты

Юлий родился 12 ноября 1873 года в Константинополе, где в то время жил его отец — Осип Александрович Цедербаум. Преуспевающий служащий «Русского общества пароходства и торговли», Осип Александрович был человеком образованным, владел тремя иностранными языками, занимался на досуге журналистикой — его статьи публиковались в «Петербургских ведомостях» и «Новом времени». В 1870 году он  женился на Ревекке Юльевне Розенталь — 16-летней еврейской девушке, которая была вдвое моложе его (она приехала из Вены, училась на курсах в Константинопольском католическом монастыре). Дома у Цедербаумов общались исключительно на французском и новогреческом — языке прислуги. С русским языком  Ревекка Юльевна освоилась не скоро (и позже, когда приходилось писать детям письма в тюрьму, возникали проблемы — послания на французском не принимались). Юлий — второй ребенок, всего же в семье было семеро детей. Благодаря напряженной работе Осипа Александровича Цедербаумы жили в достатке и могли арендовать большую квартиру, нанимать прислугу и гувернанток. В 1877 году началась русско-турецкая война и пришлось эвакуироваться из Константинополя. Семья обосновалась в Одессе — отец продолжал служить в пароходстве, а в 1881 году Цедербаумы переехали в Петербург.

В столице уже десять лет жил дед Юлия — Александр Осипович Цедербаум — хорошо известный в среде демократической интеллигенции просветитель, один из первых издателей еврейских газет (они выходили на русском, иврите и идише). Александр Осипович пользовался расположением министра просвещения И. Д. Делянова, который не раз оказывал помощь семье Цедербаумов — помог решить проблему «черты оседлости», по его протекции Юлий был зачислен «сверх нормы» в престижную Первую петербург­скую гимназию. В столице отец Юлия занимал ответственный пост в страховом обществе «Нью-Йорк», был управляющим типографией «Берман и Ко», являясь при этом почетным потомственным гражданином Петербурга и купцом второй гильдии.1

В раннем детстве Юлий был замкнут и малоподвижен, оставаясь в стороне от игр со сверстниками. Когда мальчику было менее года, кормилица уронила его, перелом ноги не заметили вовремя, и хромота осталась на всю жизнь. Юлий рано пристрастился к чтению — особенно любил приключенческую и фантастическую литературу, книги по истории. В Петербурге, однако, во время учебы в первых классах гимназии его характер заметно изменился и примерным поведением он не блистал: прогулы, драки, разные проказы, словесные дерзости, подделки «бланков недельного свидетельства».2 Когда у семьи возникли финансовые затруднения, родители решили, что старшие дети должны обучать младших, но будущему организатору марксисткой пропаганды эта миссия не слишком удавалась. «Юлий был из рук вон плохим учителем, нетерпеливый, вспыльчивый, способный от нерешенной задачи прийти в ярость, но при всем том очень много давший нам своими рассказами по истории, литературе и т. д.», — вспоминала сестра, Лидия Осиповна Цедербаум.3

Юношеский максимализм и демонстративный нигилизм (длинные волосы, бунтарский нрав, безапелляционность суждений, увлечение работами В. Г. Белинского и Д. И. Писарева) отразились на выборе, сделанном по окончании гимназии. Решив поступать в Петербургский университет, Юлий, несмотря на явную предрасположенность к гуманитарным знаниям, выбрал естественный факультет — хотелось, подражая базаровым, «резать лягушек»! Молодой человек считал, что на историко-филологический факультет должны идти «юноши геморроидального склада и почтенного образа мысли, от природы предназначенные стать „человеком в футляре“, чиновниками министерства народного просвещения», а юридический факультет незаменим для «будущих карьеристов и чиновников».4

Поступив в 1891 году в университет, Юлий (литературно-конспиративный псевдоним «Л. Мартов» закрепился за ним позже, на рубеже веков) включается в деятельность студенческих кружков самообразования. Он увлекается аскетическим христианством Л. Н. Толстого, народническими теориями и, наконец, открывает для себя марксизм (произведения его основоположников читал на иностранных языках). Революционный романтизм в сочетании с политическим радикализмом воззрений — вполне соответствовали тогда его психологическому настрою. «Страстный чтец всего, что можно было достать по истории революции, я обрел идеал революционера в Робеспьере и Сен-Жюсте, все речи которого хорошо знал, — вспоминал Юлий Осипович. — Из этого увлечения вытекало довольно простое, примитивно-бланкистское представление о задаче революции, которую я мыслил себе в виде торжества абстрактных, для всех времен годных принципов народовластия, воплощаемых в революционной диктатуре, прочно опирающейся на „бедноту“ и не стесняющейся в средствах».5

Вслед за обсуждением книг в кружках последовала «конспирация», попытки издавать или хотя бы распространять антиправительственные прокламации. И в начале 1892 года, на глазах ошарашенного отца и рыдающей матери, Юлия с наспех собранными вещами, с подушкой и одеялом, увозят из родительской квартиры на Шпалерную улицу, в Дом предварительного заключения. Но и в этом происшествии Мартов находил неповторимую романтику: «Увидав себя в старомодной громоздкой карете между двух самых настоящих жандармов, я, наконец, ощутил, так сказать, эстетическое удовлетворение». Вскоре Мартова освободили под залог в 300 рублей и исключили из университета. В том же году последовал новый арест, и после пяти месяцев заключения в «Крестах» его выслали в Вильно.6

В Петербурге Мартов появился в октябре 1895 года — за время высылки он излечился от экстремизма и ощущал себя правоверным марксистом. В это время он знакомится с В. И. Ульяновым (Лениным) и становится вместе с ним одним из организаторов «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» (скорее всего, Мартов и придумал это название).7 Мартову импонирует программное сочинение Ленина «Что такое „друзья народа“ и как они воюют против социал-демократов» — от него «веяло подлинной революционной страстью и плебейской грубостью, напоминавшей о временах демократиче­ской полемики 60-х годов». Да и сам Ленин, будучи окружен равными себе в интеллектуальном отношении товарищами, «еще не пропитался тем презрением и недоверием к людям, которое, мне сдается, способствовало выработке из него определенного типа политического вождя».8 Сначала, в декабре 1895 года, арестовали Ленина, а затем, в ночь с 4 на 5 января 1896 года, — Мартова. Целый год Юлий Осипович провел в Доме предварительного заключения, а в феврале 1897 года его на три года выслали в Восточную Сибирь под гласный надзор полиции.

Добравшись до Красноярска, он узнал, что местом ссылки для него по распоряжению губернатора назначен Туруханск. 1100 верст от Енисейска, 200 человек обитателей, 30 изб — в общем, «совсем гиблый город». Мартов приехал в Туруханск не по этапу, а как «вольный», с паспортом и за свой счет. Положенное ссыльному пособие составляло 15 рублей. Впрочем, и цены в Туруханске были не обременительны для тех, кто не хотел самостоятельно заниматься охотой и рыболовством: утка стоила 1,5—3 копейки, пара рябчиков — 5 копеек, гусь — 10 копеек, по 2 рубля за пуд продавали осетрину и оленье мясо (другого не было). Основной радостью считалась «почтовая цивилизация» — 9 раз в год привозили корреспонденцию, и каждый ссыльный получал сразу по несколько больших мешков книг, газет, писем, провизии.9 Мартов не очень жалел, что пришлось отбыть три года в ссылке, — в принципе, там были все условия для самообразования. В ссылке он написал несколько серьезных, по-марксистски  ортодоксальных работ. Кроме того Юлий Осипович сотрудничал с сибирскими газетами, обличая местную администрацию в лице пристава, старосты и попа — за спекуляцию беличьими шкурками…

Иным путем

В начале 1900 года Мартов вернулся в Европейскую Россию. Встретившись в Пскове с Лениным, он вместе с ним наметил план издания за границей социал-демократической газеты. Затем, поселившись в Полтаве, Мартов занялся конспиративной работой, подготавливая схему нелегального распространения газеты по России. Значительную часть денег на издание «Искры» дала сестра Мартова — Надежда Осиповна Кранихфельд, пригодилось крупное наследство, полученное ее мужем. В марте 1901 года Юлий Осипович приехал в Мюнхен и сразу стал соредактором выходившей уже газеты «Искра». Мартов по праву считался ведущим публицистом «Искры»: в газете он опубликовал не менее 131 статьи, а Ленин — 52.10 В этот период он был самым близким соратником и другом Ленина. Н. К. Крупская вспоминала, что каждый день, после обеда, Юлий Осипович приходил на квартиру к Ленину и по 5—6 часов вел непрерывные разговоры. Поначалу Ленин пытался отвадить его от ежедневных визитов, обещая, что будет сам заходить на полчаса, но уже через несколько дней понял безнадежность этой затеи.

Раскол произошел летом 1903 года, на II съезде РСДРП. Споры разгорелись вокруг параграфа 1 Устава партии — о членстве в партии. Предложенный Мартовым вариант, в отличие от ленинского, не предусматривал такого обязательного условия, как участие в  работе партии, — достаточно оказывать ей содействие, действуя под руководством одной из партийных организаций. Спор носил отнюдь не отвлеченный бюрократический характер. Фактически речь шла о том, быть ли партии жестко централизованной, конспиративной организацией, или все-таки стремиться к превращению в партию массовую, максимально использующую легальные возможности. Мартов был убежден, что вторая модель, соответствующая традициям западноевропей­ской социал-демократии, оптимальна. «Мягкие» условия членства предпочтительнее и с учетом главной задачи, стоящей перед российскими социал-демократами, — участие вместе с другими общественными силами в борьбе с самодержавием за установление буржуазно-демократической республики. Что же касается предлагавшейся Лениным структуры партии, то ее принятие означает курс на превращение РСДРП в организацию заговорщического типа, состоящую из «профессиональных революционеров» и ставящую своей задачей переворот с целью захвата власти. Но ведь это, согласно классическим марксистским схемам, неприемлемо — еще отсутствуют предпосылки для перехода к социализму!

В ходе дискуссии Мартов усмотрел гораздо более глубокие разногласия, за которыми стояли качественные различия менталитетов, понимания политических и просто нравственных ценностей. В ленинских подходах Юлий Осипович ощутил опасность установления партийными вождями диктатуры над партией, а затем — диктатуры этой партии «нового типа» и над рабочим движением. Последующие события подтвердили правоту Мартова, осуждавшего «ленинский деспотизм» и методы борьбы, которые предполагалось взять на вооружение. У Мартова вызывали отторжение и попытки Ленина загнать в узкие рамки внутрипартийную демократию, свести к минимуму возможность свободного обмена мнениями. Ленин стремился подчинить собственному контролю не только руководящие органы РСДРП, но и редакцию газеты «Искра», исторически игравшую роль идейного и организационного центра партии. В этой ситуации Мартов отказался входить в редакцию «Искры», если из нее будет удалена изначально сложившаяся «тройка» — П. Б. Аксельрод, В. И. Засулич, А. Н. Потресов (их взгляды по многим вопросам принципиально отличались от ленинских).

Раскол в итоге привел к появлению, по сути, двух самостоятельных партий. По вопросу о пункте 1 Устава Мартов и его единомышленники (среди них был и Г. В. Плеханов) получили на съезде большинство голосов. Но возникновение понятий «большевики» и «меньшевики» было связано с исходом выборов в центральные учреждения партии, и особенно в редакцию «Искры». Итогом этой борьбы оказалось то, что Ленин и его сторонники стали называться  «большевиками, а  «мягкие» «искровцы», единомышленники Мартова и Аксельрода, — «меньшевиками». Мартов, как и предупреждал, вышел из редакции «Искры», и 6 номеров газеты было выпущено под редакцией Ленина и Плеханова. Однако конфликт между ними, связанный в том числе и с намерением Плеханова восстановить прежний состав редакции, привел в ноябре 1903 года к скандальному уходу Ленина. Возвратившись в редакцию «Искры», Мартов продолжал оставаться ключевой фигурой – идеологом, редактором, публицистом «Искры» вплоть до прекращения выпуска газеты в октябре 1905 года.

Размежевание двух течений РСДРП сопровождалось в эмиграции бурной газетно-журнальной полемикой, скандалами, сплетнями и т. д. В 1904 году Мартов впервые употребил в качестве политического ярлыка понятие «ленинизм», обозначив, таким образом, идеологию и практику сложившейся вокруг Ленина группы. Осуждая террор как таковой и, в частности, развернутую эсерами «боевую работу», меньшевики отказались участвовать в августе 1904 года в парижской Конференции оппозиционных и революционных партий (вместе с большевиками на ней присутствовали и некоторые либералы — будущие лидеры кадетской партии). Отказ был продиктован и появившимися у Мартова подозрениями, что в условиях русско-японской войны эта конференция организуется на деньги японского правительства, заинтересованного в усилении российского революционного движения.11

Осуждая позицию «Искры» (в тот период, когда она была большевистским пропагандистским рупором), направленную на «развязывание революции», на развитие «бунтарских, заговорщических тенденций», Мартов, напротив, делал, ставку на лозунг «революция самоуправления», на развитие инициативы легальных общественных организаций, в первую очередь профсоюзных. В полемике с Лениным он приветствовал активизацию накануне революции 1905 года либерального движения, рассматривая либералов как важнейших союзников по широкой оппозиционной коалиции.12

В конце октября 1905 года Мартов, как и многие лидеры социал-демократов и эсеров, вернулся в Россию. Он приехал по чужому паспорту, но жил в Петербурге легально, на квартире отца. Как вспоминала сестра Лидия Осиповна (к тому времени она была замужем за известным меньшевиком Федором Ильичем Даном), Осипа Александровича шокировало появление в их квартире В. И. Засулич. Знаменитая Вера Ивановна, тоже принадлежавшая к меньшевикам, ежедневно обедала у Мартовых-Цедербаумов.

Мартов сразу начинает работать в редакции легальной меньшевистской газеты «Начало», входит в Исполком Петербургского Совета рабочих депутатов, становится членом ЦК РСДРП и редактором «Партийных известий». В отличие от большевиков и эсеров,  Мартов высказывается против бойкота выборов в I Государственную думу. Из восемнадцати избранных в парламент социал-демократов почти все занимали меньшевистские позиции, и Юлий Осипович курировал их деятельность.

Мартов никогда не претендовал на лавры митингового оратора и любимца толпы. Тем не менее Н. Н. Суханов отмечал своеобразность и талантливость выступлений Юлия Осиповича: «У него нет ни малейших внешних ораторских данных. Совершенно не импозантная, угловатая, тщедушная фигурка, стоящая по возможности вполоборота к аудитории, с несвободными, однообразными жестами; невнятная дикция, слабый и глуховатый голос <…> негладкая вообще, отрывающая слова, пересыпанная паузами речь; наконец — абстрактное изложение, утомляющее массовую аудиторию. <…> В иные моменты он поднимается на чрезвычайную, дух захватывающую высоту. Это — или критические моменты, или моменты особого возбуждения среди живо реагирующей, прерывающей, активно участвующей в обсуждении толпы. Тогда речь Мартова превращается в блестящий фейерверк образов, эпитетов, сравнений; его удары приобретают огромную силу, его сарказмы — чрезвычайную остроту, его импровизации — свойства великолепно разработанного художественного произведения. <…> В своих мемуарах Луначарский признал и отметил, что Мартов — несравненный мастер „заключительного слова“. Это может подтвердить всякий хорошо знающий Мартова-оратора».13

В России Мартов пробыл недолго. В мае 1906 года последовал арест и он был поставлен перед выбором: трехлетняя ссылка в Сибирь либо выезд за рубеж.

Легальные «слабости»

Состоявшийся в 1906 году IV съезд РСДРП формально восстановил единство партии, причем доминирующее положение заняли меньшевики. Но Мартов не переоценивал это «объединение», и, действительно, вскоре открытая борьба возобновилась. 

Идейное противостояние было связано во многом с оценкой «текущего момента». Русская революция завершилась, и в стране установлена новая политическая система «третьеиюньской монархии». Юлий Осипович пересматривает меньшевистскую тактику, стремясь приблизить ее к сложившимся в России реалиям. Он убежден, что после 17 октября 1905 года Россия превратилась в конституционную монархию и нужно адаптироваться к легальным, цивилизованным формам политической деятельности. Мартов становится одним из идеологов «ликвидаторства». Его привлекает идея создания легальной «широкой рабочей партии», ставка на просветительскую работу в среде рабочих, на развитие профсоюзного движения. Среди меньшевиков были и более радикальные сторонники «ликвидаторства» — А. Н. Потресов и В. О. Левицкий (родной брат Мартова), предлагавшие полностью отказаться от подпольной работы, осудить насильственные методы борьбы, перенести основную деятельность партии в Россию. Мартов и Дан заняли компромиссную центристскую позицию, предостерегая от абсолютизации легальной работы, хотя, в целом, именно с нею связывались надежды. Мартов разворачивает масштабную журналистскую и издательскую деятельность в легальной российской печати. В 1909—1914 годах под его редакцией выходит 5-томная фундаментальная работа «Общественное движение в России в начале ХХ в.». Многие ее разделы написал сам Юлий Осипович.

Значительный общественный резонанс — и  не только в эмиграции и социалистических кругах — вызвала в 1911 году брошюра Мартова «Спасители или упразднители?». В ней Мартов смело разоблачал методы большевистской деятельности, являющиеся не только вредными для партии, но и преступными с точки зрения уголовного права. Он говорит о «большевист­ском центре» — «тайной от партии организации», которая законспирирована и неподконтрольна органам формально «объединенной» партии. На конкретных примерах Мартов показывает деградацию большевистских лидеров, поощряющих неблаговидные дела своих подчиненных. Прежде всего речь идет об экспроприациях (в частности, о вооруженных грабежах банков), о фиктивных браках с богатыми женщинами ради пополнения партийной кассы, о присвоении с помощью подлогов общепартийных денег, о превращении «анархо-бланкистских элементов» и дружинников-боевиков в группы самых настоящих уголовников. Мартов указывал и на причины, благоприятствующие провокации: «Чем больше „профессиональные революционеры“ большевистского центра замыкались в группу с самодовлеющими кружковыми интересами и обособлялись от наличного рабочего движения, чем более им удавалось превращать своих сторонников в угодливую клиентелу, лишенную элементарного демократического чувства, тем более они свои конспиративные способности применяли не в борьбе с полицией, а в борьбе с своими противниками в рабочем движении». Мартов ратует за «ликвидаторский» путь развития партии — это альтернатива «вырождению и одичанию официальной партийной организации», абсолютно оправданная форма борьбы «против кружковщины за переход к подлинной социал-демократической работе».14

После того, как в начале 1913 года, по случаю 300-летия Дома Романовых, была объявлена амнистия, Мартов возвратился в Россию для ведения легальной политической работы. В течение года Юлий Осипович занимался издательской деятельностью, редактировал меньшевистскую «ликвидатор­скую» «Рабочую газету». Он входит в Организационный комитет меньшевиков, выполнявший в России функции ЦК, взаимодействует с думской социал-демократической фракцией.

Возможно, Мартов и Февральскую революцию 1917 года встретил бы в России. Но летом 1914 года он отправился ненадолго во Францию, где и остался после начала войны. Мартов оказывается на левом фланге меньшевистской партии и становится лидером меньшевиков-интернационали­стов. Юлий Осипович, всегда являвшийся противником национализма, сразу занимает антивоенную, пацифистскую позицию. Он участвует  в организации международных конференций социалистов-интернационалистов в Швейцарии в Циммервальде (август 1915 года) и Кинтале (апрель 1916 года). Редактирует интернационалистский журнал «Голос». Впрочем, в отличие от Ленина, интернационализм Мартова не простирался до лозунга «поражения своего правительства» в империалистической войне…15

В годы войны Мартов находился в непростом положении, поскольку резко сократились возможности публиковаться в легальной российской печати, что являлось главным источником заработка. Мартов еще до войны стал сотрудничать в издававшихся М. Горьким журналах «Современник» и «Летопись». Журналы были изданиями социал-демократической, по сути меньшевистской направленности, а с началом войны превратились в рупор интернационалистов. Немногие статьи Мартова допускались к публикации военной цензурой. В итоге Мартову приходилось зарабатывать на жизнь переводом беллетристики. «Не скажу, чтобы очень меня удовлетворяла такая работа, как перевод романов, но и то хлеб», — сетовал Юлий Осипович в одном из писем в декабре 1916 года.16

Тупик «третьего пути»

В Россию Мартов вернулся одним из последних политиков-эмигрантов — 9 мая 1917 года. В. И. Ленин и Г. Е. Зиновьев появились в Петрограде пятью неделями ранее, при этом, как известно, их путешествие в «запломбированном» вагоне через Германию вызвало бурный скандал. Между тем план проезда русских социалистов через Германию принадлежал Мартову. Когда стало очевидным, что английские власти отказываются пропускать эмигрантов-интернационалистов, Мартов предложил вариант обмена на немецких военнопленных, но его отвергли представители Временного правительства. Месяц спустя после прибытия в Петроград первой группы эмигрантов (включавшей Ленина) Мартов, Аксельрод и другие социалисты направили в Петроградский Совет телеграмму, в которой предупреждали: «Отстраняя проект обмена, вы нас обрекаете оставаться здесь до конца войны. <…> Наша же обязанность при таких обстоятельствах — попробовать через посредство социалистов нейтральной Швейцарии получить разрешение проезда через Германию. <…> Соображения дипломатического характера, опасения ложного истолкования отступают для нас на задний план перед могучим долгом участвовать в великой революции. Ваша политическая обязанность защищать это решение».17

По прибытии в Петроград Мартов занял особую позицию. В раскладе партийно-политических сил возглавлявшаяся им группа меньшевиков-интернационалистов находилась между партийным меньшевистским центром и большевиками (и подчас Мартова и его сторонников называли «полуленинцами»). Он отстаивает свою политическую «самобытность» в меньшевист­ской среде. К примеру, отказавшись  входить в редакцию партийного официоза «Рабочая газета», Мартов стал издавать «Летучий листок меньшевиков-интернационалистов», а затем газету «Искра», публиковался в газете Горького «Новая жизнь». Но при этом Мартов не допускал открытого партийного раскола.

Политический курс, который Мартов пытался проводить вплоть до Октября 1917-го, базировался на нескольких ключевых установках.

Юлий Осипович отвергал идею вхождения представителей социалистических партий во Временное правительство. В первый же день, отправившись буквально с поезда на Всероссийскую конференцию меньшевистских и объединенных организаций, Мартов раскритиковал принятое уже решение об участии меньшевиков и эсеров в коалиционном правительстве. «Соглашательство» с кадетами он считал опасным. Социалисты, разделив с либералами ответственность за деятельность власти и не имея возможности проводить политику в интересах рабочих и крестьян, оттолкнут от себя народные массы. Более того, это бросит их «в объятия ленинизма».

Отрицательное отношение к коалиции Мартов увязывал и со своим подходом к вопросу войны и мира. Лидеров меньшевиков и эсеров он критиковал за то, что они, сделав ставку на вступление в правительство, стали «революционными оборонцами». Мартов же агитировал за объявление Россией перемирия и начало переговоров о всеобщем мире. Группа интернационалистов была немногочисленна и оказывалась в меньшинстве в руководящих органах партии и на всех  партийных мероприятиях. Но с интернационалистами приходилось считаться — во многом благодаря имени и авторитету Мартова. Ф. И. Дан, один из лидеров официального партийного центра, сокрушался: «День и ночь работаю на оборону. Каждую ночь, до четырех часов утра, с Мартовым разговариваю…» Что неудивительно, ибо Юлий Осипович поселился в Петрограде на квартире своей сестры и жены Дана (Сергиевская ул., д. 50).18

В то же время Мартов считал авантюристической политику большевистских вождей, которые, скептично встретив «апрельские тезисы» Ленина, вскоре подчинились его тактике. Мартов обвинял большевиков в бесстыдной демагогии, разжигании инстинктов толпы, в искусственной радикализации настроений трудящихся и т. д. Но это неприятие ленинского экстремизма диктовалось не только уверенностью, что буржуазно-демократическая стадия революции должна занять годы или десятилетия. Мартов опасался: анархической стихией, чреватой еще большей разрухой, дезорганизацией в стране, может воспользоваться «контрреволюция справа», желающая реставрации монархии или установления военной диктатуры под лозунгами «твердой власти» и «войны до победного конца».19 Неготовность увидеть в большевиках самодостаточную силу, представляющую опасность для демократического строя, — распространенная иллюзия, в плену которой оказались многие лидеры меньшевиков и эсеров.

Политический кризис начала июля 1917 года, массовые беспорядки в Петрограде, разжигавшиеся большевиками, так называемый «мятеж» генерала Л. Г. Корнилова в конце августа — знаковые события, повлиявшие на установки Мартова. По-прежнему считая, что в России нет «классических», с точки зрения марксизма, предпосылок для перехода к социализму, Мартов тем не менее выступает за изменение политической конфигурации власти. Он убежден: нужно покончить с практикой коалиции, власть должна перейти в руки «революционной демократии». Юлию Осиповичу это виделось как создание «единого демократического фронта» — коалиции всех социалистических сил, которая сформирует новое правительство. Мартов не выдвигал большевистский лозунг «Вся власть Советам!», но, по сути, предлагал взять власть всем социалистическим партиям, представленным во ВЦИК Советов.

Какова была логика Мартова? Февральская революция и ее дальнейшее развитие — массовый и глубинный социально-психологический процесс. Происходит стремительная политическая радикализация, «полевение» тех активных слоев «трудовой демократии», от которых зависит стабильность в обществе. Нарастает недовольство политикой коалиционного Временного правительства, которое погрязло в «соглашательстве с буржуазией». Привыкнув мыслить категориями «борьбы классов», Мартов констатирует обострение классовых противоречий. И, по его мнению, предотвратить сползание страны к гражданской войне может только переход власти к социали­стическому правительству.

Мартова тревожит и то, что на фоне усиления антибуржуазных настроений большевики могут взять инициативу и, пользуясь бездействием умеренных социалистов, захватить власть. Мартову был хорошо знаком стиль поведения Ленина и его соратников, их готовность воспользоваться любыми средствами ради достижения своей цели.

Бессилие резолюций

Недооценка серьезности и коварности заговорщических намерений большевиков, прикрывавших свои действия риторикой на тему «восстания рабочих масс», «защиты от контрреволюции», — ошибка не одного лишь Мартова. Примечательно, что 24 октября, когда большевики уже планомерно за­хватывали в столице важнейшие объекты, на заседании Предпарламента Мартов обрушивается на… премьера А. Ф. Керенского, который потребовал себе чрезвычайных полномочий для подавления мятежа. «Слова министра-председателя, позволившего себе говорить о движении черни, когда речь идет о движении значительной части пролетариата и армии, хотя бы и направленном к ошибочным целям, являются словами вызова гражданской войны», — заявлял Юлий Осипович. Он утверждал, что репрессиями правительство ничего не добьется. Чтобы выбить у большевиков политическую почву, нужны радикальные реформы, обеспечивающие «удовлетворение нужд революции». Мартов доказывал, что «демократия» может поддержать правительство лишь в том случае, если оно гарантирует проведение «политики немедленного мира», то, что «демократизация армии не будет приостановлена», а также обеспечит передачу частных земель в ведение земельных комитетов.20 После многочасовых дискуссий  подобная резолюция была принята голосами меньшевиков и эсеров, но, понятно, она не могла помочь защите Временного правительства.

II Всероссийскому съезду Советов, открывшемуся в ночь с 25 на 26 октября, Ленин и его соратники отводили роль политической декорации — это псевдопарламент, который создаст видимость «легитимности» переворота. В самом начале заседания, на фоне доносившихся до Смольного звуков орудийных выстрелов, на трибуну поднялся Мартов. Слабым и охрипшим голосом (следствие туберкулеза гортани, ставшего стремительно прогрессировать в 1917 году) он охарактеризовал действия большевиков как авантюру и потребовал принять меры к мирному урегулированию кризиса. Первым делом нужно прекратить боевые действия (это начало гражданской войны!) и приступить к переговорам о создании коалиционного социалистического правительства. Предложение Мартова, сделанное от имени меньшевиков-интернационалистов (их фракция насчитывала 30 человек — из 562 делегатов, зарегистрированных к открытию съезда), поддержали лидеры всех фракций. Как утверждал относительно «вменяемый» А. В. Луначарский, большевики тоже «ничего не имеют против предложения Мартова».21 Но затем, после ряда резких заявлений со стороны представителей фракций меньшевиков и эсеров, разгорелась перепалка с большевиками, и основная часть умеренных социалистов покинула съезд — некоторые направились на защиту осажденного в Зимнем дворце Временного правительства.

Мартов вновь взял слово и предложил резолюцию. Констатируя, что «переворот грозит вызвать кровопролитие, междоусобие и <…> торжество контр­революции», предлагал начать переговоры со всеми социалистическими партиями об образовании «общедемократического правительства» и сформировать для этого делегацию. На время переговоров заседание съезда нужно приостановить. Последнее предложение явно срывало тактические замыслы большевиков, и резолюцию Мартова даже не поставили на голосование. Л. Д. Троцкий с истерическим пафосом отвергал идею вообще каких-либо переговоров: «Восстание народных масс не нуждается в оправдании. <…> Я спрашиваю: с кем мы должны заключить соглашение. С теми жалкими кучками, которые ушли отсюда и которые делают эти предложения? Но ведь мы их видели целиком. Больше за ними нет никого в России. <…> Тем, кто ушел отсюда и кто выступает с предложениями, мы должны сказать: вы — жалкие единицы, вы — банкроты, ваша роль сыграна, и отправляйтесь туда, где вам отныне надлежит быть: в сорную корзину истории». «Тогда мы уходим!» — был ответ Мартова, чувствовавшего бесперспективность и унизительность дальнейшего участия в заседании съезда.22

Идею создания однородного социалистического правительства («от народных социалистов до большевиков») Мартов отстаивал и в дальнейшем. Сразу после октябрьского переворота он пытался вести переговоры с «умеренными» большевиками (в частности с Л. Б. Каменевым). Юлий Осипович участвовал в переговорах, инициированных Викжелем (Всероссийским исполнительным комитетом профсоюза железнодорожников), ультимативно потребовавшим от большевиков создания коалиционного социалистического правительства. Мартову казалось предпочтительным образование «делового» министерства с участием отдельных большевиков, «наименее одиозных для правого крыла демократии» (к примеру, А. В. Луначарского, А. И. Рыкова, М. Н. Покровского), и под председательством эсера В. М. Чернова. Такое правительство могло бы существовать до созыва Учредительного собрания, являясь ответственным перед специальным органом из представителей ВЦИК Советов (причем двух его составов — меньшевистско-эсеровского и послеоктябрьского — большевистского), крестьянских советов, городских дум Петрограда и Москвы, профсоюзов.

Переворот Мартов рассматривал не только как поражение партии меньшевиков — он, безусловно, видел в нем трагическое для России событие. В ноябре-декабре 1917 года, в частных письмах, Мартов пишет об «отвратительности» захвата власти большевиками накануне открытия Съезда Советов, где у них не было прочного большинства, об установлении режима «цезаризма», «преторианства», о призвании во власть «карьеристов самого гнусного типа» и просто уголовников, о неизбежных попытках новой власти заняться насаждением социализма в «аракчеевском понимании». Но Мартов остается еще заложником старых политических стереотипов, опасаясь, что «самое страшное» — захват большевиками власти — может завершиться контр­революцией и победой кадетов. В то же время Мартов полагал, что большевики, захватившие власть в результате военного переворота, имеют, тем не менее, массовую социальную базу: «Я не думаю, чтоб ленинская диктатура была обречена на гибель в скором уже времени».23

Однако при этом Мартова особенно беспокоит предчувствие, в сколь порочные формы могут вылиться насильственные попытки «европейский идеал насадить на азиатской почве»: «Для меня социализм всегда был не отрицанием индивидуальной свободы и индивидуальности, а, напротив, их высшим воплощением. А так как действительность сильнее всякой идеологии, потому под покровом „власти пролетариата“ на деле тайком распускается самое скверное мещанство со всеми специфически русскими пороками некультурности, низкопробным карьеризмом, взяточничеством, распущенностью, безответственностью и проч., то ужас берет при мысли, что надолго в сознании народа дискредитируется идея социализма… Мы идем через анархию несомненно к какому-нибудь цезаризму».24

 

Против террористического государства

Состоявшийся в начале декабря 1917 года Экстренный съезд РСДРП (объединенной) возвратил Мартову ведущее положение в меньшевистской партии: вместе с Ф. И. Даном он возглавил лево-центристское большинство. После Октября 1917-го вопросы, которые раскалывали меньшевиков на «интернационалистов» и «революционных оборонцев», на противников и сторонников коалиции с кадетами и т. п., потеряли значение. Лишь небольшая часть меньшевистских деятелей, занимавших и ранее крайне правые позиции в партии (А. Н. Потресов, М. И. Либер, Б. О. Богданов и др.), не согласилась с предложенным Мартовым курсом. Для Мартова и его сторонников принципиальным было признание невозможности участия  в вооруженной борьбе с большевистским режимом (в этом они расходились с правыми меньшевиками и, в целом, с партией эсеров).

 В письме от 30 декабря 1917 года П. Б. Аксельроду (еще до октябрьского переворота выехавшему в Стокгольм) Мартов рассказывал о сути разногласий между центром и правым течением, обвинявшим его в «большевистском уклоне»: «„Большевизм“ этот, конечно, заключается в том, что мы не считаем возможным от большевистской анархии апеллировать к реставрации бездарного коалиционного режима, а лишь к демократическому блоку; что мы за преторьянско-люмпенской стороной большевизма не игнорируем его корней в русском пролетариате, а потому отказываемся организовывать гражданскую войну против него и что мы отвергаем большевистскую „политику мира“ во имя интернациональной акции пролетариата за мир, а не во имя  „восстановления согласия с союзниками“, т. е. продолжения войны до весны или далее». Но все эти противоречия сглаживаются общим пониманием, что конъюнктура весьма неблагоприятна для партии: «Народные массы или еще с большевиками, или уже, испытав первые разочарования, пропитываются политическим индифферентизмом. Хотя мы собрали на выборах до полумиллиона голосов (имеются ввиду выборы в Учредительное собрание.И. А.), но масс у нас, кроме Кавказа, нет, а в революционное время без масс трудно сохранять жизненную партийную организацию. Собрания не посещаются. Деньги в партийную кассу не поступают, газета распространяется мало. <…> Политическое положение — ужасное. И в области мира, и в области экономической разрухи дело явно идет к фиаско большевизма, но много оснований опасаться, что оно сменится не торжеством демократии, а всесторонней анархией».25

Политическая линия меньшевиков, определявшаяся в значительной мере Мартовым, — оппозиция большевистскому режиму, но оппозиция умеренная. Юлий Осипович отказывался, с позиций «правоверного» социал-демократа, признавать в большевистской диктатуре «диктатуру пролетариата»: «Диктатура эта фактически осуществляется интеллигентской богемой, известной частью городского пролетариата и приобщившейся к власти части мелкой буржуазии. Получается карикатура на диктатуру пролетариата, картина своеобразного русского якобинства».26

Разгон Учредительного собрания Мартов считал преступным. Он решительно протестовал и в связи с заключением Брестского мира — это шаг, идущий вразрез с национальными интересами России («страна отдана в рабство германским империалистам») и предпринятый без согласия демократического народного представительства. В то же время Мартов выступал против союзнической интервенции. Членам партии запрещалось участвовать в вооруженной борьбе с большевиками — не только в рядах Белого движения, но и под знаменами Учредительного собрания, вместе с эсерами. Мартов оставался сторонником демократической республики и создания власти, имеющей своим источником всенародно избранное представительство. Тем не менее в декабре 1918 года Всероссийское совещание меньшевиков сняло лозунг передачи власти Учредительному собранию, которое из-за действий эсеровских лидеров стало «органом контрреволюции».

В марте 1919 года, в разгар гражданской войны и борьбы с интервенцией, ЦК партии открыто встал на сторону большевистской Советской власти. Оправдывалось это меньшевистскими идеологами в духе «не навреди»: «Опасность иностранного нашествия может только усилить господство террори­стических и утопических тенденций в советской России, подавляя всякую оппозицию им со стороны трудящихся масс, в то время как предоставление России возможности мирного развития и снятие удушающей ее блокады неминуемо вырвут почву из-под этих тенденций и дадут <…> возможность успешно бороться за оздоровление политического строя советской России, за восстановление политической свободы и за торжество экономической политики, соответствующей социальным условиям нашей страны».27 В мае 1920 года ЦК меньшевиков, отвергая позицию нейтралитета в условиях борьбы с Белым движением, объявил, что большевистская власть является «объективно отстаивающей в данный момент интересы не только своей партии, но и всей революции».28 Позиция совсем не бесспорная, позволявшая обвинять Мартова в «соглашательстве», «капитуляции» и т. п.

Однако никто не сомневался в принципиальности и бескомпромиссно­сти Мартова во всех вопросах, касавшихся нарушения большевиками свобод, элементарных прав человека, применения насилия против своих политиче­ских противников, развязывания «красного террора» и вообще превращения террора в главный инструмент сохранения власти и управления страной. С осуждением политических репрессий Мартов начал выступать в первые же послеоктябрьские дни. К примеру, в статье «Вопрос чести» в газете «Искра» от 4 декабря 1917 года Юлий Осипович негодовал: «Ныне, во время господства „рабочего и крестьянского правительства“, тюрьмы и даже тюремные подвалы снова переполнены политическими заключенными. Снова узнаем мы о невыносимых условиях заключения в не топленных и битком набитых камерах, о голодном пайке, который выдается заключенным, о насилиях и оскорблениях, которым они подвергаются со стороны караула, об издевательствах со стороны „начальства“. <…> Рабочие должны призвать к порядку этих Троцких и Коллонтай, только что вышедших из тюрем и ныне самым низким образом покрывающих бесчинства тюремной стражи над новыми заключенными, этих Марий Спиридоновых, взывавших к сочувствию всего мира, когда сами проходили по Голгофе тюремных страданий в царских казематах, чтобы ныне благочестиво ораторствовать в Смольном об якобы наступающем царстве социализма в то самое время, как в подвале Смольного буржуа и социалисты, журналисты и пролетарии умственного труда подвергаются режиму морального истязания».

Машина государственного террора набирала обороты, и Мартов смело выступает с чрезвычайно резким обращением «Долой смертную казнь»: «Как только стали они у власти, с первого же дня, объявив об отмене смертельной казни, они начали убивать». Юлий Осипович осуждает безнравственность большевизма, который дискредитирует любые идеи социализма: «Позор партии, которая званием социалиста пытается освятить гнусное  ремесло палача!» Он клеймит построенную на терроре и «праве силы» систему власти, не имеющую ничего общего с политикой: «Человеческая жизнь стала дешевле. Дешевле бумаги, на которой палач пишет приказ об ее уничтожении. Дешевле повышенного хлебного пайка, за который наемный убийца готов отправить человека на тот свет по распоряжению первого захватившего власть негодяя».29

По итогам первого года большевистского правления, Мартов обозначает, по сути, главную тенденцию «государственного строительства» — «красный террор» доведен до логического конца и уже отчетливо просматриваются признаки тоталитарного режима. «Чрезвычайки, призванные спасать советское отечество, начали, согласно седому обычаю всех спасителей, превращаться в повелителей, — констатирует Мартов. — Гражданская и военная бюрократия, успевшая к годовщине октябрьской революции съесть на деле „всю власть Советов“, увидела, в свою очередь, свою собственную власть уничтожаемой самодержавием с Лубянки. „Экспроприаторы экспроприируются“. От Учредительного Собрания к Советам, от Советов — к комиссарам, от комиссаров — к чрезвычайкам, — такова конституционная эволюция советской России за год». «Век Человеческий Короток», — приводит Мартов одну из народных расшифровок аббревиатуры «ВЧК»  и говорит о превращении бывшего здания страхового общества на Большой Лубянке в зловеще освещаемый огнями «дом вздохов».30

Не удивительно, что Мартов изначально был для большевиков одним из самых ненавистных  противников, объектом постоянных нападок большевистской пропаганды.

В  апреле 1918 года Мартов (к этому времени он уже переехал в Москву) предстал перед Московским революционным трибуналом. «Дело Мартова» было возбуждено по жалобе И. В. Сталина. Мартов обвинялся в том, что в статье в газете «Вперед» он привел будто бы клеветнические сведения об участии Сталина в экспроприациях и его исключении из партии. Кроме того, Мартова обвиняли в «оскорблении рабоче-крестьянского правительства и агитации к восстанию против него». Основанием для этого были нелицеприятные оценки действий большевиков при заключении Брестского мира, а также политики по подавлению демократии в Грузии. Но и в ходе заседаний трибунала Мартов разоблачал большевистские власти, обвинял их в пропагандистской лжи, касавшейся деятельности меньшевиков на Кавказе: «Кавказские виселицы и расстрелы понадобились „Правде“ для артиллерийской подготовки похода на Кавказ в целях его присоединения в целях выполнения обязательств, которые взял на себя Ленин: отдать Батум, Керчь и Ардаган Турции». Приговором Мартову стало «порицание» — за «преступное пользование печатью».31 Мартов отреагировал фельетоном «Из записок легкомысленного писателя», предложив еще одно название для большевист­ского режима — «республика народных кумовьев»: власть делает все, чтобы покрывать неприглядные и аморальные поступки своих вождей!32

По счастливому стечению обстоятельств Мартов не попал в Бутырки, когда в апреле 1919 года в Москве, Петрограде и других городах начались массовые аресты меньшевиков (среди них были и члены ЦК). Меньшевики называли это «охотой на социалистов», объявленной ВЧК, «вероломным» нарушением обещания, данного в ноябре 1918 года, — мол, «позиция нашей партии позволяет признать ее право на легальное существование в совет­ской России»33. В это время Мартов был помещен под домашний арест. «Прикомандированные» охранники запрещали входить и выходить из квартиры, отвечать на телефонные звонки, перехватывали корреспонденцию. А. В. Луначарский просил Ленина отменить домашний арест Юлия Осиповича, но его бывший товарищ отказался: «Нет, его освободить нельзя. Мартов слишком умный человек, пускай посидит!»34

Во многом беспрецедентным событием стало выступление Мартова с декларацией от имени партии меньшевиков на VII съезде Советов в декабре 1919 года. Он обвинял большевистских вождей в нарушениях совет­ской конституции, в «вырождении» института Советов, которые на всех уровнях превращаются в декорацию, прикрывающую диктатуру РКП(б). Так, более года не созывался съезд Советов, ЦИК Советов не имеет реальной власти, Совнарком не согласует с ним никакие свои решения и, в действительности, не подотчетен Советам. При отсутствии свобод печати и собраний, разгроме независимых рабочих организаций, ликвидации «всяких признаков самоуправления и самодеятельности широких масс трудящихся» «происходит то развитие бюрократизма во всем механизме управления, которое убивает непроизводительно большую часть энергии, затрачиваемой государством на дело борьбы с голодом, холодом, болезнями и другими недугами нашей жизни». Одновременно «возрождается и укрепляется воспитанная столетиями царского и крепостного рабства апатия масс, паралич гражданского сознания, готовность перелагать всю ответственность за свои судьбы на плечи правительства».

На этом фоне Мартова особенно волновало наличие условий для «образования государства в государстве — превращение в самодовлеющую властную силу тех органов репрессии и полицейского надзора, которые породила гражданская война». Механизм ЧК разросся до «гигантских размеров», он бесконтролен, при «упразднении всякого подобия суда» в руки ЧК полно­стью отданы «жизнь, свобода и честь граждан». Разумеется, предложения меньшевиков, касающиеся демократизации большевистского режима (свободные выборы в Советы и установление ответственности перед ними исполнительной власти, восстановление системы правосудия, «отмена бессудных расправ, административных арестов и правительственного террора»), не имели ни малейшего шанса на осуществление.35

 

Последние признания

Решение об отъезде Мартова за границу руководство  меньшевистской партии приняло в мае 1920 года. Заявлялось, что Мартов и Р. А. Абрамович командируются в Западную Европу для создания Заграничной делегации РСДРП, которая будет представлять интересы меньшевистской партии в международных рабочих организациях. Всем было очевидно, что дальнейшее пребывание Юлия Осиповича в России становится чрезвычайно рискованным; не давал ему гарантий безопасности и мандат депутата Московского Совета. В это время, после визита в Москву делегации английских лейбористов и откровенных бесед с ними лидеров меньшевиков и эсеров, началась новая волна репрессий — под лозунгом расправы с «доносчиками Ллойд Джорджу». Соратники по партии учитывали и необходимость интенсивного лечения Мартова — туберкулез неумолимо прогрессировал и уже привел к почти полной потере голоса. Власти долго тянули с выдачей паспортов для легального выезда Мартова и Абрамовича — в ЦК РКП(б) не было единого мнения. Мартов считал унизительным для себя просить о чем-либо Ленина. Во время выступлений он называл Ленина подчеркнуто официально — «докладчик от коммунистической партии»; а по-человечески Мартов его презирал: «Он подписывает смертный приговор, ложится спать и спокойно спит до утра». Д. Ю. Далин вспоминал, как М. М. Литвинов объяснял принятое все-таки положительное решение о выезде Мартова за рубеж: «Ленин находит, что здесь вы все много вредите; будет лучше, если вы окажетесь за границей. Там, по крайней мере, выступаете за признание Советской власти».36 Ходили слухи, что Ленин, несмотря на острую политическую борьбу с Мартовым, сохранял остатки личной симпатии к Юлию Осиповичу. И, возможно, Ленин просто пожалел Мартова, спасая его от неминуемого ареста и гибели — в лучшем случае в тюремной больнице…

В конце сентября 1920 года Мартов выехал из Москвы в Ревель, а затем через Швецию — в Германию. Благодаря стараниям Э. Бернштейна, главного идеолога «реформистского» течения германской социал-демократии, Рейх­стаг предоставил Юлию Осиповичу политическое убежище. С первых же дней пребывания за границей Мартов стал выступать с резкими антибольшевистскими заявлениями, и уже не приходилось рассчитывать на возможность его возвращения в Советскую Россию. Главной темой его выступлений была внутренняя политика большевиков, разоблачение их диктатуры, политического террора. Кроме того, в среде западной социал-демократии Мартов развил агитацию против Коминтерна и его большевистских лидеров, обвиняя их в намерении установить диктатуру над всем международным рабочим движением.

В эмиграции основная деятельность Мартова была связана с редактированием журнала «Социалистический вестник», который он начал выпускать в Берлине в феврале 1921 года. Поначалу у него сохранялись иллюзии, что большевистский режим может начать эволюционировать в сторону демократии и экономической свободы. Определенные надежды он возлагал на появление оппозиции внутри самой РКП(б): «Сохранение данной диктатуры и экономический застой, упадок, разложение и смуты; или крутой поворот, новая политика — и возможность новой экономики».37 Отчасти веру в возможность «пробуждения» тех, кто раньше был надежной опорой большевизма, давало восстание матросов Кронштадта в марте 1921 года. «Массы, прошедшие большевистскую политическую школу, продолжающие признавать идеалом „власть Советов“ и верить в немедленную осуществимость социалистического строя, идут на смерть за меньшевистские лозунги политиче­ской свободы, свободно избранных Советов, раскрепощения профсоюзов, уничтожения партийной диктатуры коммунистов и террора чрезвычаек и соглашения с крестьянством на почве уступок требованиям свободы торговли…» — с радостью констатировалось на страницах «Социалистического вестника».38 На первых порах хотелось надеяться, что НЭП приведет к осуществлению ключевых меньшевистских требований — «бесповоротный разрыв с режимом террористической диктатуры», «отказ от утопической хозяйственной политики и соглашение с другими социалистическими партиями на основе утверждения власти трудящихся». Но уже 30 марта 1921 года Мартов высказывал опасение, что перетрусивший Ленин решил «уловлять мужичка свободной торговлей» и будет вести «чисто зубатовскую политику: экономические уступки при сохранении политической диктатуры»39. В августе 1921 года ЦК меньшевиков предупреждал, что НЭП в условиях большевистской диктатуры не даст результатов экономических — не будет развития предпринимательской инициативы, подъема сельского хозяйства, притока капиталов в промышленность. 

Надежды на политическую либерализацию советского режима подрывали известия о продолжающихся преследованиях противников коммунистической партии. В период Кронштадтского мятежа было арестовано около полутора тысяч социалистов. Мартов гневно осудил расстрел в Петрограде митрополита Владимира: «Мы утверждаем, что ни в Петрограде, ни в каком-либо другом пункте России не найдется 12 присяжных, свободно выбранных народом или добровольно взятых из народа, из рабочих и крестьян, которые согласились бы осудить на смерть служителя церкви, виновного только в агитации против изъятия церковных имуществ <…> Невольно думается, что адская воля самых реакционных ее (революции. — И. А.) врагов водила за кулисами рукою идиотов, подписывающих и предписывающих эти безумные кровавые приговоры».40

Тщательную подготовку к процессу над эсерами Мартов рассматривает как переход на новый, более организованный и циничный уровень репрессий. Он опасается, что после первого прецедента — показательного политического процесса над эсерами — массовой судебной расправе подвергнутся и меньшевики. Мартов убежден, что в случае с эсеровским процессом «дело идет — и быстро — к кровавой развязке». Он организует кампанию протестов со стороны общественных кругов Западной Европы и добивается подключения «последних ресурсов» — Максима Горького и Анатоля Франса.41 В конечном счете, смертные приговоры были вынесены, но привести их в исполнение не решились.

Кстати, в Советской России остались и были арестованы два брата Мартова — Владимир Левицкий (по делу «Национального центра» он получил «вышку», замененную каторгой) и Сергей Ежов. Последующая их жизнь состояла из сплошной чреды арестов, тюремных сроков и ссылок. Владимир умер в тюрьме после избиения на допросе в 1938 году, а Сергей был расстрелян в 1939 году.42 Из близких родственников Мартова наиболее благополучно сложилась судьба сестры — Л. О. Дан и ее мужа Ф. И. Дана, фактически высланных из Советской России в 1922 году. После начала фашистской оккупации Франции они переехали в США и жили в Нью-Йорке, где в 1947 году умер Федор Ильич, а в 1963 году — Лидия Осиповна. Что же касается Мартова, то собственной семьей он так и не обзавелся. Известно, правда, что в первые годы ХХ столетия он собирался жениться на француженке и социалистке Поли Гордон. Но уже назначенная свадьба не состоялась, поскольку Юлий Осипович в этот день зашел в парижское кафе, погрузился в жаркие политические споры с товарищами по партии и забыл обо всем на свете…43

Обострение туберкулеза заставило Мартова в ноябре 1922 года сложить с себя обязанности по редактированию «Социалистического вестника». В ночь на 4 апреля 1923 года в санатории деревушки Шемберг, в горах Шварцвальда, Юлий Осипович умер. 10 апреля в Берлине, в крематории, состоялось прощание с Мартовым. Съехались социалисты всех стран; присутствовал на церемонии и М. Горький.

«Вряд ли кто-либо нанес большевистской идеологии столько смертельно ранящих ударов, как Мартов, и вряд ли кто-нибудь сделал столько, чтобы предотвратить самую возможность ее возрождения в рабочем классе России и всего мира!» — писал в «Социалистическом вестнике» Ф. И. Дан.44 Появившийся же в «Правде» некролог, подписанный К. Радеком, напоминал скорее публицистический пасквиль: «Будучи лично глубоко искренним человеком, субъективно убежденным в правоте своей позиции, и, следовательно, нашим честным противником, Л. Мартов играл в нашей революции объективно вреднейшую роль. Вся расхлябанность, шатания, беспринципность, практическая беспомощность и контрреволюционность буржуазии нашли в Л. Мартове свое наиболее полное  выражение, <…> он умер вместе с меньшевизмом в полном одиночестве, как раз тогда, когда пролетариат проламывает ворота в социалистическое будущее человечества». Н. К. Крупская вспоминала, что незадолго до смерти тяжело больной Ленин печально сказал: «Вот и Мартов тоже, говорят, умирает». Есть свидетельство, что Ленин, узнав спустя месяц из газеты о кончине Юлия Осиповича, очень расстроился и даже заплакал. Впрочем, быть может, это лишь отголоски сентиментальных мифов о «самом человечном человеке», еще одна историческая легенда…

 

 


1 См.: Мартов Ю. О. Записки социал-демократа. М., 1924. С. 13—24, 45—46; Попова Т. Ю. (Цедербаум). Судьба родных Л. Мартова в России после 1917 года. М., 1996. С. 14—15. 

2 Мартов Ю. О. Записки… С. 31—33.

3 Мартов и его близкие. N.-Y., 1959. С. 13.

4 Мартов Ю. О. Записки… С. 65—69.

5 Там же. С. 97—98.

6 Там же. С. 111—113, 126, 134, 172.

7 Казарова Н. А. Ю. О. Мартов. Штрихи к политическому портрету. Ростов-на-Дону, 1998. С. 13.

8 Мартов Ю. О. Записки… С. 240, 270.

9 Там же. С. 342—355.

10 Казарова Н. А. Указ. соч. С. 53.

11 Там же. С. 67—72.

12 Подробнее см: Л. М-ов. Социал-демократия в 1905—1907 гг. // Общественное движение в России в начале ХХ в. Т. 3. Ч. 5. СПб., 1914. С. 539—540, 550—555.

13 Суханов Н. Н. Записки о революции. Т. 2. Кн. 3—4. М., 1991. С. 182.

14 Мартов Л. Спасители или упразднители? [Б. м.], 1911.

15 Мартов Л. Война и российский пролетариат. С. 109—111, 122—125.

16 Мартов Ю. О. Письма. 1916—1922. Benson, 1990. С. 10.

17 Рабочая газета. 1917. 4 мая.

18 Суханов Н. Н. Указ. соч. С. 185.

19 Летучий Листок меньшевиков-интернационалистов. 1917. Май. № 1. С. 3.

20 Известия. 1917. 25 октября.

21 Второй Всероссийский съезд Советов Р. и С.Д. М.—Л., 1928. С. 4, 34—35.

22 Там же. С. 41—44.

23 Мартов Ю. О. Письма. С. 14—26.

24 Мартов и его близкие. Нью-Йорк, 1959. С. 49.

25 Мартов Ю. О. Указ. соч. С. 25—26.

26 Цит. по: Ильящук Г. И., Миллер В. И. Мартов Юлий Осипович // Политические деятели России 1917: Биографический словарь. М., 1993. С. 207.

27 Известия ЦИК. 1919. 1 марта.

28 Оборона революции и социал-демократия. Сб. статей. Вопросы социал-демократической политики / Под ред. Л. Мартова. Вып. I. Пг.—М., 1920. С. 8.

29 Мартов Л. Долой смертную казнь! М., 1918.

30 Мартов Л. Новый курс в советской России (Письма из Москвы) // Мысль (Харьков). 1919. № 1. С. 9—10.

31 Заря России. 1918. 4 (17) апреля.

32 Урилов И. Х. Ю. О. Мартов. Политик и историк. М., 1997. С. 333—335.

33 См. текст выпущенной ЦК РСДРП листовки в кн: Мартов Ю. О. Письма. С. 280—284.

34 Мартов и его близкие. С. 112.

35 См: Мартов Ю. О. Письма. С. 293—296.

36 Мартов и его близкие. С. 105.

37 Социалистический вестник. 1921. № 1.

38 Социалистический вестник. 1921. № 4.

39 Мартов Ю. О. Письма. С. 11.

40 Социалистический вестник. 1922. № 15.

41 Мартов Ю. О. Письма. С. 165—167.

42 Попова Т. Ю. Указ. соч. С. 30, 58.

43 Там же. С. 17.

44 Социалистический вестник. 1923. № 8—9.

Анастасия Скорикова

Цикл стихотворений (№ 6)

ЗА ЛУЧШИЙ ДЕБЮТ В "ЗВЕЗДЕ"

Павел Суслов

Деревянная ворона. Роман (№ 9—10)

ПРЕМИЯ ИМЕНИ
ГЕННАДИЯ ФЕДОРОВИЧА КОМАРОВА

Владимир Дроздов

Цикл стихотворений (№ 3),

книга избранных стихов «Рукописи» (СПб., 2023)

Подписка на журнал «Звезда» оформляется на территории РФ
по каталогам:

«Подписное агентство ПОЧТА РОССИИ»,
Полугодовой индекс — ПП686
«Объединенный каталог ПРЕССА РОССИИ. Подписка–2024»
Полугодовой индекс — 42215
ИНТЕРНЕТ-каталог «ПРЕССА ПО ПОДПИСКЕ» 2024/1
Полугодовой индекс — Э42215
«ГАЗЕТЫ И ЖУРНАЛЫ» группы компаний «Урал-Пресс»
Полугодовой индекс — 70327
ПРЕССИНФОРМ» Периодические издания в Санкт-Петербурге
Полугодовой индекс — 70327
Для всех каталогов подписной индекс на год — 71767

В Москве свежие номера "Звезды" можно приобрести в книжном магазине "Фаланстер" по адресу Малый Гнездниковский переулок, 12/27

Владимир Дроздов - Рукописи. Избранное
Владимир Георгиевич Дроздов (род. в 1940 г.) – поэт, автор книг «Листва календаря» (Л., 1978), «День земного бытия» (Л., 1989), «Стихотворения» (СПб., 1995), «Обратная перспектива» (СПб., 2000) и «Варианты» (СПб., 2015). Лауреат премии «Северная Пальмира» (1995).
Цена: 200 руб.
Сергей Вольф - Некоторые основания для горя
Это третий поэтический сборник Сергея Вольфа – одного из лучших санкт-петербургских поэтов конца ХХ – начала XXI века. Основной корпус сборника, в который вошли стихи последних лет и избранные стихи из «Розовощекого павлина» подготовлен самим поэтом. Вторая часть, составленная по заметкам автора, - это в основном ранние стихи и экспромты, или, как называл их сам поэт, «трепливые стихи», но они придают творчеству Сергея Вольфа дополнительную окраску и подчеркивают трагизм его более поздних стихов. Предисловие Андрея Арьева.
Цена: 350 руб.
Ася Векслер - Что-нибудь на память
В восьмой книге Аси Векслер стихам и маленьким поэмам сопутствуют миниатюры к «Свитку Эстер» - у них один и тот же автор и общее время появления на свет: 2013-2022 годы.
Цена: 300 руб.
Вячеслав Вербин - Стихи
Вячеслав Вербин (Вячеслав Михайлович Дреер) – драматург, поэт, сценарист. Окончил Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии по специальности «театроведение». Работал заведующим литературной частью Ленинградского Малого театра оперы и балета, Ленинградской областной филармонии, заведующим редакционно-издательским отделом Ленинградского областного управления культуры, преподавал в Ленинградском государственном институте культуры и Музыкальном училище при Ленинградской государственной консерватории. Автор многочисленных пьес, кино-и телесценариев, либретто для опер и оперетт, произведений для детей, песен для театральных постановок и кинофильмов.
Цена: 500 руб.
Калле Каспер  - Да, я люблю, но не людей
В издательстве журнала «Звезда» вышел третий сборник стихов эстонского поэта Калле Каспера «Да, я люблю, но не людей» в переводе Алексея Пурина. Ранее в нашем издательстве выходили книги Каспера «Песни Орфея» (2018) и «Ночь – мой божественный анклав» (2019). Сотрудничество двух авторов из недружественных стран показывает, что поэзия хоть и не начинает, но всегда выигрывает у политики.
Цена: 150 руб.
Лев Друскин  - У неба на виду
Жизнь и творчество Льва Друскина (1921-1990), одного из наиболее значительных поэтов второй половины ХХ века, неразрывно связанные с его родным городом, стали органически необходимым звеном между поэтами Серебряного века и новым поколением питерских поэтов шестидесятых годов. Унаследовав от Маршака (своего первого учителя) и дружившей с ним Анны Андреевны Ахматовой привязанность к традиционной силлабо-тонической русской поэзии, он, по существу, является предтечей ленинградской школы поэтов, с которой связаны имена Иосифа Бродского, Александра Кушнера и Виктора Сосноры.
Цена: 250 руб.
Арсений Березин - Старый барабанщик
А.Б. Березин – физик, сотрудник Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе в 1952-1987 гг., занимался исследованиями в области физики плазмы по программе управляемого термоядерного синтеза. Занимал пост ученого секретаря Комиссии ФТИ по международным научным связям. Был представителем Союза советских физиков в Европейском физическом обществе, инициатором проведения конференции «Ядерная зима». В 1989-1991 гг. работал в Стэнфордском университете по проблеме конверсии военных технологий в гражданские.
Автор сборников рассказов «Пики-козыри (2007) и «Самоорганизация материи (2011), опубликованных издательством «Пушкинский фонд».
Цена: 250 руб.
Игорь Кузьмичев - Те, кого знал. Ленинградские силуэты
Литературный критик Игорь Сергеевич Кузьмичев – автор десятка книг, в их числе: «Писатель Арсеньев. Личность и книги», «Мечтатели и странники. Литературные портреты», «А.А. Ухтомский и В.А. Платонова. Эпистолярная хроника», «Жизнь Юрия Казакова. Документальное повествование». br> В новый сборник Игоря Кузьмичева включены статьи о ленинградских авторах, заявивших о себе во второй половине ХХ века, с которыми Игорь Кузьмичев сотрудничал и был хорошо знаком: об Олеге Базунове, Викторе Конецком, Андрее Битове, Викторе Голявкине, Александре Володине, Вадиме Шефнере, Александре Кушнере и Александре Панченко.
Цена: 300 руб.
На сайте «Издательство "Пушкинского фонда"»


Национальный книжный дистрибьютор
"Книжный Клуб 36.6"

Офис: Москва, Бакунинская ул., дом 71, строение 10
Проезд: метро "Бауманская", "Электрозаводская"
Почтовый адрес: 107078, Москва, а/я 245
Многоканальный телефон: +7 (495) 926- 45- 44
e-mail: club366@club366.ru
сайт: www.club366.ru

Почта России